— Очень хорошо, Брюн, — похвалил Эрик. — Замечательно. Теперь я немного поменяю потоки входящих полей. Не бойтесь.
Бояться? Брюн сейчас была безвольной куклой в чужих руках — куклой, у которой отняли разум и возможность сопротивления. Она не боялась.
Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Альберт. Оценив происходящее, он понимающе ухмыльнулся и поинтересовался:
— Что, уже закусил сладеньким?
Та часть сознания Брюн, которая еще сохраняла себя, содрогнулась от брезгливого ужаса.
— Не в этом дело, ты же помнишь, — мягко произнес Эрик, но за этой мягкостью слышался металл.
— Поделишься? — поинтересовался Альфред и, верно оценив выражение лица брата, быстро добавил: — Тогда я к Мадлен. Она говорила, что привезет новых девочек с юга.
— Удачи, — улыбнулся Эрик и, когда за Альбертом закрылась дверь, добавил: — Вы слишком напряжены, Брюн. Попробуйте расслабиться. Еще немного и будем отдыхать.
Некоторое время ничего не происходило. Странное тепло, медленно наполняющее тело, Брюн заметила только тогда, когда по рукам побежали мурашки, а низ живота странно заныл. Это была расслабляющая приятная истома — словно Брюн сбежала от сестер в дальний уголок парка, к прудику, возле которого так хорошо сидеть в жаркий день…
Брюн казалось, что она горит. Что ей хочется чего-то неизвестного, запредельного, способного утолить эту жажду.
— Хорошо, — негромко произнес Эрик ей на ухо. — Очень хорошо.
Когда его рука скользнула по сорочке вниз, к панталонам, и пальцы, нырнув в разрез, накрыли пульсирующую горячую точку, Брюн едва сдержала крик.
Это было именно то, что нужно. Встречный пал, который убивает разгорающийся пожар. Откинувшись на грудь Эрика, Брюн накрыла его руку своей, чувствуя, как все тело дрожит и ноет в желании двигаться в едином ритме с другим, в предвкушении невероятного наслаждения, единственного, что может быть нужным и правильным.
И в то же время какая-то часть ее души орала, захлебываясь от ужаса. Крошечная Брюн смотрела из-за пыльного стекла туда, где ее тело сгорало от страсти под умелыми ласками чужого человека, и с обреченностью приговоренного понимала, что ничего не сможет с этим сделать. У нее больше не было власти над собой.
А потом все закончилось — по телу Брюн прокатилась горячая, выбивающая дух волна удовольствия, и она без сил обмякла в руках Эрика. Некоторое время они сидели молча, а затем Эрик осторожно прикоснулся губами к виску Брюн и сказал:
— Умница. Все хорошо. Сейчас я перераспределю токи полей, и ты вернешься
Брюн словно окатили ледяной водой из ведра: она вновь получила возможность видеть, чувствовать и действовать самой. Она вернулась к себе.
Вывернувшись из рук Эрика, Брюн первым делом закатила ему пощечину, а затем подхватила с пола платье и, прикрывшись им, выкрикнула:
— Вы негодяй! Мерзавец и негодяй!
Эрик понимающе дотронулся до щеки и, поднявшись с кровати, произнес:
— Если хотите, ударьте меня еще раз.
Брюн забыла о платье и, рванувшись к Эрику, снова хлестнула его по лицу — и еще раз, и еще. На мгновение ею овладела такая ярость, что Брюн почти перестала осознавать себя, но, по счастью, это было недолго. Опомнившись, она поняла, что Эрик обнимает ее, а она колотит его кулачками по плечам — насквозь мокрая от пота, измученная и униженная.
— Что вы со мной сделали? — прошептала она, понимая, что готова сейчас выйти из комнаты и повеситься на собственном поясе. — За что? Что я вам сделала, чтоб вы… вот так…
— Я артефактор, — мягко повторил Эрик. — Моя работа имеет чрезвычайную важность для Хаомы и ее будущего.
— То есть, вы меня лапали в научных целях? — перебила Брюн. Эрик кивнул.
— Совершенно верно. Я работаю над манипуляцией сознанием, и, как видите, у меня получается.
Брюн дернула плечом, пытаясь освободиться. Не получилось. На щеке Эрика розовела свежая царапина, от воротника его рубашки почти незаметно пахло одеколоном с османтусом. Брюн казалось, что она сейчас умрет от стыда. Просто возьмет и умрет.
— И моим отцом вы тоже манипулировали? — догадалась она. Эрик отрицательно качнул головой.
— Нет. Пока я при всем желании не могу манипулировать людьми с психическими отклонениями. А ваш батюшка нездоров… мягко говоря.
Брюн хотела было осадить его, но поняла, что Эрик прав. Кто в здравом уме станет ставить на кон собственную дочь?
— Я ненавижу вас, — призналась она. — Как вы посмели…
— Я понимаю ваши чувства, — искренне произнес Эрик. — Но и вы поймите. Я должен был проверить ваши реакции на самые разные раздражители.
— Проверили? — Брюн почувствовала, как по щеке пробежала слеза, потом еще одна. — Я правильно реагирую? Довольны?
— Доволен, — кивнул Эрик. Судя по его лицу, он не испытывал ни малейших угрызений совести и действительно был рад, что все вышло именно так, как он задумывал. — Вы станете отличным инструментом, Брюн. Я уверен, мы с вами поладим.
Брюн снова дернула плечом, и на этот раз Эрик ее выпустил. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно бойцы на ринге, а затем Эрик произнес:
— Нам обоим надо отдохнуть, Брюн. Выспаться, как следует, — и, указав в сторону кровати, прошел к шкафу и принялся неторопливо расстегивать рубашку.
Слезы моментально высохли от гнева. Брюн подумала, что раз уж ей все равно нечего терять, она возьмет и придушит эту сволочь подушкой.
— Мне обязательно спать с вами? — спросила она. — Другой комнаты нет?
Эрик устало завел глаза к потолку, словно его невыносимо раздражала необходимость быть джентльменом.
— Вы мой инструмент, Брюн, — повторил он. — И должны быть рядом. Места нам хватит, не переживайте.
1.2
К искреннему удивлению Эрика, девчонка заснула очень быстро. Легла, повернувшись к нему спиной, повозилась несколько минут, укладываясь поудобнее, и вскоре ее дыхание стало спокойным и ровным. Должно быть, сказалась усталость и шок.
Возможно, следовало отложить проверку до завтра. Но Эрик настолько спешил подтвердить свою теорию, что просто не мог ждать. Его буквально разрывало на части от нетерпения.
Что ж, все оказалось именно так, как он и предположил на среднем этапе эксперимента. Физиологическая девственность в сочетании с особенностями благородного происхождения и фармакологией — еда была с сюрпризом! — повышала восприимчивость на несколько порядков, позволяя обходить инстинкт самосохранения и моральные установки. Эрик невольно улыбнулся, вспомнив, как Брюн дрожала от нарастающего желания в его объятиях, направляя его руку к самому центру удовольствия. Девушка на выданье из благородной семьи, которая по праву рождения скромна, целомудренна и даже вообразить не может, что именно происходит между мужчиной и женщиной.
Та часть хаомийской артефакторики, которая работала на принципах гипноза, говорила прямо: даже под гипнозом человека нельзя заставить делать то, что он считает недопустимым. Эрик вспомнил одну из демонстрационных лекций: профессор Хольт вводил пациента в транс и давал команду ударить ассистента ножом. Разумеется, у пациента начиналась истерика, как только нож вкладывали в его руку. А вот ножом из плотной бумаги он орудовал вполне охотно… Эрик смотрел и думал, что бы случилось, если бы для демонстрации возможностей гипнотической артефакторики избрали бы не скромного клерка, а какого-нибудь бродягу из предместий. Пожалуй, ни ассистенту, ни профессору не поздоровилось бы.
Брюн всхлипнула во сне. Разумеется, в ее положении мало приятного. Сам факт того, что родной отец проиграл тебя в карты, может надолго вывести из равновесия — что уж говорить об экспериментах. Эрик подумал, что все-таки надо было подождать хотя бы до завтра: для работы с артефактами необходимо нормальное душевное состояние у всех участников.
А папаша Шульц обязательно разорится, это было ясно, как день. Раз уж его страсть дошла до того, что он ставит на карту собственных детей, понятно, что неминуемый конец близок. «И это меня считают сволочью, — устало подумал Эрик. — Сволочью без принципов и моральных правил».
Да и дьявол с ними. Пусть себе думают, что хотят, а он совершит переворот в артефакторике и навсегда изменит облик мира. Это не было какими-то пафосными словами опереточного злодея — Эрик прекрасно отдавал себе отчет в том, что делает.
Осторожно протянув руку к голове Брюн, он вытянул из волос забытую шпильку. При выстраивании нитей лишний металл может перекроить все течения энергетических полей. Шпилька была украшена серебристым цветочком. Милая девичья безделушка.
Эрик вдруг ни с того, ни с сего вспомнил, как Альберт смотрел на Брюн — оценивающим взглядом столичного развратника, повидавшего всякие виды и познавшего души и тела женщин во всех возможных вариантах. С Альбертом все было очень сложно, и если бы не нужда держать его в узде и силы, которые на это уходили, Эрик давным-давно закончил бы свою работу.
Но Альберт тоже был от крови Белого Змея. Пусть слабее Эрика, но все же…
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Эрик дотронулся до виска спящей Брюн и почувствовал легкий укол в подушечку пальца: нить, которая вырвалась из его ауры, внедрилась в ауру Брюн, аккуратно, но крепко привязывая ее к Эрику. Отец недаром назвал Брюн «кобылкой», она действительно была дерзкой и не собиралась сдаваться перед трудностями. Эрик невольно усмехнулся, вспомнив, сколько пощечин она ему надавала, защищая свою честь.
И что с того? Стоит ему захотеть — и Брюн с легкостью отдастся ему лучше всех потаскух из дорогих борделей. И никакая честь со всеми моральными установками благовоспитанной барышни ей не помешают это сделать. Просто потому, что Белый Змей сильнее.
В этом и была суть эксперимента. Полное подчинение и манипуляция. Вот только заказчик, который щедро оплачивал работу Эрика, еще не знал, что никакого артефакта нет и не будет — в привычном хаомийском понимании.
Эрик сам был артефактом. Потомком и наследником того, кто не имел к людям ни малейшего отношения.
1.3
Проснувшись, Брюн несколько минут не могла понять, где находится, и почему спальня, которую она делила с сестрами Хильдой и Гретхен, вдруг так изменилась. Вместо светлых обоев с легкомысленными букетиками цветов тут откуда-то появились плотные дубовые панели, куда-то бесследно исчез комод, заставленный баночками и бутылочками с косметикой — вместо него возник письменный стол, а уж о таком большом книжном шкафе Брюн и мечтать не могла.
Потом пришло осознание того, что с ней произошло, и это было, словно удар в лицо: Брюн опустила голову на подушку и зажмурилась, сдерживая слезы.
Одна сволочь проиграла ее в карты, а вторая ставит на ней опыты. И она ничего не может с этим поделать. И бежать ей некуда — даже если предположить, что она сумеет выбраться отсюда и добраться до дома, то отец наверняка вернет ее Эрику. Может, даст впридачу еще одну из дочерей.
Конечно, можно было попробовать сбежать к бабке. Но Брюн боялась герцогини Мадельхейм еще больше, чем братьев. Старуха, помешанная на сословных приличиях и чистоте крови, не пустила бы ее и на порог. Впрочем, бабка могла бы и пустить — мало ли у нее приживалок? — но тогда Брюн стала бы мишенью для унижений, оскорблений и проповедей, срамящих ее порок…
— Проснулись? — услышала она. Значит, ничего не приснилось, и Брюн действительно провела эту ночь под одним одеялом с безумным артефактором. А в безумии Эрика она не сомневалась — нормальный, порядочный мужчина, джентльмен, никогда не сделает с девушкой того, что сделал с ней этот человек.
Она обернулась: Эрик, уже успевший одеться, вставлял изумрудные запонки в прорези манжет — словно змея сверкала глазами. Чувствуя, как лицо заливает румянцем стыда, Брюн сердито отвела взгляд. Дьявол побери, она и повеситься не сможет, этот манипулятор не позволит.
— Не желаете со мной говорить, — с трудом скрывая усмешку, заметил Эрик. — А вот я наоборот, хотел бы с вами побеседовать.
— Вы забрали меня из дому. Привезли практически в тюрьму. Издевались надо мной, — Брюн действительно не собиралась с ним говорить, но теперь не выдержала. — Ладно, делайте со мной, что хотите. Я все равно не смогу вам помешать. Но я не собираюсь быть с вами милой и любезной.
— Сказали, как отрезали, — улыбнулся Эрик. Обойдя кровать, он протянул руку, и Брюн послушно встала. Он в самом деле мог сделать с ней все, что захочет, и с этим надо было смириться, но Господь свидетель, Брюн не знала, как это сделать.
— Будьте умницей, — попросил Эрик. — Вы мне нравитесь, я не хочу причинять вам излишний дискомфорт, но если вы будете дергать змею за хвост, я вынужден буду вас наказать.
Брюн посмотрела на него, надеясь, что в ее взгляде достаточно ярости.
— Прикажете мне вскрыть вены. Не сомневаюсь, что вы на это пойдете.
Эрик задумчиво провел подушечкой большого пальца по царапине на запястье Брюн. У нее в животе похолодело: она вспомнила, как взяла нож и порезала кожу: спокойно, словно делала привычное дело.
— Нет. Просто скручу вас в бараний рог и высеку. Как провинившуюся школьницу, — он сделал паузу и добавил: — Вы ходили в школу?
На мгновение Брюн задохнулась от гнева.
— Разумеется, — холодно сказала она. — Осенью родители хотели отдать меня в столичный пансион.
— Самая умная и дерзкая из дочерей Шульца? — предположил Эрик. — Поэтому отец поставил на кон именно вас?
Брюн всхлипнула. В какой-то момент ей стало ясно, что она больше не может сдерживаться и сейчас разрыдается, как ребенок. Видимо, Эрик это понял: он мягко погладил ее по щеке и примирительно произнес:
— Я в самом деле не хочу вас обижать, Брюн. Поверьте. Вы нужны мне для моей работы, и когда она будет закончена, вы сможете уехать отсюда, куда захотите.
Уехать? Какая тонкая издевка. Кому нужна будет Брюн после того, как станет ясно, что она жила в доме с двумя мужчинами? А это непременно выяснится, все знакомые наверняка уже в курсе того, что младшая Шульц покинула дом при весьма интригующих обстоятельствах.
— Я должна примириться со своим новым положением, — прошептала она. Некстати вспомнились чужие уверенные прикосновения, которые вчера почти заставляли ее терять сознание от наслаждения — это было словно пощечина, звонкий удар, за которым наступает обморочная тишина.
— Должны, — кивнул Эрик. — Просто попробуйте увидеть в нем и положительные стороны.
Брюн горько усмехнулась.
— Неужели они есть?
— Во-первых, вы послужите своей родине, — произнес Эрик, и Брюн поняла, что он искренне верит в то, что говорит. — А во-вторых, наше общение не будет длиться вечно. Когда закончится эксперимент и будет отработан механизм артефакта, я вас отпущу.
Несколько мгновений Брюн смотрела ему в лицо, пытаясь понять, сколько правды в словах артефактора.
— Предупреждайте, — сказала она наконец. — Предупреждайте, когда начнете манипулировать. По крайней мере, это будет честно.
Эрик понимающе качнул головой.
— Согласен, — ответил он. — А теперь пойдемте завтракать.
1.4
— Ты что-то бледен, Берт.
Завтрак был накрыт в саду, среди цветущих розовых кустов, и в любое другое время Брюн решила бы, что здесь очень красиво. Теплое и солнечное летнее утро, наполненное томительно-сладким запахом роз, деловитым жужжанием пчел и беззаботными голосами птиц в высоких деревьях, не может быть некрасивым. Но сейчас Брюн видела все словно бы через запыленное стекло, и удивительный мир казался ей ненастоящим.
Слуга бесшумно положил на ее тарелку еще одну порцию омлета с помидорами и беконом. Брюн и не заметила, как до этого опустошила тарелку: а ведь благородной девице следует стыдиться такого отменного аппетита. Она не крестьянка, которая только и думает о том, как бы набить брюхо. Матушка была бы очень недовольна.
Все равно. Как это теперь все равно.
— У Мадлен новые девочки, я вроде бы рассказывал, — произнес Альберт. Сегодня он выглядел изможденным и вновь не счел нужным побриться. Если бы Брюн встретила его где-нибудь, то непременно перешла бы на другую сторону улицы.