Я бросила ложку в миску и направилась к двери, видя сквозь затемненные стекла, что там было не одно тело, и одно из них принадлежало не мамаше начинающего боксера, а отцу.
Все ясно, мне бы следовало догадаться.
Мужчины ничего не понимали.
Я щелкнула замками, открывая дверь, изобразив на лице приветливость, а не убийственный вид, а затем встала как вкопанная.
— Привет, — поздоровался Микки Донован, стоя у моей двери и выглядя неоправданно привлекательным в выцветших джинсах, потрепанной рубашке из шамбре с закатанными рукавами на мускулистых предплечьях, очередная пятичасовая щетина украшала его волевую челюсть. С ним были еще два человека, которых я не замечала, потому что, во-первых, Микки ухмылялся, во-вторых, он выглядел незаконно привлекательным в своей повседневной одежде, и, в-третьих, держал огромную коробку, наполненную вещами, которые, как я знала, мне нужно будет пометить и расставить, что означало отмену вина и душа. Времени останется только на то, чтобы прицепить этикетку, поставить все по местам и лечь в постель.
— Господи, неужели на твою гостиную обрушились небеса?
Я пошевелилась, но только для того, чтобы моргнуть.
— Прошу прощения? — переспросила я.
— Амелия, дорогая, что бы ты там ни делала, это пахнет так, будто исходит от рук Господа.
Ого.
Какое приятное чувство. Очень приятное. Необычайно приятное.
Неестественно приятное.
Потому что я любила печь. Я влюбилась в это еще в младших классах средней школы на занятиях по домоводству.
Однако, когда я заняла громадную кухню родителей, чтобы насладиться своим новообретенным хобби, моя мать немедленно пресекла эту деятельность.
— У нас есть слуги, чтобы делать подобные вещи, Амелия, — упрекнула она. — Не говоря уже о том, что леди должна делать все, что в ее силах, чтобы уклоняться от сладостей.
К несчастью, годы спустя, когда эти путы были разорваны, и я могла бы свободно печь на досуге, меня связали другие, потому что Конрад думал то же самое.
— Ты мне так пузо нарастишь, птичка, — сказал он мне после того, как я во второй раз испекла ему печенье. Затем он многозначительно посмотрел на меня. — Тебя это тоже касается.
Я думала, что когда появятся дети, я смогу побаловать себя, дети будут детьми, которым нравится печенье и покрытые блестящей глазурью кексы с цветочками.
Но я ошиблась. Конрад вел себя так, будто любой продукт, содержащий сахар, который потребляли дети, был сродни отраве.
На самом деле, он так и сказал мне, что это яд, «И его следует избегать любой ценой, пупсик».
Таким образом, я была вынуждена тайком таскать им кексы, печенье, пироги и пирожные, когда их отец уезжал на конференции.
Кроме этого, я похоронила эту часть себя.
И должна была признать, что когда несколько часов назад я начала печь, независимо от того, насколько я устала, я потерялась в этом.
Просто теперь, когда усталость дала о себе знать, я уже не получала от этого такого удовольствия.
Как бы то ни было, Микки был прав. В доме пахло пекарней. Приторно и сладко.
И божественно.
Поэтому я сразу решила, что снова буду печь. Для себя. Для детей.
На самом деле, в следующий раз, когда они приедут, может, я заставлю их остаться дома и в моем присутствии больше пяти минут, подкупив их кексами.
— Земля вызывает Амелию. Ты здесь, детка?
Я резко тряхнула головой и сосредоточилась на зовущем меня Микки, в глубоком голосе которого слышалось веселье, и он произносил мое имя этим голосом, делая со мной вещи, которые я отказывалась чувствовать.
— Извини, долгий день.
— Держу пари, так оно и есть, — пробормотал он, глядя на меня веселым взглядом (чего я не хотела видеть). Он на дюйм приподнял коробку, которую держал в руках. — Звонил Джуниор, сказал, что завтра важный день. Ты мне не сказала.
Я этого не сделала, и не потому, что избегала его (что было правдой), а потому, что совершенно забыла.
— Не сказала, Микки, — призналась я. — Мне очень жаль.
Он продолжал ухмыляться.
— Никаких извинений, детка. Я не упустил из виду, что твой дом на прошлой неделе был центром активности. Но мы с детьми пошныряли по дому, и подумали, что могли бы внести свою лепту.
— И получить кекс.
Это было сказано одним из созданий рядом с ним, и я, наконец, обратила свое внимание на мальчика и девочку, стоявших по обе стороны от Микки. Увидев их, я поняла, что Микки и его бывшая жена выбрались из того, что натворили мы с Конрадом.
И это относилось к его дочери, которая явно была старшей и выглядела очень похожей на своего отца, за исключением того, что была девочкой, значительно ниже и очень пышной, все еще обладающая тем, что, вероятно, можно назвать предподростковым детским жирком.
У его сына были темно-русые волосы, но, к счастью, он унаследовал от отца голубые глаза. У него также было тело, которое еще не заявило о своих полных намерениях. По некоторым предположениям, дочери Микки было около тринадцати или четырнадцати лет, а его сыну, возможно, десять или одиннадцать.
— Моя девочка, Эшлинг, — сказал он, кивнув на девочку. — Произносится Эшлинг, но пишется по-ирландски Эйслинг. — Такое практиковалось, и я понимала, что он дал своей девочке красивое имя, но немного все запутал. — Киллиан, тоже пишется по-ирландски, — заявил он, повернув голову в другую сторону, к мальчику. — Первая буква «С», а не «К».
— Поняла, — пробормотала я. — Эш и Килл. Я обязательно напишу вам так на рождественской открытке. — Это заставило Микки улыбнуться, Киллиана усмехнуться, а голубые глаза Эшлинг блеснули, как у ее отца. — Как насчет того, чтобы вы трое вошли, бросили это и взяли по кексу? — пригласила я.
— Потрясающе, — объявил Киллиан и помчалась прямо на кухню, что вызвало у меня острую боль в сердце, скорее всего потому, что я хотела, чтобы это сделал кто-то из моих детей.
— Спасибо, эм… миз… — сказала Эшлинг выжидающе.
— Никаких миз, — ответила я с улыбкой и отошла в сторону. — Меня зовут Амелия.
Она посмотрела на своего отца, он вошел в дом, затем кивнула мне и последовала за ним.
Я закрыла за ними дверь и повторила свое приглашение.
— Угощайся кексами. Или печеньем, если хочешь.
Эшлинг побрела на кухню.
— Просто к сведению, — начал Микки, и я посмотрела на него, чтобы увидеть, что он поставил коробку на пол у края верхней ступеньки, спускающейся в гостиную. — Мои дети не имеют права называть взрослых по именам.
— О, — пробормотала я, чувствуя себя сбитой с толку, думая, что сморозила глупость.
— Это ничего, — сказал он тихо и быстро, а затем снова улыбнулся своей легкой улыбкой. — Она бы все равно не назвала тебя Амелией. Она, вероятно, избегала бы называть тебя как-нибудь, пока не получила бы разрешение называть тебя тетей Амелией, как они обращаются к своим старшим, с которыми у них тесные отношения.
Казалось, Микки был довольно строг со своими детьми.
Я не знала, как отнестись к этому, кроме как напомнить себе, что в любом случае это не мое дело. Поэтому я просто кивнула.
— А еще я хочу сказать, — продолжал он, понизив голос, — что ты вкалываешь как проклятая. — Он махнул рукой в сторону комнаты. — Так что, мы это разгрузим и пометим. Не круто, что мы свалили на тебя этот хлам в последнюю минуту.
Как же прекрасно, что он заметил.
И все же я не думала, что для него было на пользу здесь зависать (для меня было на пользу), поэтому я заверила его:
— Это очень мило, но я в порядке. Ваша коробка маленькая, это не займет много времени.
Изучая меня некоторое время, он не выглядел уверенным.
Потом он спросил:
— Ты в порядке?
Я подумала, что это был странный вопрос, поэтому ответила:
— Конечно.
Он продолжал изучать меня, спросив:
— Ты ешь?
Именно тогда я поняла, что с тех пор, как утром съела хлопья, я не ела ничего, кроме теста для кексов, слизанного с лопаточки.
— Я в порядке, Микки, — сказала я ему.
Он не переставал изучать меня несколько мгновений, прежде чем посмотрел на кухню, бормоча:
— Будешь в порядке, когда с распродажей будет покончено, и ты сможешь устроиться и расслабиться.
Он ошибался.
Я уже довольно долго расслаблялась.
Теперь мне нужно было пнуть себя под зад по целому ряду причин.
— Да, буду, — соврала я и продолжила лгать. — Когда завтрашний день закончится, все будет хорошо.
— С этим я помогу, — сказал он. — В воскресенье я принесу еду и выпивку, и ты придешь. Я разожгу гриль, поджарим сосиски, курицу. Ты расслабишься за бутылочкой пива и поболтаешь со мной и детьми, будешь свободна делать все, что захочешь. — Он наградил меня еще одной улыбкой с пляшущими искорками в голубых глазах, а я не хотела, и в то же время страстно желала, чтобы он продолжал одаривать меня ими. — Если захочешь, чтобы в конце вечера я посадил тебя в свой грузовик и отвез через улицу, с меня не убудет.
Так же, как мне стало хорошо от его слов о моем доме, пахнущем божественно, от этого приглашения мне стало плохо.
Плохо, что мне не позволено было чувствовать.
Плохо, что я чувствовала, потому что ни один мужчина, заинтересованный в женщине определенным образом, не привел бы своих детей к ней домой в мгновение ока, а затем пригласил ее на воскресный пикник, чтобы «расслабиться» и «освободиться».
Мужчина, заинтересованный в женщине, тщательно и дотошно планировал бы такие встречи с детьми, и они произошли бы только после того, как он бы понял, что хочет, чтобы женщина, которую он приглашает, была приглашена снова.
И снова.
Пока она не останется, возможно, навсегда.
Или, по крайней мере, так я поступлю со своими детьми.
И именно это сделал Конрад. К несчастью, когда он начал эти попытки, он все еще был женат на мне.
— Господи, Амелия, ты засыпаешь на ногах? — спросил Микки, и я снова напряглась и сосредоточилась на нем.
— Извини, — сказала я. — Мне очень жаль. У меня на уме миллион вещей.
Прежде чем Микки успел ответить, из кухни раздался крик:
— Я не знаю, что выбрать!
Мы оба повернулись в ту сторону и увидели Киллиана, стоящего среди кексов и пакетов с печеньем, выглядевшего так, словно его только что впустили на шоколадную фабрику Вилли Вонки, но не дали делать из себя обжору.
— Бери все, что хочешь, Киллиан, — крикнула я.
От этого предложения глаза Киллиана так расширились, что я чуть не расхохоталась.
— Миз… э-э… эй! — окликнула меня Эшлинг. — Хотите, чтобы я закончила обмазывать их глазурью? — она указала на кексы.
— Она хороша в этой фигне, — пробормотал Микки, его голос звучал еще дальше, и я повернулась, затем вздернула подбородок, увидев его, сидящего на корточках возле своей коробки. Он откинул голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Пусть она это сделает.
— Я… — я посмотрела на Эшлинг и предложила: — Как насчет того, чтобы сделать это вместе?
Она просияла.
Мне ничего не оставалось, кроме как направиться в ту сторону.
Киллиан засовывал кекс себе в рот, ловко разворачивая обертку губами.
Я никогда не видела, чтобы кто-то так делал, поэтому заметила с улыбкой, направляясь на кухню:
— У тебя особый талант, малыш.
— Афсоютно, — сказал он с набитым ртом и продолжал: — Прагтика.
Моя улыбка стала шире.
— Зад сюда, парень, помоги своему отцу выгрузить это барахло и пометить его, — приказал Микки.
Киллиан пронесся мимо меня к отцу.
В этот момент печь издала сигнал.
— Займись этим, дорогая, — сказала я Эшлинг, направляясь на кухню. — Я выну последнюю партию.
Эшлинг кивнула и взяла из миски ложку.
Когда я вытащила поднос из духовки, Микки спросил:
— Детка? Этикетки?
То необычное, что исходило от Микки неприятным ощущением скользнуло вниз по моей спине.
Конрад называл меня «детка». Конрад называл меня всеми ласковыми словами, какие только мог придумать.
Позже я узнала, что ни одно из них не было особенным, так как слышала, как он называл Мартину примерно так же.
И я знала, что то, как небрежно Микки сказал это слово, было то же самое, но хуже.
Любая женщина была для него «детка». Или «дорогая».
Дело было не только во мне.
Это не было чем-то особенным.
Я никогда не была особенной.
Я просто была.
Вместе со всем остальным я отбросила это в сторону, поставила противень на стол охлаждаться и посмотрела в его сторону, отвечая:
— Здесь.
— Сходи за ними, сынок, — сказал он Киллиану.
Киллиан метнулась в мою сторону.
Я достала из ящика этикетки и фломастеры и отдала их мальчику Микки.
Он помчался обратно к отцу. Таким образом, началась большая активность, которая включала Микки и Киллиана, вытаскивающих вещи из своей коробки, помечающих их и зовущих меня, чтобы спросить, куда их положить, а также Эшлинг и меня, покрывающих и украшающих кексы, пока мы убирали кухню.
Как бы я ни устала, как бы ни боролась со своим влечением к Микки, я не могла не признать, что мне было приятно иметь компанию. Чувствовать активность вокруг себя. Слышать рокот голосов. Обмениваться словами или передвигаясь, получать или награждать улыбкой.
У меня давно такого не было. Не постоянно в течение трех лет и даже не часто в течение последних десяти месяцев.
Мне понравилось.
И у Микки были хорошие дети, хотя в этом не было ничего удивительного.
Мы закончили в мгновение ока, а когда закончили, я обнаружила, что хотела бы, чтобы это было не так.
Потому что в ту секунду, когда мы закончили, Микки сказал:
— Пора выбираться от миз Хэтуэй.
На что Киллиан тут же ответил:
— Можно мне пакетик печенья с «Reese’s», прежде чем мы уйдем?
Микки улыбнулся сыну.
— Ты стоишь мне целое состояние в плане еды, малыш.
Киллиан улыбнулся в ответ, не раскаиваясь, возможно, потому, что знал, что это так, но он также знал, что его отцу все равно.
— Просто к слову, — вмешалась я и увидела две пары голубых глаз, — для соседей лакомства бесплатны.
— Это не я собираю деньги на Лигу, а ты, — сказал мне Микки, направляясь в мою сторону, его сын рядом делал то же самое.
Он дошел до противоположной стороны стола, и, вытаскивая бумажник, посмотрел на этикетки с ценами на угощения, которые я уже наклеила.
— Правда, Микки, — сказал я. — Эшлинг помогла мне с глазурью и привести все в порядок. Лакомства — это расплата.
Он посмотрел на меня.
— Правда, Амелия, Килл в этой Лиге, так что мы вносим свой вклад.
Когда он смотрел на меня теплым и дружелюбным взглядом, мне ничего не оставалось, как согласиться, и я кивнула.
Он бросил мне на стойку пятидолларовую купюру и объявил:
— Джуниор говорит, что все начинается в семь. Мы будем без четверти.
Мои внутренности сжались в страхе от этого предложения, но прежде, чем я смогла собраться с мыслями и вежливо отказаться, Киллиан в ужасе воскликнул:
— Утром? — его лицо также отражало этот ужас, когда он закончил, страх сочился из каждого слога. — В субботу?
Микки посмотрел на сына сверху вниз.
— Ты хочешь новый шлем, обувь и перчатки для следующего сезона?
— Да, — пробормотал Киллиан, будто ему не хотелось этого делать.
— Тогда мы встанем пораньше и придем сюда, чтобы помочь завтра миз Хэтуэй продать все это, — распорядился Микки.
— Это действительно не… — начала я, но остановилась, когда взгляд Микки скользнул в мою сторону.
Замечание принято. Абсолютно.
Я видела глаза Микки Донована дружелюбными, улыбающимися, смеющимися, задумчивыми, оценивающими.
Но этот его взгляд сразу же давал понять, что когда Микки говорил, его дети слушались, и никто не смел возражать.
Проблема была в том, что я не хотела, чтобы Микки приходил ко мне домой. На самом деле семьи Джози и Джейка, Джуниора и Алиссы должны были быть здесь в шесть тридцать, так что Микки с детьми мне бы не понадобился.
Я посмотрела в его голубые глаза и решила промолчать.