Натали. Игры памяти
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕМИЛЫЙ ДОМ
4 апреля 2011 года
Сегодняшнее утро выдалось прекрасным, очаровательным, восхитительным! Это я не про подъём в шесть утра, а про природу и погоду. Воистину, окружающий пейзаж достоин кисти Тёрнера и побуждает процитировать что-нибудь из Тютчева или Фета.
Ранняя весна, пришедшая ещё в середине марта, так и не уступила отвоёванные у зимы позиции вопреки пессимистическим настроениям многих людей, в том числе и обитателей достойного и в то же время ненавистного мне заведения, на территории которого я в данный момент нахожусь. Как результат: начало апреля, а вокруг — майские кущи!
Пожалуй, природа — единственное, что меня хоть как-то примиряет с постоянным проживанием здесь. Большое человеческое спасибо отцу-основателю этой частной школы за то, что он открыл её за чертой города, да ещё в таком живописном местечке — корпуса окружены леском, и даже озеро с речкой на территории присутствуют.
Логика мне подсказывает: учредителя не красоты природы волновали, а экономия. Если подсчитать, сколько стоит такой кусок земли в городе, прибавить расходы на «благодарности» нужным людям, чтобы его получить, выйдет астрономическая сумма. И не стоит забывать про дополнительные ежегодные траты: приходилось бы раскошеливаться на оплату летних выездов детишек в санатории-курорты, ведь заведение хоть и для сирот, но не абы какое, а элитное — сами такую плану поставили. Тут же всё под боком — и свежий воздух от соснового бора, и чистая вода из ключей, и водоёмы для купания, проверяемые санитарными службами чаще, чем пробы в городском водоканале…
Стоп! Напоминаю, настроение у меня лирическое! Поэтому отодвигаем в сторону экономику и политику — смотрим на природу. Вон как красиво клубится туман под деревьями, сонно скользит между стволами и растворяется в солнечных лучах…
Две ученицы, проходящие мимо, на мгновение скрывают чудесную картину. Поначалу я не обращаю на них внимания — ну, прошли и прошли. Стою себе на обочине дорожки, любуюсь утром в сосновом бору, мне ведь на уроки не нужно спешить.
Приглушенное хихиканье заставляет взглянуть на парочку внимательнее. Это девятиклассницы: одна — круглая отличница, другая — гений в химии. За два года я ни разу не видела их хихикающими! Мало того, девчонки ещё и на меня через плечики оглядываются! Неужели зубная паста на лице осталась? Вроде не должно такого быть — Михаил бы сказал за завтраком. Да, наши с ним отношения в последнее время стали очень натянутыми, но вряд ли он способен до такого опуститься.
А девочки-то всё посматривают и улыбаются! Наверное, мне пора двинуться с места.
Разворачиваюсь… и как в дешёвом романе врезаюсь в кого-то. Только я не покривлю душой, если скажу, что по ощущениям это было больше похоже на столкновение с чем-то, например, со стеной. Отступив на шаг, я поднимаю взгляд, поднимаю взгляд, поднимаю… С моим ростом — весьма непривычная ситуация!
— Всё в порядке, — произносит приятным голосом незнакомый мужчина. В первый момент я думаю, это он мне вопрос задаёт, но следующие его слова опровергают предложение: — Я уже нашёл того, кто меня проводит.
Теперь я замечаю телефон, зажатый в его руке. Да, на фоне… всего навороченная игрушка как-то не сразу привлекает внимание. А всё это: два с лишним метра роста, атлетическое телосложение, тёмно-синий костюм, сидящий как влитой, то есть явно сшитый на заказ, бронзовая кожа, модельные черты лица, тёмные очки «авиаторы» в невесомой серебристой оправе. За часы на левом запястье — я их заметила, когда он опускал руку, — ему можно простить окрашенные в платиновый оттенок волосы, всего на сантиметр не доходящие до белоснежного воротничка рубашки. Что поделать, мне нравятся люди, носящие часы.
Тем временем незнакомец небрежным жестом избавляется от очков, и я подвергаюсь внимательному осмотру с головы до пят. От такой наглости у меня перехватывает дыхание, и сразу почему-то забывается, как я сама только что его разглядывала.
— Вы из преподавательского состава, — уверенно заявляет мужчина, направив в мою сторону вместо указательного пальца сложенные очки от Гуччи или Фенди. И что этот пижонистый красавец забыл в наших краях?!
Меня куда больше занимают собственные мысли, с ответом я не спешу. Вот и дожидаюсь того момента, когда правая бровь собеседника вопросительно изгибается, а серые глаза едва заметно темнеют. Какой нетерпеливый!
— Не совсем так, — отзываюсь неохотно и поясняю, — я занимаюсь организацией культурных программ для воспитанников школы.
Мужчина кивает, отправляет очки в нагрудный карман, после чего протягивает мне освободившуюся ладонь.
— Борис Аркадьевич Никольский, — представляется он.
Я пожимаю его руку, оказавшуюся обжигающе горячей. Делаю это так же неохотно, как и отвечала. Желание представиться самой отсутствует, вот и задаю первый же пришедший на ум вопрос:
— Вы юрист?
— Нет, — правый уголок его рта приподнимается, более четко обозначая мимическую складку, идущую от крыла носа. Вокруг глаз этого не юриста, я так же заметила множество морщинок-лучиков, из чего могу сделать вывод, что собеседнику моему около тридцати лет… Стоп! Хватит на него заглядываться, пора включать мозг.
— А кто тогда? — наконец-то я проявляю бдительность. — Как вы вообще прошли через охрану?
— Я буду замещать одного из преподавателей.
— Не знала, что у нашего учителя по физической подготовке какие-то проблемы.
— Меня пригласили проводить занятия по мировой художественной культуре.
— Вот как? — удивляюсь и, совершенно непроизвольно окинув его взглядом ещё раз, бормочу едва слышно: — Посещаемость по этому предмету точно улучшится.
Лёгкая улыбка Бориса Аркадьевича даёт понять, что ухищрения с громкостью не удались, но заострять на этом неловком моменте внимание он не собирается:
— Будьте любезны, проводите меня в административный корпус.
— Вам, наверное, нужна Евгения Фёдоровна, — размышляю вслух.
— Именно она.
— Хорошо, идёмте со мной. Я как раз туда направляюсь, — с этими словами обхожу нового знакомого с тем, чтобы продолжить свой путь. Поначалу он шагает позади, но вскоре пристраивается слева. Глянув на часы, Борис Аркадьевич просит меня об очередном одолжении:
— Не могли бы мы двигаться чуть быстрее?
Я равнодушно пожимаю плечами и ускоряю шаг.
— Раз уж мы с вами теперь будем коллегами, возможно, вы представитесь?
Ну, и что он, спрашивается, пристал?!
— Наталья Андреевна, — отвечаю недовольно.
— А вы всех сослуживцев называете по имени отчеству?
— Нет, — я уже готова скрипеть зубами, — только тех, кто старше меня.
— О! Ну, в таком случае разрешаю вам обращаться ко мне по имени.
— Оно вам не идёт.
— Что поделать, — изрекает Борис философски. — А как мне вас называть? Неужели продолжать величать Натальей Андреевной?
Всё, я стискиваю зубы.
— Как вам будет угодно, — выдыхаю, когда кризис минует.
— Наташа? Ната, Тата, Таша, — перечисляет Борис задумчиво. — Вы не волнуйтесь, обращаться к вам я стану исключительно на вы.
Нет, он определённо издевается! Очень хочется вспылить, но я беру себя в руки и… молчу.
— Знаете, мне кажется, вам больше всего подходит имя Натали.
Я сбиваюсь с шага.
— Давайте остановимся на Наталье, — предлагаю тоном, не терпящим возражений.
— Договорились, — доносится слева довольный голос Бориса.
Я не люблю, когда меня называют Наташей — так ко мне обращается лишь Виктор Петрович, но ему я возразить не могу. На двухсложные имена я вообще не отзываюсь, просто не воспринимаю их на подсознательном уровне. Что касается Натали — это слишком личное. Это единственное, что я помню о себе из своей прошлой жизни.
Евгения Фёдоровна благодушно относится к нашему с Борисом визиту. Только я не спешу брать это на свой счёт или же записывать на счёт своего спутника — эта женщина ко всему относится благодушно. Ученики сломали стулья в актовом зале? Отлично! Есть повод заменить их, а то после ремонта они совершенно не сочетаются с цветом стен! Приезжает проверка, что грозит сверхурочной работой? Прекрасно! Значит, в конце месяца выдадут премию! Пришёл новый сотрудник с кипой бумаг для оформления? Замечательно! Уроки не сорвутся! Ну, а бонусом: он же такой симпатичный, обходительный и галантный… Всё это, и про Бориса в том числе, не мои фантазии, а цитаты мадам Лапиной.
— Ну что, Наталья? — глядит она на меня с хитрым прищуром. — Отведёшь нашего нового сотрудника на боевой пост?
— Разумеется, — вежливо улыбаюсь в ответ, а у самой всё клокочет внутри от предвкушения грядущей катастрофы.
— Великолепно! — продолжает лучиться оптимизмом Евгения Фёдоровна. — Вот и проводи молодого человека, а то у него скоро урок начнётся, а до корпуса путь неблизкий.
— Ну что же, Борис, я опять буду вашим провожатым! — произношу бодро.
Лицо женщины озаряется радостью, оно будто светится как лампочка в двести мегаватт. Это мы уже видели!
Я поворачиваю голову в сторону Бориса — на губах мужчины застыла кривая усмешка. Если бы Евгения Фёдоровна могла видеть его лицо сейчас, уверена, она поумерила бы свой восторг. Ой, да о чём это я! Наверняка придумала бы новое объяснение!
Мужчина смотрит на часы:
— Осталось десять минут.
— Тогда нам стоит поспешить.
Реакция на моё заявление следует незамедлительно, но вместо того чтобы отлипнуть от стола и идти к двери, Борис меняет ухмылку на очаровательную улыбку и оборачивается к Евгении Фёдоровне:
— Было очень приятно с вами познакомиться.
Женщина краснеет и смеётся.
— Льстец!
Глядя на это представление, я лишь качаю головой — всё равно никто меня не видит — и покидаю эту парочку. Не маленький — догонит.
В коридоре не успеваю даже до поворота дойти, как меня окликает знакомый до зубовного скрежета голос. Оборачиваясь, я слышу шаги и тихий щелчок замка закрывшейся двери… Сейчас начнётся представление!
Место действия: коридор административного корпуса. Действующие лица: я, Виктор Петрович, которого не иначе черти сюда занесли, и Борис — ну, что ему стоило полюбезничать с женщиной чуть дольше!
— Доброе утро, Виктор Петрович. — Нет никаких сил изображать радушие, поэтому «опекуну» приходиться довольствоваться равнодушным выражением на моём лице и замогильным голосом. Тут же мелькает мыслишка о том, что выгляжу я замечательно. В любой другой ситуации она бы подбодрила, но сейчас ко мне приближается человек, которому до моей внешности нет никакого дела. И он останавливается возле новичка.
— Здравствуй, Наташа, — слова мужчины звучат сдержанно. В мимолётном взгляде, которым он окидывает Бориса, не чувствуется ни тени интереса, но я-то знаю…
— Это Борис Аркадьевич Никольский, — представляю нового сотрудника, на что блондин лишь улыбается краешком рта и так же едва заметно кивает. — Он будет вести МХК, — продолжаю объяснительную речь, — Евгения Фёдоровна попросила проводить его до кабинета.
— Глинский, — коротко бросает Виктор Петрович и протягивает руку нашему новому коллеге. — Я о вас наслышан.
— Мне о вас тоже говорили, — Борис отвечает ему в тон.
Долго глядеть, как они проверяют на прочность кости друг друга, я не могу.
— Скоро урок начнётся, — по-моему, напоминание срывается с губ раньше, чем мысль успевает оформиться до конца.
Мужчины расплетают кисти, и я выдыхаю. Мысленно. А когда блондин, наконец, подходит ко мне, выдыхаю ещё раз.
«Неужели на этом всё?» — крутится в голове. Я не могу поверить своему счастью! Ещё два шага, и проклятый коридор останется за поворотом…
— Зайди потом ко мне, — звучит, как гром среди ясного неба, — согласуем выезд в начале мая.
Я даже не киваю, продолжаю шагать вперёд. Мой ответ ему не нужен, он и так знает, что я приду: тихий звук удаляющихся шагов служит тому подтверждением. А я знаю, о чём мы будем разговаривать помимо упомянутого выезда.
Представляю, какое впечатление произвела на Бориса. Скорее всего, он считает меня неуравновешенной истеричкой…Нет-нет-нет! Не стоит себя накручивать! Это всё мои фантазии! За два последних года я много чему научилась, например, держать лицо в любых обстоятельствах. Причём, овладела я этим искусством на удивление быстро, словно и раньше умела, нужно было лишь вспомнить, каково это.
Коллеги и ученики всегда видели лишь три мои маски: вежливое внимание, искусно сыгранное воодушевление и невозмутимость. Я даже несколько раз специально в зеркало смотрелась, а результат один: в душе всё кипит — на лице спокойствие.
В таких случаях меня не оставляло странное ощущение, почти уверенность: в той прошлой жизни я с кем-то делилась своими переживаниями, а чинные маски надевались мной лишь изредка, в остальное время не было нужды ограничивать себя в проявлении эмоций. Но это лишь ощущение, неуловимое и неподкреплённое фактами, а упрямые факты моей биографии, изложенной Виктором Петровичем, говорили об обратном.
Предположим, я решу дать себе волю. С кем мне здесь делиться впечатлениями? С Михаилом, который в последнее время не отходит от меня ни на шаг, того и гляди начнёт серенады под окнами петь? Нет уж, я не наивная дурочка. Прекрасно понимаю, что все эти страсти носят лишь временный характер — весеннее обострение. Этот ушлый парень мало того, что под предлогом большой и чистой любви хочет забраться в мои трусики, так потом все услышанные откровения с удовольствием Виктору Петровичу изложит. Надо, кстати, пожаловаться «опекуну»: раз уж он так блюдёт мою честь, то пусть поставит на место зарвавшегося паренька, а то у меня уже заканчивается терпение.
Из прочих достойным претендентом в роли утешителя может выступить лишь Ксения. Только маловероятно, что она будет слушать мои излияния. Эта девушка помешена на географии и машинах. Если первое руководством школы приветствуется, то второе порицается, но пока лишь в устном виде и так, чтобы никто не слышал. С режимом секретности у начальства дела обстоят не блестяще: к примеру, всем известно, что буквально на прошлой неделе наша учительница географии участвовала в гонках. Как обычно никого не задержали, но начальство по своим каналам узнало и уже высказало своё мнение. В седьмой раз. И это только на моей памяти.
Вот так и получается: не с кем поделиться своими проблемами, поговорить по душам. Живу здесь как в клетке для души и для тела. Все сотрудники вольны покидать школу, когда им нужно, лишь я выезжаю с сопровождением. Стыдно признаться, но даже история моих покупок отслеживается Виктором Петровичем. А сколько душеспасительных лекций на тему морали и нравственности я от него услышала — не счесть! У меня порой создаётся впечатление, словно он считает меня блудливой кошкой, но, скорее всего, это у него какой-то пунктик на счёт всего женского рода!
Все эти нотации, по сути, проходят мимо моих ушей. Единственное, что меня настораживает, так это постоянное упоминание того, насколько недолгим будет присутствие в кругу моего общения того или иного молодого человека. С каждым из них я пересекалась исключительно на территории школы. Выходит, они в конечном итоге покинут это место, — большинство уже это сделало — а я так и останусь здесь.
По-хорошему, давно пора махнуть на это безобразие рукой и уехать хоть куда-нибудь. Мне ведь не восемнадцать и даже не двадцать три. Только всякий раз меня останавливает одно и то же: совесть и страхи. К первой Виктор Петрович искусно взывает, о вторых безжалостно напоминает.
Конечно, кому я нужна со своим глубоко гуманитарным образованием и без связей, а так же хотя бы минимального опыта самостоятельной жизни? Если я ещё могу уговорить себя на работу продавца, то приглушить голос совести не в силах. Ведь Виктор Петрович столько для меня сделал, и раз уж он утверждает, что ему жизненно необходимо моё присутствие в школе, — вот только я постоянно забываю для чего, но мне в каждой беседе-лекции напоминают! — уйти просто невозможно.
Вот в таком болезненном состоянии, разрываясь между «надо» и «хочу», я пребываю второй год подряд. День за днём делаю выбор в пользу «надо». Даже сейчас. Отведу Бориса на растерзание школьникам и пойду к Виктору Петровичу. Сначала мы с ним обсудим вывоз части нашего питомника на выставку абстрактного искусства. А после я прослушаю ещё один прочувствованный монолог, основной тезис которого можно сформулировать так: даже не смотри в сторону новенького учителя. Будто бы я собиралась!