— Донован, — пробормотал он.
Микки не ответил.
Стоун снова посмотрел на меня.
— До завтра, Амелия.
— Да, Бостон. И пожалуйста, не стесняйтесь, зовите меня Эми.
Микки заворчал.
Бостон улыбнулся, прежде чем повернуться и неторопливо уйти.
Я резко повернулась к Микки и склонила голову набок.
— Вот видишь! Взрослая и способная сама принимать решения.
— То, что я вижу здесь, — это шаблон, — неприятно возразил он.
— Да? — спросил я с притворным интересом. — Ну расскажи мне.
И Микки рассказал.
— В первый раз, когда я тебя увидел, твой бывший стоял у тебя перед носом, ругался, угрожал, кричал на тебя и вел себя как гребаный мудак. Совершенно очевидно, что он богат и его заботила лишь собственная шкура, и ему наплевать, что ты одна, и, вероятно, чувствовала себя беззащитно. Было так же очевидно, что ты позволяешь ему использовать себя в качестве боксерской груши. Даже если ни одна женщина не заслуживает того, чтобы с ней так разговаривали, как он разговаривал с тобой, он просто продолжал бить. А сейчас, зная, что тот парень, с которым ты только что назначила свидание полный мудак, ты все равно с ним встречаешься. Так вот каков твой шаблон. Ты открываешься для придурков, чтобы они обгадили тебя со всех сторон. И если тебе это так нравится, детка, то я ни за что не ввяжусь во все это, чтобы показать тебе, что есть другой путь.
Прежде чем я успела возразить, он развернулся и побрел прочь.
Я пристально смотрела ему в след, а затем резко рванула к своей машине.
Я остановилась как вкопанная, потому что Олимпия и Мартина стояли на тротуаре у переднего бампера моей машины.
Мартина недоверчиво смотрела вслед Микки.
Моя малышка смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, лицо ее было пепельно-серым.
— Милая, — мягко сказала я, поспешив к ней.
— Папа на тебя накричал? — прошептала она.
Я остановилась у тротуара.
— Он…
Я больше ничего не успела сказать, потому что Мартина схватила ее за руку и потащила прочь со словами:
— Пойдем, милая.
Я не знала, что делать. Я хотела их остановить. Но Мартина явно не хотела, чтобы ее останавливали, и если я попытаюсь, это может вызвать скандал.
Так что я не могла их остановить.
Таким образом, бессильная (как обычно), я стояла на краю тротуара, наблюдая, как мачеха тащит мою дочь прочь, а она идет, повернувшись и глядя на меня.
Я подняла руку и помахала ей.
Мартина завела ее за припаркованный внедорожник, и я потеряла ее из виду.
Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и открыла их, поворачиваясь к своей машине.
Я села в машину и порылась в сумочке, доставая телефон.
Когда он оказался у меня, я написала своей дочери.
Просто чтобы закончить, то, что начала говорить, писала я, все было не так плохо, как выглядело. Я в порядке. Твой отец пришел к неверному заключению по поводу моего прибытия в Мэн. С этим покончено, и я в порядке. Я люблю тебя, Пиппа. Увидимся через пару недель и я буду с нетерпением этого ждать, дорогая.
Я отправила сообщение, а затем решила отправить еще.
И стоит повторить, что эти шорты очень мило на тебе смотрятся, сладкая, — набрала я.
Я послала это сообщение и посмотрела через лобовое стекло, уставившись на парня в фартуке «Wayfarer’S», смывающего из шланга винное пятно.
Это просто случилось.
Из меня вырвался истерический смешок, но он был недолгим, я его проглотила.
Я не могла поверить, что это только что произошло.
Прежде всего, что происходило между Микки и Бостоном Стоуном?
Что бы там ни было, он не собирался вводить меня в курс дела.
К сожалению, я упрямо и определенно глупо согласилась пойти на свидание с человеком, с которым, с одного взгляда, знала, что не хочу иметь ничего общего.
Ну что ж, теперь ничего не поделаешь.
И, по крайней мере, я смогу надеть новый наряд, который вряд ли надену в ближайшее время, потому что мужчины не будут ломиться в мою дверь.
Кроме мистера Деннисона, который явно был в меня влюблен. Но поскольку ему было восемьдесят восемь и он находился в доме престарелых, не имея доступа к автомобилю, я не думала, что там могло что-то получиться.
С этой мыслью, имея дела, я решила, что лучше всего двигаться дальше и сделать их.
Поэтому я завела машину, осторожно выехала со своего места на улицу и сделала именно это.
*****
— Я прекрасно провела время, — сказала я Бостону Стоуну на крыльце, глядя на него снизу вверх и надеясь, что он не попытается меня поцеловать.
Это было на следующий вечер.
Накануне я ужинала с Джози, Джейком и их детьми (Софи и Коннер выглядели очаровательны вместе — юная любовь, казалось, настоящая, чего я никогда раньше не видела, но это было потрясающе).
Я не стала делиться с Джози глупостями о Микки-Стоуном-мне, потому что в этом не было никакой необходимости. Я знала, она была близка с Микки, у меня было чувство, что Джейк был еще ближе, и я не хотела говорить о нем с его друзьями за его спиной.
Все равно на следующий вечер все будет кончено.
Так что я провела чудесный ужин с семьей Спир, а потом отправилась домой.
Я встала и отправилась в «Дом Голубки». Я флиртовала с мистером Деннисоном, слушала, как миссис Нейгл рассказывает мне о своих двенадцати правнуках, нашла пару пропавших зубных протезов в подушке кресла в гостиной, помогла сотруднику в крайне неприятной ситуации, возникшей из-за слишком большого количества выпитого сливового сока, и избегала миссис Макмерфи, угрожавшей рассказать обо мне президенту Рузвельту. А потом я пошла на встречу с Бостоном Стоуном.
Я оказалась права. Он был человеком, с которым я не хотела иметь ничего общего.
А еще он был скучен.
Кроме того, он был богат и пользовался любой возможностью, включая покупку на ужин бутылки шампанского за четыреста долларов, чтобы убедиться, что я знаю об этом.
Это было еще более скучно.
И теперь я действительно хотела, чтобы вечер закончился, чтобы я могла войти в дом, полюбоваться собой в своем платье (которое, даже я должна была признать, было потрясающим), прежде чем его снять и лечь в постель с книгой.
Чего я не хотела, так это чтобы он меня целовал.
Как и положено в моем мире, я не получала того, что хотела.
Он наклонился и поцеловал меня.
Поцелуй был коротким, не глубоким и включал только то, что он обвил рукой мою талию.
От него пахло шампанским и мятой, что было не так уж и плохо. И губы у него были твердые, что тоже не так уж и плохо.
Наконец, он не подключил язык, что было явным облегчением.
Когда он поднял голову, то сказал голосом, который, как мне показалось, должен был быть сексуальным, но не попал в цель:
— Я хотел бы снова увидеть тебя, Эми.
Боже, мне не следовало разрешать ему называть себя Эми.
— Почему бы тебе не позвонить мне? — предложила я, желая, несмотря на все мое хвастовство о том, что я уже не маленькая, быть достаточно взрослой, чтобы лицом к лицу пресечь все попытки мужчины, который мне не нравится, когда-либо еще встретиться со мной.
Он слегка отстранился, но недостаточно далеко для меня.
— Я так и сделаю, если ты дашь мне свой номер телефона.
Черт.
А теперь я даю ему свой номер телефона!
Что ж, мне удалось избежать общения с матерью, у которой был мой номер. С лучшей подругой, которая, как ни странно, больше не звонила и не писала. И с отцом, который был достаточно богат, чтобы найти коммандос, чтобы выследить меня, похитить и привезти обратно в Ла-Хойю, привязать к стулу и допросить, почему я не позвонила матери.
Я смогу избегать Бостона Стоуна.
— У тебя телефон с собой? — спросила я.
Это был хороший ход.
Он отодвинулся, сказав:
— Конечно.
Он вынул его из кармана.
Я дала ему свой номер.
Он вбил его, затем наклонился и подарил мне еще один короткий поцелуй со вкусом шампанского и мяты, прежде чем отодвинулся и сказал:
— Спокойной ночи, Эми.
— Спокойной ночи, Бостон, — пробормотала я.
Он стоял там, пока я входила в дверь.
Я слегка улыбнулась ему, закрывая дверь, и не стала вежливо выжидать, чтобы он не услышал, как я запираю ее за собой.
Я должна была позвонить Джози и рассказать о своем безрассудстве, об этом утомительном, скучном свидании.
Или мне следовало поделиться с Алиссой.
Или я должна была найти более зрелый способ общения с Робин, чтобы я могла поделиться с ней.
Особенно тем фактом, что, как бы это ни было скучно, я продвинулась так далеко, что была близка к тому, чтобы встречаться с кем-то еще, за что мне хотелось похлопать себя по спине.
С этой мыслью я подошла к кухонному столу, положила на него свой новый блестящий клатч и вытащила телефон.
Я нашла переписку с Робин и набрала: «От тебя давно не было вестей. Все в порядке?» И нажала «Отправить».
Это была жалкая попытка общения, но, по крайней мере, хоть что-то.
Я уставилась на свой телефон, будто Робин сидит в ожидании моего сообщения, чтобы немедленно на него ответить (когда она, возможно, мастерила кукол вуду в виде своей эгоистичной, бездумной, бесхребетной бывшей подруги, у которой не было смелости выложить всю правду о положении вещей, и втыкает в них булавки, потому что именно это я с ней и делала — неоднократно), когда он зазвонил в моей руке.
Я смотрела на дисплей, на котором высветился незнакомый мне местный номер.
Было еще не поздно. После девяти, так что действительно не слишком поздно для звонка с соблюдением вежливости (согласно правилам моей матери, ее предел был до девяти часов, по причинам известным лишь Фелиции Хэтуэй).
Если только вы не находились в Калифорнии, не завели новый номер, и не хотели позвонить своей своенравной дочери или подруге.
В Калифорнии это время вышло уже несколько часов назад.
Черт.
Даже с этой мыслью я ответила, приложив телефон к уху.
— Алло?
— Ты встречалась с этим мудаком.
Я уставилась на стол.
Это был Микки.
— Микки? — уточнила я.
Он ничего не подтвердил, но в этом и не было нужды.
Он лишь спросил:
— Ты говорила с Джози об этом парне?
— Я не совсем понимаю, какое тебе до этого дело, — ответила я.
— Ты не говорила, — заявил он. — Да, Джози сказала бы тебе, что этот мудак пытался украсть у нее дом. Лавандовый Дом.
Я моргнула, глядя на стол.
Лавандовый Дом, дом Джози, был прекрасен. Ошеломляющий. И он был чистым воплощением Джози, внушительным и приветливым одновременно.
Кроме того, она рассказала мне, что он принадлежал ее семье на протяжении многих поколений.
Ей он очень нравился. Ей нравилось, что ее семья живет в этом доме. Во всем, что касалось Джози, которая была добрым и милым человеком, но все же крепким орешком, эти два факта были очевидны.
— Что? — выдохнула я, обращаясь к Микки.
— Да. И не напрямую. Он играл грязно. Выбил ее из колеи. Запугал до смерти. Привез одного из членов семьи, плохого парня, которого Джози не видела уже много лет, который не только публично напирал на нее, но и пытался вломиться в дом, чтобы обворовать посреди ночи.
— О Боже, — прошептала я.
— Славный человек Бостон Стоун, — саркастически произнес он, и у меня по спине пробежал холодок.
— Ты мог бы сказать мне это еще вчера, Микки.
— Вчера ты не очень-то меня слушала, Эми.
— Это потому, что вчера ты вел себя как придурок, Микки, — парировала я.
— Как придурок, который присматривает за тобой, Эми, — бросил он в ответ.
Он был отчасти прав насчет этого, поэтому я изменила тактику.
— Хочу, чтобы ты знал, — начала я, — моя дочь стояла на тротуаре и слышала, что ты говорил о ее отце.
— Уверен, это должно заставить меня чувствовать себя плохо, — мгновенно ответил он. — Видишь ли, я пытаюсь понять, почему женщина, которая печет неприлично вкусные кексы, играет во фрисби на моем заднем дворе, у которой так много денег, что ей не нужно работать, не тратит свое время в спа, а вместо этого проводит его в проклятом доме престарелых, которая, похоже, готова привязать моего ребенка к стулу при долбаной возможности, что он может сделать что-то опасное для жизни… почему эту женщину дети навещают только два дня в месяц.
Я сделала глубокий вдох.
Но Микки еще не закончил.
— А почему они с твоим бывшим, который гребаный мудак.
— Микки, — выдохнула я. — Ты что, шпионишь за мной?
— Красный «Сивик» на твоей подъездной дорожке, детка, не так уж трудно не заметить. — Пришло время дать Одену ключ от гаража, и я не могла поверить, что еще этого не сделала. И если мой сын не ответит на сообщение, чтобы его получить (чего он не сделает), я отправлю ему его по почте.
На мое молчание Микки ответил:
— Ты очень богата, так что не может быть, чтобы у тебя не было денег нанять приличного адвоката, который бы позаботился о тебе. Так что не знаю, что могло произойти. Если только он не сделал того, что обычно делают мудаки вроде него. Те, что думают, что могут обращаться с женщинами так же, как он обращался с тобой. Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам.
Боже.
— Микки, прошу…
Он снова заговорил вместо меня.
— А может, он убедил и твоих детей тоже, что ты кусок дерьма. Они достаточно взрослые, чтобы добраться до тебя, если захотят увидеть свою маму. Но этот «Сивик» стоит у тебя лишь пару дней в месяц. Так что, Эми, может, твоя девочка, услышав меня, немного придет в себя, и я должен сказать тебе, что совсем не чувствую себя виноватым из-за этого дерьма.
— Я… не могу говорить с тобой об этом, — сказала я ему дрожащим голосом, его слова заставили меня задрожать.
— Ничего удивительного, — ответил он. — Сдалась без боя.
Я совсем забыла, что меня так запугали и сломали.
— Все это не твое дело.
— Да, ты ясно дала это понять.
Что он хотел этим сказать? Каким образом я дала это понять? Нет. Нет, мне все равно.
— Недостаточно ясно, — ответила я. — А тебе не приходило в голову, что после всего, что ты мне сказал о том, о чем ничего не знаешь, возможно, ты обращаешься со мной так же, как Конрад?
— О, нет, — прошептал он, и от этого звука у меня по спине пробежал холодок. — Нет, Амелия, ни хрена подобного, — продолжал он зловеще шептать. — Если бы ты была моей, даже если бы ты наебала меня, я бы тебя уважал. Мне знакомо подобное дерьмо, потому что моя жена утонула в бутылке, она исковеркала нашу жизнь, наше будущее, наших детей, но ей ни разу не доставалось от меня такого дерьма. Ты не можешь говорить мне, что то, что произошло между вами двумя, так же плохо, как то, что ты предпочитаешь выпивку своей семье. Поэтому ты не можешь говорить мне, что то, как он с тобой разговаривал, было тобой заслуженно, потому что я знаю, что это, мать твою, не правда.
И снова он был прав. Но на этот раз он был абсолютно прав, и это снова напугало меня.
— Я не могу понять, почему мы обсуждаем это, — сказала я, защищаясь. — Мы почти не знаем друг друга, и опять же, мои дела тебя не касаются.
— Думаю, ты права, ты не можешь понять, почему мы обсуждаем это, почему тот, кому на тебя не наплевать, даже едва тебя зная, говорит прямо, без всякой херни, что ты так глубоко увязла в то, во что он научил тебя верить, что отказываешься видеть дальше своего носа.
Снова.
Прав.
Снова.
Напугана.
— Может, нам лучше прекратить этот разговор, — предложила я.
— Может, — ответил он.
— Совсем, — продолжила я.
— Если ты хочешь этого, Эми, в своем большом доме, совсем одна, довольствуясь отбросами, когда такая женщина, как ты, должна иметь все, ты это получишь.
Прежде чем я успела ответить, он отключился.
Я отняла телефон от уха и уставилась на него, спрашивая:
— Неужели это только что произошло?
Телефон и весь мой дом оставались на удивление молчаливы.
Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам, и ты сдалась без боя.