Поели мал-мала, и бадхен [16] бъявил увеселение невесты. Вокруг затанцевали всякое дурашливое, да салфетками для смеху машут, конфетти разбрасываются и вообще веселятся всячески.
Я не специально, но што-то прям так растанцевался, што раз! И мне место дали, пляшу около невесты такой себе еврейчик евреистый, даже руки за жилетку заткнул. А потом и вовсе разошёлся, с коленцами оттуда ещё [17]. Даром, што ли, тренируюсь каждый день?!
Оттанцевался, да и отошёл в сторону, на постоять в тенёчке. Оно же не обязательно за столами всё время сидеть, да подыматься только на танцы!
Стою, значица, да и слышу ненароком разговор мужчин взрослых.
— Двойру нашу, ты слышал? — Сказал кто-то хрипловатым голосом в перерывах между затяжками, — Оц, тоц! Налёт, ну и оприходовали заодно! С перевертоцем!
— Да ты шо?! Это какую? — Полюбопытствовал надтреснутый дискант.
— Да ту, што на Дерибасовской. Ну, метров за сто до Ришельевской не доходя, где вход со двора.
— Ах, эта! — Невидимый мужчина смеётся дробно, — Сколько раз колотушек принимала — сперва от бедных родителей, а потом и от мужа. Там такие аппетиты, скажу я вам, Беня, кто там кого, ещё большой вопрос! Не молодка уже, чуть не сорок лет и внук есть, но глаза, я тебе скажу, всё такие же шалые! А помимо глаз, таки ой! Опускать уже и не хочется — бабушка-старушка как есть!
— Оц-тоц, — Сказал я, задумавшись, — перевертоц. Хм… А не та ли ета Двойра, за которую тётя Песя сильно не любит за так, што та обругала как-то Фиру? Грязно, вовсе уж за рамками.
Не отвечая ни на што, вернулся за стол и взял салфетку.
— Карандаш, — Протянул я руку в пустоту, пока в голове ворочались слова. Очень быстро мне ткнулось в руку искомое, и я начал набрасывать текст [18].
А ничево так, а?! Не то штобы сильно умное што, но для сплясать дурашливо годится. Но сперва…
Встав из-за стола, ввинтился в толпу и нашёл тётю Песю, где и пересказал услышанное.
— Да ты шо?! — Восхитилась та, — Вот же блядина — досыта, и без греха! Смолоду на передок слаба была, но всё сходило с рук, только гонорею не раз ловила, ну да кто ей доктор?!
— Та самая? — Не отстаю я.
— А? Да, милый, она. Попробуй рыбки!
Не без труда вырвавшись из цепких рук тёти Песи, нашёл глазами дядю Фиму и представил на ево суд своё творчество.
— Никово нужного так не обижу?
— Не! — Отсмеявшись, ответил Бляйшман, — За нужных сразу могу сказать, шо все они здесь! А если кого не пригласили, так или не заслуживают нашего внимания, или уже. Смело!
Пошептавшись с музыкантами, он вытолкнул меня вперёд и расчистил небольшую площадку.
— Молодой человек, которого вы знаете под именем Шломо, поработает немножечко за бадхена.
Запиликала скрипка, и я вышел вперёд.
Как на Дерибасовской, угол Решильевской [19]
В восемь часов вечера разнеслася весть:
Как у нашей бабушки, бабушки-старушки
Шестеро налётчиков отобрали честь.
Замолкнув, я заложил руки за жилетку и стал пританцовывать, пока народ перешёптывался, вводя в курс всех, кто пока не знал за налёт.
Оц, тоц, первертоц — бабушка здорова,
Оц, тоц, первертоц — кушает компот,
Оц, тоц, первертоц — и мечтает снова
Оц, тоц, первертоц — пережить налёт.
На етих словах все начали смеяться и хлопать.
— Двойра! — Заорал кто-то из подвыпивших мужчин, — Я в этой песне вижу её как наяву!
Кланяюсь и продолжаю:
Бабушка вздыхает, бабушка страдает,
Потеряла бабка и покой и сон.
Двери все открыты, но не идут бандиты,
Пусть придут не шестеро, а хотя бы вчетвером.
На етих словах так обсмеялись, што танцевать чуть не пять минут пришлось, пока мал-мала не успокоились.
Не выходит бабка вечером на улицу
Принимает бабка на ночь порошок
Под вечер вытаскивает жареную курицу
Пусть придут не четверо, хотя б один пришел!
— Причём любой! — Заорал всё тот же мужчина, — Не буду говорить за кого, но в здесь есть таки люди, навещавшие Двойру с визитами за отсутствием мужа!
Не гуляют бедные, и не спят, молодчики,
Не пугают бабушек, к ним врываясь в дом.
Не кутят с девицами эти злоналетчики,
Принимают доктора сразу вшестером.
Тётя Песя при етих словах чуть себе ладони не отбила, так хлопала. А то! Когда твою врагиню вот так вот, прилюдно, но всякой бабе приятно!
Как услышал дедушка за бабушкиных штучек
И не вынес дедушка бабушкин позор,
Он хватает бабушку за белые ручки
И с шестого этажа скинул на забор.
Оц, тоц, первертоц — бабушка здорова,
Оц, тоц, первертоц — кушает компот,
Оц, тоц, первертоц — и мечтает снова
Оц, тоц, первертоц — пережить полёт.
Песню пели несколько раз, уже всем двором, напугав всех котов нестройным хором. Пели и танцевали, а потом сильно нетрезвая мать невесты долго прижимала меня к пышной груди и называла несчастным мальчиком, которому бы родиться в правильной еврейской семье, а вышло вот так!
— Резко ты незнакомого человека, — Негромко сказал Санька.
— А чего она?! Фирку нехорошо…
— Даже так? Ого!
— Да вот, — Развёл я руками, — Так оно вот…
Восьмая глава
Вышли ещё затемно, до восхода солнца чуть не целый час. Ёсик с близнецами тащилися сзаду, время от времени тяжко, с подвыванием, зевая и ругаясь иногда негромко, когда под ноги попадалось разное. Мы то с Санькой ничево так, деревенские всё ж, привыкшие вставать не што с петухами, а и пораньше. Бодрячком держимся, только што темновато идти проулочками здешними.
Вокруг Лёвка крутится, не затыкаясь ни на секунду. Говорливый мальчишка! Младше нас всево на год, но такой любимчик мамин, да со старшими братьями, што кажется вовсе уж малявкой. Умом понимаю, што ето не он малявка, а мы с Санькой повзрослели до срока, но вот так вот!
Размахивая руками, Лёвка рассказывал о прелестях ловли бычка и о ево разновидностях, которых прямо ой! И все вкусные. Забавный мальчишка, и даже внешность такая, чудная. Сам светленький, как настоящий ашкеназ, но носатый и лупоглазый притом. Вот смотришь на него и кажется, што смеху ради волосы свои кудрявые покрасил. Ну и так, руками тоже бойко махает. Смешной!
Вышли через Дюковский сад на Балковскую, и Лёвка потащил нас было через дворы, но мы вопротивились. Ето он, зараза лупоглазая, впотьмах как мышь летучая видит, а мы спотыкаемся! На Балковской хоть фонари горят нечастые, да свет из окошек в домах. Длинней путь получается, чем через дворы, но и ноги с глазами ломать не надобно, быстро можно идти.
— До Практической сегодня дойдём, — Деловито решил Лёвка, нюхая воздух, и добавил непонятно:
— Ветер сегодня такой.
Спорить с человеком, который ходит на бычка лет с пяти, мы не стали, да и зачем? Мы ж так — для души, а не для сковородки!
Практическую гавань обошли чуть не вокруг, и по пути Лёвка здоровался нетерпеливо с редкими годками. Обошли, да и спустились на волнорез, где и затихли ненадолго, глядя на поднимающееся из моря красное солнце.
— Красотища, — Протянул Санька, спустившийся к основанию волнореза.
— Ага!
Минут через несколько, насадив на крючки мелких черноморских рачков, мы уже размахивали самодурами из шпагата как лассо, почти на манер ковбоев из Дикого Запада, пытаясь забросить их подальше. Крючки, украшенные ниточными лохматушками, со свистом резали воздух, и потому как мы с Чижом ни разу не мастера в етом искусстве, остальные при наших размахиваниях опасливо отходили в сторонку.
— Подёргивай, подёргивай! — Азартничал Лёвка, страшно переживая за нас. Я послушно подёргивал, подводя снасти потихонечку к берегу. Наконец, вытянул самодур, на котором болталось с десяток мелких рыбёшек.
— Ну…
— Нормально! — Подбодрил меня Ёсик, — Песковики хоть и мелкие, зато и самые вкусные! На сковородке потом, да с баклажанами с чесноком! Это, я тебе скажу, вещь!
Бычков нанизали на кукан и опустили в волны, только одного из них Лёвка велел кинуть наглым здешним котам, крутившимся меж нами.
— Положено так, — Туманно пояснил он, — для удачи и вообще.
— Мрау! — Требовательно взмявкнул один из котов, глядя на меня жёлтыми глазами.
— Со следующей проводки одна рыбёшка твоя! — Пообещал я ему, нанизывая крючки чуть подваренным мясом мидий. Лёвка всякой наживки севодня взял, вроде как напоказ нам. Подваренные, они на крючок нормально садятся, а сырые такие склизские, што заместо мидий свой палец проще насадить.
Взмах палки-удилища, и самодур со свинцовыми грузилами улетает далеко в море.
Начали подтягиваться прочие рыбаки, на которых Лёвка смотрел презрительно, как на засонь. Ишь! После солнышка из дома вышли! Вперемешку с разновозрастной детворой, чуть не от пяти лет, на волнорезе проходили и старые деды, которые по возрасту не ходят уже в море на лодках, а порыбачить ещё охота.
— Рачки! — Пробежал чуть поодаль голопузый малец, только што набравший под камнями мелких черноморских креветок под наживку, — Кому рачки!
Один из дедов, ссутулившийся чуть не в три погибели, тут же подозвал ево, и долго ковырял на ладони мелочь, щурясь на неё близоруко. Малец, получив денюжку, пробежался по желающим, и освободившись от рачков, спрятал мелочь где изнутри штопаных порток, подкатанных под самую задницу, и тут же наново полез за новой партией наживки.
Рыба клевала дуриком. Мы Санькой хоть и надёргали меньше всех, но на двоих чуть не пятнадцать фунтов поймали. Да не только бычка, и других нескольких рыбёшек, про которые сказали, што съедобные и даже вполне себе вкусные.
Остальные наши рыбачили уже больше на котов, которые десятками вились меж людей, требовательно взмявкивая и устраивая иногда короткие потасовки за рыбёшку.
— Хватит, — Неохотно сказал Лёвка, тяжко вздыхая, — мы ж не на продажу!
— И то, — Соглашаюсь с ним, не без труда укрощая азартность, — чуть не весь двор наловили, будя!
Назад пошли через Торговую, так полпути почти напрямки получается, ну а дальше и проулочками можно по светлышку. Рано ещё совсем! Девяти утра нет, а мы уже назад идём. Хотя и встали ранёшенько, так што вот!
Мы с Санькой, штоб в рыбе не замараться и не доставлять потом тёте Песе хлопот с нашей стиркой, кукан на палку удилищную подвесили, да и вдвоём на плечах несём. Только низ куканный туды-сюды болтается, по босым ногам, аккурат пониже закатанных штанин.
Ёсик с Лёвкой наперебой рассказывают за Торговую улицу — што где, и вообще как.
— Высшие женские курсы, — Мотнул головой Ёсик в сторону здания, куда как раз подходили барышни и подъезжали екипажи, — Такие, я тебе скажу, невесты!
Почти тут же раздался визг, и барышни начали разбегаться. Из екипажа, стоявшего поперёд всех, выскочили двое в полумасках, и схватили какую-то отчаянно брыкающуюся девицу. Третий из них в ето же время, с силой дёргая за уздцы, вывел на середину дороги два екипажа, напрочь перегородив её с одной стороны, да застрелил животин из большущево револьвера.
Стрельба, визги, ржание бьющихся в конвульсиях лошадей и треск ломающихся екипажей!
Откуда-то из магазинов выскочил молодой человек, по виду конторщик из небогатых, и стал стрелять в сторону похитителей, встав в дуельной позе, и даже одну руку за спину заложил!
За стрельбой мы наблюдали уже с земли, на которой я распластал Лёвку, а Санька, чуть с запозданием, дёрнул вниз вставшево с открытым ртом Ёсика. Близнецы отчаянно ругались на идише за отсутствие оружия, но не геройствовали за чужих людей, а мирно лежали на мостовой.
К конторщику тем временем присоединилось ещё несколько людей — не только сзаду, но и спереду, и стрельба началась вовсе уж заполошная и бестолковая. Хлопки выстрелов, визг барышень и цвирканье рикошетящих пуль по камням. Жуть! Жуткая жуть, вот ей-ей!
Перестрелка тем временем набирала обороты, и у троих бандитов нашлись сообщники. Они, наверное, на всякий случай были, а тут такое дело пошло, што не за барышню думать надо, а за своих дружков-подельников!
Я тока отползать задумал назад, как слышу — топочут сзади. Оборачиваюсь — дверь на меня бежит. На ножках! И красный крест на двери етой намалёван. Напугался! Чуть не сильней стрельбы етой чортовой!
А дверь такая — бух около меня! И из-за неё мужик выглядывает чернявый. Из южан таких, у которых возраст не разберёшь — то ли двадцать пять ещё, но заматерел так рано, то ли сорок уже, просто сохранился здоровски.
За ногу к себе подтянул, как лягушку, прижал, и задом пятится к магазинам. Вкинул в магазин, и заново, теперь уже за Лёвкой. Минуты через две все в безопасности стали, в здании-то.
Приказчик бледный, но решительный такой, у двери с дробовиком коротким сидит, и на роже прям написано, што вот не подходи! Суровый такой дядька, даром што одна нога деревянная. Этот могёт!
Я успокоился сразу, и глазами вокруг. Магазин писчебумажных принадлежностей, я здесь уже покупал всяко-разное.
— О! — И к сборнику гитарному ноги меня сами подняли.
— Почём? — Спрашиваю.
— Тридцать две копеечки, — Ответил приказчик, чуть покосившись одним глазом.
— Заве… ну то есть как закончится, тогда да!
— Тьфу ты! — Засмеялся южанин тот, — Узнаю Одессу-маму.
— Коста! — И руку протягивает.
— Ну… Шломо! — Жму мозолистую грабку, явно привычную к веслу и канатам.
— Рувим, — Оживился Санька, подойдя поближе. Коста хмыкнул и рукой так крестик вывалившийся из-за пазухи взад ему.
— Как же, наслышан! Вот те крест, да?
Как мы дали хохотаться, так и отпустило все потихонечку, да и стрельба закончилась уже. Парни молдаванские представились тоже, да со всем вежеством. Я сразу и смекнул, што хоть Коста и одет по-простецки, но человек он из уважаемых.
— Всё, — Приказчик, который Сергей, выглянул наружу, — разбежались бандиты, полиция вон подтягивается.
— Ну и мы пойдём?
— Да, — Хмыкнул Сергей и захромал внутрь магазина, поманив нас за собой, не выпуская дробовик, — чёрный вход так.
— Погодьте! — Лёвка ласточкой метнулся на улицу и почти тут же вернулся с куканами, — Вот, забыли!
Мы с Ёсиком только переглянулись мрачно. Вот же… малявка! Но храбрый.
Дома, пока тётя Песя чистила рыбу во дворе, мы рассказывали о приключении под аханье собравшихся. Фира крутилася вокруг мрачнее тучи, явно завидуя интересному.
— Ды ты шо!? — Тётя Сара, помогая чистить рыбу, прижала к фартуку на груди испачканные в чешуе руки, — Вот так прямо и выскочил, с пистолетом?
— Ага! — Я показал, как тот конторщик целится, так же заложив руку за спину.
— Дурачок, но умный, — Непонятно отозвалась тётя Хая, которая Кац, а не та, што Рубин, а в девичестве Коэн.
— А?
— Под пули лезть, да наперекор бандитам, оно как бы и глупо, — Пояснила та, — А с другой и молодец! Внимание на себя обратил, и если вовсе уж не оплошает, то быть ему через пару недель при предложении о хорошей должности, а чуть погодя и хорошей невесте. Таких решительных некоторые и ценят.