Но только, чтобы уйти.
*****
На следующий вечер я приготовила ужин — одно из их любимых блюд: превосходный ростбиф со свежеприготовленным соусом из хрена, запеченным картофелем, зеленой фасолью и домашними булочками. Я увенчала все это одним из любимых блюд Олимпии, моим декадентским сырым морковным пирогом с густым кремом из сливочного сыра.
У меня было достаточно времени, чтобы это приготовить, учитывая, что оба моих ребенка ушли в субботу очень рано и не появлялись до тех пор, пока не настало время ужина. Они тщательно спланировали и точно рассчитали время таким образом, чтобы до шести часов ни одному из них не пришлось находиться со мной наедине.
Так как я еще не заменила обеденный стол, мы ели из новых тарелок, сидя за журнальным столом.
Разговор был натянутым, в основном бурчание и жалобы на то, что наш обеденный стол исчез, как и приставной столик, поэтому им пришлось наклоняться к полу, чтобы взять свои напитки.
И все же, они сидели рядом со мной, и я приняла это, говоря себе, что это прогресс, незначительный, но, по крайней мере, это было хоть что-то.
После, когда я надеялась, что они посидят со мной на диване и посмотрят фильм по нашему новому, огромному, дорогому телевизору, они в унисон отнесли свои тарелки в раковину и начали расходиться по своим комнатам.
— Дети, — позвала я, замедлив их шаг, но, не остановив полностью. — Я готовила, — продолжила я. — Думаю, будет справедливо, если вы вымоете посуду.
— Мы сделаем это позже, — ответил Оден, прежде чем его поглотила темнота гостиной.
Пиппа ничего не ответила и просто исчезла.
Я боролась с желанием снова наполнить свой бокал.
Вместо этого я взяла книгу, но не стала ее читать. Я просто сидела на своем месте, держа перед собой книгу, и ждала, когда они выйдут и снова покинут дом.
Но они этого не сделали.
Это меня удивило.
Это удивило меня и вселило надежду.
Если они собираются остаться, может, я смогу убедить их присоединиться ко мне за просмотром фильма. Я бы смирилась с их угрюмым видом и терпела его, говоря себе, что это не трудно, если все наше внимание будет отвлечено фильмом.
Чтобы сделать эту попытку, я отложила книгу в сторону, поднялась по ступенькам из гостиной и направилась по коридору.
Их двери были открыты. В них горел свет.
И даже не успев подойти к двери в комнату Пиппы, я услышала ее голос.
Услышав ее ехидный тон, я остановилась и прислушалась.
— … приходится носить солнцезащитные очки, это одеяло такое яркое и такое уродливое. Я не могу понять, почему она выбросила все мои вещи и купила мне это. Я его ненавижу. Она невероятно полоумная.
Мои ноги двигали меня, неся в противоположном направлении, куда я не хотела идти, и остановили в проеме ее двери.
Моя прекрасная маленькая девочка, становящаяся взрослой, заметила это движение, ее голова дернулась в мою сторону, а ее глаза, как две капли похожие на мои, устремились прямо на меня.
Они в ужасе распахнулись.
Их заволокло смятение.
Затем они мгновенно ожесточились в гневе.
— Долго подслушиваешь? — огрызнулась она.
— Не забудь помыть посуду, детка, — прошептала я.
Она сверкнула глазами.
Я протянула руку, взялась за ручку и закрыла дверь.
Меня разрывало изнутри, мои ноги перенесли меня к комнате сына, он тоже разговаривал.
Я даже не стала скрываться. Я прислонилась плечом к дверному косяку и смотрела, как он ходит по комнате. Попеременно оказываясь ко мне спиной и боком, он меня не замечал.
— … всё, папа, она продала всё. Она продала всё, что было в нашем доме. Говорит, что сделала это ради благотворительности. Заползла в задницы всех жителей города. Возможно, потому что не хочет, чтобы город думал, что она чокнутая. Но она сделала это, продав все наши вещи, ради какой-то долбаной юношеской боксерской лиги. Будто ей есть дело до бокса. Ей на все наплевать, и на наш дом уж точно, потому что она от всего избавилась.
Он подпрыгнул, уловив боковым зрением мое движение, когда я наклонилась вперед и схватилась за ручку его двери.
Его глаза остановились на мне, лицо побледнело и осунулось, но я выдержала его взгляд, когда я закрыла его дверь, мои глаза были полны слез.
Я прошла прямо в свою комнату и закрыла дверь.
Затем я направилась к своей сказочной кушетке, стоявшей на толстом ковре с узором из гальки, возле великолепного отдельно стоящего камина, и села на нее спиной к стене, прижав колени к груди, обхватив руками икры и глядя через всю комнату на заходящее над морем солнце.
Мои дети ненавидели меня.
Они ненавидели меня.
Он забрал все, что у меня было, абсолютно все, но когда я разрыдалась, то сделала это молча.
*****
На следующее утро я проснулась, а посуда в раковине стояла грязной.
Я сварила кофе, вымыла тарелки, налила чашку кофе, затем вернулась в свою комнату, приняла душ и приготовилась встретить новый день.
Я вышла и направилась по противоположному коридору.
Я громко постучала в дверь Пиппы, не открывая ее, и крикнула:
— Мне нужно, чтобы ты встала, Олимпия. Иди на кухню. Я хочу поговорить с тобой. Сейчас.
Я прошла дальше и сделала то же самое у двери Одена.
Я пошла на кухню, приготовила дорожную кружку и стала ждать.
Сонные, в своих пижамах, выглядевшие милыми, юными и прекрасными, мои дети вышли и осторожно встали напротив бара ко мне лицом.
Ни один из них не встретился со мной взглядом.
Говоря их словами, «без разницы».
— Поскольку вы вряд ли захотите пойти на аукцион со мной и Джози, а мне нужно срочно уехать, я уеду. Поскольку меня не будет дома, а вы ясно дали понять, что ни один из вас не хочет здесь находиться, нет никаких причин оставаться, пока меня не будет. Можете отправляться домой к своему отцу.
Их глаза расширились, Пиппа посмотрела на Одена, но Оден перевел свой настороженный взгляд на меня.
— Прежде чем вы уйдете, я бы хотела, чтобы вы прибрались в своих комнатах, застелили постели и, как я вас просила, просмотрели эти груды. Если вы этого не сделаете, я буду считать, что вам не нужно ничего из тех вещей, и пожертвую их на благотворительность. — Я посмотрела на свою дочь. — А если тебе действительно не нравится новое постельное белье, то твое старое лежит в первой спальне для гостей. Просто возьми его и отнеси в свою комнату. Я поменяю его и займусь новыми.
Я глубоко вздохнула, подошла к стойке, сунула телефон в сумочку и повесила ее на плечо.
Пока я это делала, ни один из моих детей ничего не сказал.
Я вышла из-за стойки и остановилась, обернувшись к ним.
— Я совершила серьезные ошибки, — прошептала я и увидела, как их тела замерли. — Мне это известно. Я уже призналась в этом. Я приехала сюда не для того, чтобы продолжать это делать, а чтобы вернуть свою семью. Вы мои дети, и я люблю вас. Я люблю вас больше всего на свете. Я люблю вас больше собственной жизни. Я подвела вас и намерена это исправить. Я понимаю ваш гнев. И не виню вас за это. Все, о чем я прошу, — это дать мне шанс. Последний шанс показать вам, что я сожалею, и вернуть себе маму, которую вы любите. Маму, которую вы хотите видеть в своей жизни. Потому что в моей нет ничего, чего бы я хотела больше, чем иметь в ней вас.
Они ничего не сказали.
Я и это приняла, кивнула и закончила.
— Я люблю вас, милые. Всего хорошего, возьмите печенье с собой, и увидимся через месяц.
И с этими словами я ушла.
*****
Хотя со стороны Джози было любезно не комментировать тот факт, что я приехала на аукцион без своих детей, все равно я чувствовала себя неловко.
Но это была не самая худшая часть моего дня.
Худшее уже произошло.
В другом расположении духа я бы с удовольствием поучаствовала в аукционе.
Несмотря на то, что я была едва способна двигаться, я все же нашла и купила потрясающий набор мебели — включая высокое кожаное кресло на колесиках с высокой спинкой и величественный письменный стол — который идеально подошел бы для задней комнаты.
Мало того, я отыскала причудливый спальный гарнитур, который купила для гостевой спальни. Мне понадобились бы матрасы, но я представляла себе вычурную комнату с видом на море, которую предоставляла бы любому гостю, которого, в конечном счете, могла бы принять (хотя их было немного и все они находились далеко, единственная перспектива — это мой брат и его семья, только троих из четырех членов которой я действительно хотела бы видеть в своем доме) в спокойном, но чрезвычайно красивом месте, чтобы они смогли назвать это своим домом вдали от дома.
Я вернулась в Голубой Утес сразу после трех, за пару часов до того, как мои дети должны были меня покинуть.
Я вернулась все в тот же пустой дом.
Они оставили печенье.
Они не разобрали свои груды вещей.
Но Олимпия не взяла свое старое постельное белье.
Я написала им обоим, чтобы убедиться, что они не против, если я пожертвую их вещи, и уточнила, хочет ли Пиппа оставить свое новое постельное белье.
Никто из них не ответил.
ГЛАВА 7
Собирая осколки
На следующий вечер я сидела в машине и пялилась на многозальный кинотеатр.
Я делала это, сосредоточившись.
И то, на чем я сосредоточилась, не было связано с катастрофическим визитом моих детей в прошедший уик-энд.
Нет, я сосредоточилась на том, что купленную на аукционе мебель доставят на следующий день, и таким образом я могла бы переключиться на создание спокойной, причудливой комнаты с видом на море, которая восхитит гостей, недостаток в которых у меня, вероятно, будет.
Я также сосредоточилась на своем триумфе в тот день в «Доме Голубке», не слишком взволновавшись во время обеда, когда миссис Макмерфи сжала мое запястье своей костлявой рукой, дернула к себе и посмотрела на меня ясными, светло-голубыми глазами, прошипев: «Я знаю, что ты шпионка». Затем она отпустила меня только для того, чтобы угрожающе провести пальцем по своей шее и заявить: «Я скажу генералу Паттону».
Кроме того, я сосредоточилась на том факте, что прямо сейчас, вместо того чтобы пойти и купить гоночный «Thunderbird» с белой обивкой и отправиться на нем к ближайшему утесу, с которого на полном ходу можно было спрыгнуть — учитывая учиненный в моей жизни беспорядок, это был единственный доступный мне вариант — я собиралась в кино.
Одна.
Я никогда ничего не делала одна, только ходила по магазинам. Я не ходила одна на ужин. Я даже никогда не ходила одна в спа-салон.
Когда я потеряла Конрада и всех своих друзей, со мной ходила Робин.
При этой мысли у меня зазвонил телефон.
Мне не следовало доставать его из сумочки. Я знала, кто звонит.
Хотя это могли быть Джози и Алисса. Похоже, я им действительно нравилась, и им определенно нравилось декорировать дом.
Но когда я посмотрела на дисплей, то поняла, что была права.
Там было написано: «Папа».
Я долго смотрела на него. Достаточно долго, чтобы он перестал звонить. Достаточно долго, чтобы он зазвонил снова, говоря, что я не ответила.
Затем, к моему удивлению, он снова загудел, сообщая, что мне пришло голосовое сообщение.
Что-то новенькое.
Он еще не оставлял голосовых сообщений.
Дерьмо.
Вот тогда-то я и сделала то, чего не должна была делать.
Я включила телефон, перешла к голосовой почте и прослушала ее.
— Амелия, позвони мне, — ледяным тоном произнес отец.
— Дерьмо, — прошептала я, роняя телефон, но водя пальцем по экрану, переходя к текстовым сообщениям.
Не то чтобы я собиралась писать отцу. Я знала, что он уже сходит с ума, вынашивая планы спустить с меня шкуру. Я не стала писать смс. Если я попытаюсь ему написать, он, скорее всего, заплатит миллионы долларов какому-нибудь ученому гению, чтобы тот создал снежные бомбы, направил их на мой дом, похоронив меня под лавиной холода.
Нет, я подошла к переписке с Робин и открыла ее.
Я написала ей последнее сообщение две недели назад.
Но мой ответ ей пришел через два дня после ее сообщения.
Она отказалась от меня.
Я сказала себе, что это именно то, чего я хочу. Мне нужны были здоровые отношения.
Во всяком случае, недавний визит детей показал мне, что я не могу свернуть с этого пути.
Но я скучала по своей подруге.
Я положила руку с телефоном на бедро и уронила голову на руль.
Джози и Алисса были очень милы. Джози и Алисса ясно дали понять, что я им нравлюсь. Джози и Алисса также ясно дали понять, что они будут рядом, чтобы выслушать меня, если мне это понадобится.
Но я не могла поделиться с ними ни этим, ни теми гадостями, что совершила против своей семьи. Я хотела, чтобы они продолжали любить меня, а не думали, что я и есть та чокнутая, какой назвал меня мой сын.
Нет, именно тогда мне нужен был кто-то, кто знал бы меня. Кто меня понимал. Кто понимал, где я была и куда направляюсь.
Робин знала первое.
А последнее… я не была уверена.
Но в тот момент я уже не была уверена, что не должна дать ей шанса попытаться.
И в тот момент меня больше всего беспокоило то, что чем дольше я не буду предлагать ей эту возможность, тем меньше вероятность того, что она сможет ею воспользоваться.
Более того, себе я его дала.
— Шаг за шагом, — прошептала я рулю. — По одной трудной задаче за раз. Постепенно. Продолжай двигаться, Эми.
Я моргнула, глядя на руль, и резко выпрямилась.
Я никогда не называла себя Эми, потому что никто никогда не называл меня Эми.
До сих пор.
— О боже, теперь я мучаю себя нелепицей, — огрызнулась я на ветровое стекло.
То, что находилось за пределами, приобрело ясные очертания, и я вспомнила, что поставила себе задачу пойти в кино. Чтобы продолжать строить свою жизнь. Чтобы научиться чувствовать себя комфортно с самой собой.
Сидеть в машине и сомневаться в себе, разговаривая с самой собой, означало, что я терплю неудачу.
Я решительно выключила телефон, бросила его в сумочку, схватила ее и вышла из машины.
Я уже сидела на своем месте в кинотеатре, когда поняла, что все это не так уж и трудно.
На самом деле, это было не просто легко, это было здорово.
Конечно, просить один билет было немного тяжеловато.
Но потом я купила себе все, что хотела, зная, что мне не придется делиться. Поэтому я купила ведро попкорна, коробку молочных конфет и диетическую колу, такую большую, что она могла бы утолить жажду целой армии.
И когда я попала в кинозал, то обнаружила, что при выборе места мне не нужно принимать во внимание ничьи предпочтения, кроме своих собственных.
Мне не нужно было выбирать место в середине ряда в центре зала, потому что Оден любил сидеть близко, а Олимпия далеко. Мне также не нужно было сидеть далеко позади, как требовала Робин, потому что ей больше нравилось наблюдать за людьми, чем смотреть кино.
Я села там, где хотела, за местами для инвалидов, зная, что никто не сядет передо мной, и я могу положить ноги на перила, никого не беспокоя.
Ладно, места были в стороне.
Но это было потрясающе.
Я сделала глоток. Принялась жевать. Я разглядывала каждую мелочь, что мелькала на экране, и свободно оценивала (мысленно) нелепые рекламы, безмерно наслаждаясь собой, предвкушая, как потеряюсь в кино, найду то, что мне действительно нравится делать, проводя время только с собой.
А потом случилось это.
Свет уже погасили, начинались трейлеры, и у противоположного входа, где я сидела, я заметила движение.
Я посмотрела в ту сторону, предполагая лишь бросить взгляд, но одним взглядом не обошлось.
Потому что опоздавшие были парой.
И одна половина этой пары был Микки.
Мой живот сжался, мышцы напряглись, и я смотрела, как он вошел, обняв за плечи очень высокую, очень пышнотелую, очень красивую рыжеволосую женщину, которая была совсем на меня не похожа.
Свет был тусклым, я не могла рассмотреть ее, чтобы определить возраст, но многое было ясно.