Пленница Белого Змея
Глава 1
Господин Шульц изволил проиграться в пух и прах.
Карты были его страстью с ранних лет — тяжелой, болезненной страстью, которая не поддавалась никакому контролю, да Шульц и не слишком-то хотел держать ее в узде. Настоящее удовольствие от жизни он получал только за зеленым столом, когда азарт вскипает в крови пузырьками южного шипучего, а Госпожа Удача обнимает за шею гладкими белыми руками и шепчет: еще, еще, Герхард! Не вздумай сдаваться!
Вчера он проиграл почти все. Деньги на банковских счетах, драгоценности жены, конюшня с породистыми лошадьми — Шульц вышел из игрального зала, покачиваясь, словно его хватил апоплексический удар. Постояв на свежем воздухе, он опомнился. Ведь был еще и дом! Еще можно было отыграться!
Гости приехали к нему ранним вечером. Из окна своей спальни Брюн видела, как к парадному подъезду подкатил роскошный экипаж, и из него вышли двое. Едва завидев их, матушка и сестры запричитали, как по покойнику, вокруг них тотчас же захлопотали служанки с водой и нюхательной солью. Брюн смотрела, как гости поднимаются по ступеням, как за одним из них тянется длинный черный плащ, похожий на змеиный хвост, и пальцы впивались в подоконник так, что становилось больно.
— Батюшка проиграется, — негромко сказала Брюн. — Это несомненно.
Матушка, лежавшая на кушетке, издала тяжелый стон умирающего животного.
— Конечно, он проиграется! И мы пойдем по миру! У нас ничего не осталось, девочки, ничего! Будь проклят этот картежник!
Служанка кинулась к ней со стаканом воды. Подобные сцены были в семье Шульца в порядке вещей. Он то проигрывался в пух и прах, то удача поворачивалась к нему лицом, и Шульц возвращался домой в несколько раз богаче, чем раньше. Но сейчас Брюн была уверена, что это конец. Она села на стул возле окна и стала ждать.
В дверь постучали спустя два с половиной часа, когда матушка и сестры устали рыдать и потихоньку завели более спокойный разговор о своей будущей судьбе. Матушка планировала ехать в приживалки к бабке, герцогине Мадельхейм — Брюн видела бабку только один раз, в детстве, и испытывала почти животный ужас при мысли о том, что с этой седой, прямой и тощей, словно палка, женщиной придется жить под одной крышей. Но эта жизнь все-таки была лучше, чем пансион для благородных девиц, где помянутых девиц держали на хлебе и воде для изящества стана и блеска глаз.
— Господин Шульц желает видеть госпожу Брюнхилд, — по лицу дворецкого ничего нельзя было угадать: он держал в руке лампу и смотрел совершенно равнодушно. Зато матушка тотчас же оживилась: схватив Брюн за руку, она подняла ее со стула и практически вытолкнула в коридор, бормоча:
— Господь всемилостивый, пусть на этом все и закончится!
Брюн поняла, в чем дело, и тогда ей стало страшно по-настоящему. Если бы дворецкий вовремя не подхватил ее под локоть, она упала бы — ноги заплетались.
Если вести речь о детях, то на востоке Хаомы имеют значение только мальчики. Старший брат Брюн, блистательный офицер, делавший карьеру в столице, был гордостью семьи, в то время как девушки оставались разменной монетой. Брюн отказывалась думать об этом, но понимала…
— Он поставил меня на кон? — спросила она, поразившись тому, насколько слабым оказался ее голос. Дворецкий устало кивнул.
— Да, госпожа Брюн. Дом уже проигран.
Этого следовало ожидать — но Брюн все равно не ожидала. Она была живым человеком, а не вещью, отец любил ее, он не мог так поступить! Человек, который играл с маленькой Брюн возле пруда и однажды поймал для нее большую стрекозу, никогда не сделал бы ставкой собственную дочь.
Когда двери малого зала открылись, то Брюн поняла: все-таки поставил. Похоже, она просто не знала своего отца.
Отец выглядел так, словно его у него вот-вот случится сердечный приступ: красное лицо, взлохмаченные волосы, оттянутые книзу углы рта — он будто надел маску сумасшедшего, и эта маска намертво приросла к нему. Брюн остановилась, не доходя до стола, и еле слышно промолвила:
— Вы звали меня, батюшка…
— Как там в народе говорят? — отец покосился в сторону одного из гостей, того самого, который носил черный плащ, и сказал с каким-то невыразимо похабным цинизмом: — Девок много, девок много, девок некуда девать?
«Скоро лошади подохнут, будем девок запрягать», — механически закончила Брюн. Мысль была чужой. Все казалось страшным и неправильным: тени, скользящие по стенам, груда ассигнаций, золотых монет и документов на столе, да и сами люди за столом.
— Как оформим приобретение в случае проигрыша? — поинтересовался гость. В другое время он обязательно заинтересовал бы Брюн: умное, интеллигентное лицо, внимательные глаза за стеклами очков, ухоженные аккуратные руки, тасующие колоду — гость был вполне привлекательным мужчиной, но сейчас Брюн смотрела на него и почему-то видела огромного змея, готового жалить.
— Я еще не проиграл! — взвился отец. Второй гость, тощий, с осунувшимся небритым лицом, примирительно произнес:
— Господин Шульц, не волнуйтесь так. Конечно, вы еще не проиграли. Но такие деликатные вопросы необходимо решить сначала, а не потом.
Он тоже был похож на затаившуюся змею, хитрую и злобную. Брюн не знала, почему ей так кажется.
— Оформим договор найма, — колода карт с легким шелестом разлетелась над столом и послушно легла в руки первого гостя. — Допустим, госпожа Шульц принята на работу в качестве домоправительницы нашего поместья. Идет?
— По рукам, — торопливо сказал отец. — Раздавайте же, дьявол вас возьми!
— Разумеется, господин Шульц, — улыбнулся первый гость и принялся раздавать карты. Некоторое время в зале царила тишина, нарушаемая только тяжелым нервным дыханием отца. Затем он сказал:
— По-прежнему работаете в артефакторике, господин Эрик?
Первый гость доброжелательно кивнул.
— Некоторое время назад даже имел из-за этого ряд проблем с инквизицией.
Значит, артефактор, отметила Брюн. Впрочем, вряд ли это имеет какое-либо значение.
Отец раскрыл карты первым. Эрик некоторое время изучал то, что было у него на руках, а затем выложил свои карты и произнес:
— Полный комплект, господин Шульц.
Отец вцепился пальцами в волосы и некоторое время сидел, механически раскачиваясь из стороны в сторону. Брюн стояла, едва дыша. Все, что она могла сейчас сделать — не упасть в обморок перед игроками. Эрик вновь окинул ее пристальным взглядом и мягко произнес:
— Думаю, будет справедливым, если я несколько перераспределю выигрыш. Как ты считаешь, Альберт?
Это была какая-то ловушка, но Брюн сейчас не могла об этом думать. Не упасть, не упасть, твердила она, чувствуя, как дрожат ноги.
— Разумеется, — кивнул второй гость. — Как сочтешь нужным.
Отец опустил руки и посмотрел на Эрика совершенно сумасшедшим взглядом, в котором теперь горела надежда. Страшная, неестественная, неправильная надежда. Эрик ободряюще улыбнулся и придвинул к нему груду денег и документов. Отец смотрел то на бумаги, то на своего гостя, и Брюн видела, что он не может понять, что происходит.
— Ваш проигрыш за вчерашний вечер и за сегодняшний, — объяснил Эрик. — Вы рискнули самым дорогим, я думаю, слишком жестоко отбирать у вас все.
— Лошади, — напомнил Альберт. — Они мне очень нравятся.
— Разумеется, — глухо проговорил отец. — Лошади ваши. И эта кобылка тоже.
Брюн все-таки упала на ковер. Не удержалась.
1.1
Брюн снилось, что ее сжимает в объятиях огромная белая змея. Она чувствовала прикосновение прохладной чешуи, тяжесть гибкого змеиного тела и понимала, что умирает. Отец проиграл ее в карты, никто не заступился и не помог. Младшая дочь в многочисленном семействе, кому до нее есть дело?
Сиденье тряхнуло, и Брюн очнулась. Нет, она не умерла: мать и служанки молниеносно собрали ее вещи, пока гости отца оформляли документы — и вот Брюн уже едет куда-то в семейном экипаже. За окошком маячили серые сумерки, туманные лесные стволы — то ли вечер, то ли утро, кто разберет?
— Я не должна плакать, — вновь и вновь повторяла Брюн. — Я Брюнхилд Шульц, я смелая, я все выдержу…
Чем, в конце концов, это отличается от замужества? Младших дочерей выдают замуж за тех, кого они в первый раз увидят только в день свадьбы — вот и ее забрали люди, которых она увидела впервые. И наверняка они будут делать с ней то, что мужу положено делать с женой. Воспитание девочек на хаомийском востоке было не настолько пуританским, как в центральных и северных округах, и Брюн даже знала, откуда появляются дети.
От отвращения ее передернуло. Брюн почувствовала, как к щекам прилила кровь: ей стало невероятно стыдно, до боли в груди. Она стала вещью, которую сперва проиграли, а теперь везут неизвестно куда, и она ничего не сможет с этим поделать.
— Ты спасла нас, — прозвучал в голове голос матери, наскоро поцеловавшей дочь в щеку. Сестры стояли на ступеньках и дружно рыдали, но Брюн понимала, что это всего лишь действия напоказ. Они-то все оставались дома…
Экипаж поехал быстрее, и в нем, кажется, стало светлее. Брюн выглянула в окно: лошади въезжали в широко распахнутые ворота, а прямо перед ними раскинулся самый настоящий дворец. Дорога, ведущая к нему, была ярко освещена новомодными электрическими фонарями, почти во всех высоких окнах здания горел свет, и Брюн на мгновение замерла от удивленного восторга. Здесь было красиво. Очень красиво.
Экипаж остановился у парадного подъезда, и вскоре Брюн услышала шаги и невольно съежилась, стараясь занимать как можно меньше места. Дверь экипажа открылась, и девушка увидела Эрика — он протянул ей руку и сказал:
— Добро пожаловать в Геренхаус, Брюн.
Рука была теплой, но прикосновение к ней пробудило в памяти сон о змее, и Брюн невольно поежилась. Эрик усмехнулся и мягко, но не оставляя возможности для сопротивления, повлек ее к дверям.
— Что вы собираетесь со мной делать? — негромко проговорила Брюн. Она всеми силами старалась скрывать свой страх, но он все равно пробивался в ее голосе, и Эрик это услышал.
— А что мужчина может делать с женщиной? — ответил он вопросом на вопрос, и, когда лицо Брюн снова вспыхнуло румянцем, примирительно произнес: — Не стоит так дрожать, ничего страшного с вами не случится.
— Я могу вам верить?
Эрик снова пожал плечами.
— Полагаю, у вас все равно нет выбора.
Они вошли в здание и около четверти часа шли по коридорам и лестницам, то выходя в просторные, богато украшенные и ярко освещенные залы, то минуя какие-то крошечные проходные комнатушки. Брюн пыталась запомнить дорогу, но после того, как они вошли в очередной зал с батальными полотнами на стенах, поняла, что не сможет покинуть это место без посторонней помощи.
Наконец, дорога закончилась: Эрик ввел Брюн в комнату, которая, судя по обстановке, служила одновременно кабинетом и спальней. Часть комнаты занимали большой книжный шкаф, доверху набитый разномастыми томами, и письменный стол, заваленный бумагами и какими-то коробками. Брюн скользнула испуганным взглядом по непонятным черным значкам на их боках и посмотрела туда, где белела заботливо разобранная слугами кровать.
Ей стало страшно до тошноты.
— Тут я и живу, — за ее спиной зашелестел темный шелк плаща: змея медленно двигалась к своей добыче. — И какое-то время будете жить вы.
— Какое-то время? — переспросила Брюн. Эрик обошел ее, сбросил плащ на ковер. Брюн увидела, что в этом человеке нет ничего змеиного: просто высокий мужчина, чуть полнее, чем принято у дворян Хаомы, имеющих привычку следить за модой.
— Змей, — прошептала Брюн. Эрик проследил за направлением ее взгляда — она смотрела на дверцу шкафа, украшенную золотым рисунком — и ответил:
— Когда-то, еще до появления людей, миром правил Великий Белый Змей. Мы, Эверхарты, его прямые потомки, в нас его сила и власть. А это наш фамильный герб. Нравится?
В дверь постучали, и в комнату вошел слуга с чемоданом Брюн. «Как странно, — подумала она, обернувшись на него, — вся моя жизнь, прошлая и будущая, уместилась в этот маленький чемоданчик».
Она закусила губу, чтоб не разрыдаться от обиды.
— Вещи миледи, господин Эрик, — подчеркнуто чопорно объяснил слуга. Эрик кивнул и, когда слуга вышел, указал на неприметную дверь в конце комнаты.
— Приведите себя в порядок, Брюн. Потом будем отдыхать с дороги, и я объясню вам ваше положение.
Брюн ожидала, что Эрик хотя бы отвернется из деликатности, когда она начнет искать вещи в чемодане, но, судя по всему, деликатность была несвойственна господину Эверхарту. Он подошел к столу и, открыв одну из коробок, принялся изучать ее содержимое, периодически бросая в сторону Брюн заинтересованные взгляды.
Так змея смотрит из травы на птичку или мышонка.
Матушка явно не задумалась о том, чтобы Брюн выглядела прилично. Всего два платья, одно совсем простенькое, почти затрапез. Хорошо хоть белья было в достатке! Разглядывая лежащее в чемодане, Брюн вдруг ощутила, как в ней растет дух сопротивления. Затрапез так затрапез.
За дверью, как и следовало ожидать, находилась ванная комната. Брюн быстро привела себя в порядок и переоделась, невольно радуясь тому, что на платье шнуровка впереди, и его можно надеть без помощи горничной. Она ведь пленница этих Белых змеев, а пленницам служанки не положены. Брюн посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, насколько изменилась за такой короткий срок. Выражение лица было чужим, синяки под глазами и глубокая складка на переносице делали ее намного старше. Младшая дочь семьи Шульц, которая год назад вышла в свет, бесследно исчезла, и Брюн не знала, как ей теперь быть с незнакомкой в зеркале.
Когда она вышла в комнату, то обнаружила, что на столе сервирован легкий ужин на одну персону. Брюн вспомнила, когда ела в последний раз, и у нее закружилась голова. Эрик, расположившийся в кресле, указал на стол и сказал:
— Приятного аппетита, Брюн. Угощайтесь.
Брюн не надо было приглашать дважды. Когда фаршированная куропатка с овощами исчезла, Эрик поднялся и, налив Брюн вина, сказал:
— Превосходный аппетит.
— Я же не знаю, когда мне дадут поесть в следующий раз, — парировала Брюн. Эрик вопросительно поднял правую бровь: похоже, он был удивлен.
— Вас никто не собирается морить голодом, — улыбнулся он. В другое время Брюн обязательно отметила бы, что у него очень обаятельная улыбка. Но не теперь.
— Я ваша пленница. Откуда мне знать, как вы обращаетесь с пленниками?
Улыбка угасла. На мгновение Брюн показалось, что сейчас Эрик ее ударит, и она невольно опустила руку на нож: маленький, из мягкого металла, таким и порезаться-то трудно. Разве она сумеет им защититься…
— Видит бог, Брюн, вы начинаете мне нравиться, — серьезно сказал Эрик. — Поймите для начала вот что. Вы в моей власти, но вы не моя рабыня.
Брюн почувствовала, как на глаза набегают слезы. Мягкие сумерки комнаты стали размазываться их влажной кистью.
— Я же не могу уйти домой, — прошептала Брюн. — Значит, я пленница и рабыня, как ни назови.
Эрик усмехнулся и протянул руку: Брюн послушно вышла из-за стола, и некоторое время они стояли рядом, держа друг друга за руку.
— Я артефактор, — сообщил Эрик. — Сейчас веду очень важную работу по заказу правительства Хаомы. Вы нужны для того, чтобы я проверил ряд ее положений на практике.
— Вот оно что, — промолвила Брюн и вдруг обнаружила, что ее свободная рука возится со шнуровкой платья. Это было странное, чуждое ощущение: Брюн будто бы смотрела на себя со стороны и видела, как девушка с кудрявыми каштановыми волосами дергает шнурки, ленты и крючки. Эрик пристально смотрел на нее, и его глаза остро поблескивали из-за очков.
Платье с легким шелестом упало на пол. Брюн перешагнула через него и встала рядом с Эриком. Тот одобрительно кивнул и произнес:
— Очень хорошо. Все-таки кровь имеет значение. Теперь вот что…
Брюн с прежней покорностью приблизилась к столу и взяла тот самый нож, которым несколько минут назад планировала защищаться от Эрика. Что-то внутри нее захлебывалось от страха и умоляло бежать и спасаться, но Брюн чувствовала только вязкое равнодушие, ничего больше. Лезвие легло на запястье и скользнуло по коже — розовый след неглубокого пореза начал саднить и наполняться кровавыми каплями, и Брюн наконец-то ощутила новое чувство, тихую слабость. Когда она начала заваливаться на ковер, Эрик подхватил ее, и вскоре они уже сидели на кровати. Сквозь окутавший Брюн туман пробилась мысль о том, что это хоть какая-то опора.