Микки прервал зрительный контакт со мной и перевел взгляд с мальчика на девочку.
— А теперь пожелайте миз Хэтуэй спокойной ночи, и идем домой.
Я получила два пожелания спокойной ночи, один недовольный (Киллиан), один тихий (Эшлинг) и, когда они направились к двери, ответила тем же.
Микки повторил пожелание.
Я ответила и ему.
У самой двери Микки остановился и приказал своим детям:
— Осторожно на улице, я сейчас.
— Ладно, папа, — пробормотал Киллиан, волоча ноги через мой двор.
— Парень, дорожка, — приказал Микки.
— Ох, точно, — Киллиан посмотрел на меня, меняя направление и направляясь к моей дорожке. — Извините, миз Хэтуэй.
Я хотела ему сказать, что не думаю, что его ноги повредят мою траву, просто ступая по дерну, и он может пойти по более прямой тропинке к своему дому, но не стала.
— Все в порядке, малыш.
Он улыбнулся мне.
Эшлинг молча положила руку брату между лопаток и повела его вниз по дорожке.
Микки стоял и смотрел.
Я тоже.
Когда они благополучно пересекли улицу и Киллиан уже мчалась по двору, а Эшлинг петляла позади него, Микки повернулся ко мне.
— Их мать пьет.
Из-за его откровенной честности и неожиданности признания, я ничего не могла ответить, только смотрела.
— Я говорю тебе это потому, что по большей части она в норме, — продолжал он. — Но в остальное время просто невозможна, так что все в городе знают об этом, а значит, в конце концов, ты тоже узнаешь.
— О Боже, Микки, — прошептала я. — Не знаю, что сказать.
— Не надо ничего говорить, — сухо ответил он. — Время покажет, правильно это или нет, что я положил конец этому кошмару, чтобы у моих детей был один дом, где бы у них там все время был родитель, нужен он им или нет, а не родитель, который одну половину времени заботится о своих детях, а другую половину прикрывает то дерьмо, что творит его жена. И хорошая новость в том, что, когда она с детьми, она в норме. А плохо то, и мне это ненавистно, что мне приходится держать своих детей подальше от их мамы.
Я сжала губы, потрясенная его рассказом, опечаленная им, и не зная, что сказать или сделать.
Микки же наоборот, знал, что делать, поэтому продолжил:
— Я также говорю тебе это, потому что Эшлинг любит печь, находиться со своей семьей, заботиться о нас во многих отношениях. Но не тогда, когда она рядом с женщиной, у которой к руке приклеен бокал вина, которая бормочет что-то себе под нос, роняет муку и забывает, сколько сахара положила.
Боже.
Бедная Эшлинг.
— Хорошо, — тихо сказала я. Прозвучало неубедительно, совершенно не достаточно, и даже не покрывало ни капли из того, что я чувствовала или хотела сказать, но это было единственное, что я могла из себя выдавить.
Микки продолжил:
— Для меня это отстой, но я строг, потому что она не такая. Где-то в глубине души она знает, что должна загладить свою вину перед ними, и позволяет им творить кучу дерьма, которую она не должна позволять.
Это прозвучало почти как удар по больному, но, очевидно, что я ничего не сказала, что было хорошим решением, потому что Микки пока еще не закончил.
— А еще хреново, что мы с детьми должны полагаться на этот городок, — продолжил он, и его голубые глаза стали полны решимости. — И ты в этом городке, дорогая, прямо через дорогу. Моей Эш много не требуется. Она самая лучшая девочка на свете, и не только потому, что ей четырнадцать и она достаточно умна, чтобы понимать, что простые вещи в жизни могут принести больше всего радости. Это значит, что она с удовольствием шлепала вместе с тобой глазурью по кексам, даже если потратила на это минут пятнадцать. Она будет помогать тебе и завтра. И я скажу сейчас, я ценю, что ты позволила ей это.
— Я… — я замолчала, потому что боялась, что начну плакать. Я сделала глубокий вдох, подавила желание и выпалила: — Я буду через дорогу для нее или Киллиан в любое время, когда ты или они будут во мне нуждаться.
Так, ну и зачем я это сказала?
Зачем?
Это были дети Микки и им следовало приходить вместе с Микки. Я не могла одновременно избегать его и дружить с его детьми.
Тем не менее, я знала, что собираюсь это сделать, и при этом, вероятно, потерплю впечатляющую неудачу в части избегания Микки.
Это дало мне ощущение, что я попала в беду, и со всеми другими чувствами, которые я похоронила, это было действительно не хорошо.
Он протянул руку и легко коснулся пальцем тыльной стороны моей ладони. Это мимолетное прикосновение послало мурашки по моей руке, плечу и груди, прямо к двум конкретным целям.
Я стояла неподвижно и позволяла ему, и мне это нравилось — нет, я это полюбила — но в то же время я была ошеломлена этим ощущением, будто никогда за всю свою жизнь не испытывала ничего подобного.
И благодаря этому глубокому переживанию Микки сделал его еще более глубоким, нежно сказав:
— Спасибо.
Когда я ответила, мой голос был низким и хриплым, и я надеялась, что это объяснялось эмоциями по отношению к его детям, а не тем фактом, что меньше чем на полсекунды он мог дотронуться до тыльной стороны моей руки, и это заставило мои соски затвердеть.
— Не за что.
Он кивнул мне.
— Увидимся утром, Амелия.
Я подавила побежденный (или, возможно, возбужденный) вздох и заставила себя улыбнуться.
— Да, Микки. Увидимся утром. И спасибо, что познакомил меня со своими детьми.
Он начал двигаться, бросая через плечо ответную улыбку, в то же время, выстрелив стрелой прямо мне в сердце.
— С нетерпением жду, когда ты ответишь мне тем же.
В настоящий момент дела обстояли так, что он мог бы встретиться с моими детьми только когда я бы лежала на смертном одре, а они нанесли свой визит с чувством вины, чтобы попрощаться и убедиться, что я включила их в свое завещание.
Я удержала улыбку на лице, даже зная, что теперь она выглядела совершенно фальшивой.
К счастью, он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.
Чтобы не показаться грубой, я подождала, пока он не прошел половину дорожки, прежде чем закрыть дверь.
И чтобы он не услышал, как я это делаю, я подождала, пока он не окажется вне пределов слышимости, прежде чем запереть дверь.
И когда единственное, чего мне хотелось, — это свернуться где-нибудь клубочком и выпустить на волю все чувства, которые я испытывала, все, что я продолжала скрывать, все, что я продолжала отталкивать, даже если это позволяло им уничтожить меня, я этого не сделала.
Я пошла на кухню, убедилась, что все накрыто, решила не пить вина и отправилась в душ.
Потом я упала на кровать.
Я засыпала медленно, а когда заснула, то спала урывками.
А когда проснулась, ничуть не отдохнувшей, я поняла, что это было по разным причинам.
Но я не позволила себе почувствовать ни одну из них.
*****
— Когда твои дети сюда приедут?
Я повернула голову на голос Микки.
На следующий день был уже почти полдень, и мое решение не платить за простые объявления, а размещать их не только в еженедельной газете Магдалены, но и во всех газетах округа с коротким списком товаров для продажи (и брендов) сделало этот день безоговорочно успешным.
Нас затопили толпы покупателей.
На самом деле еще до шести часов улицы были забиты машинами.
Это было хорошим знаком, мы зарабатывали пачки и пачки денег, а все мои вещи направлялись вон.
Это также означало, что я была слишком занята, чтобы беспокоиться о том, что я провожу время с Микки.
Но теперь большая часть вещей была разобрана, остались крохи (что означало, что все мои вещи, которые я выставила на продажу, исчезли, и даже те из них, что я не собиралась продавать, но все равно продала), и толпа убывала.
Это означало, что Микки мог добраться до меня и сделать это, поделившись тем фактом, что он заметил, что мои дети не появились.
Его дети были здесь, и они работали не покладая рук. Дети Алиссы и Джуниора тоже. Дети Джейка и Джози — Коннер, Эмбер и Итан — также приехали с родителями.
Правда, у Джози был только Итан, и она совсем недавно его усыновила, выйдя замуж за Джейка. Долгая история, которой она поделилась между встречами по планированию, но которая объясняла, почему она также только недавно взяла на себя сбор средств для Лиги.
Не говоря уже о том, что несколько других начинающих боксеров и их родители показались с братьями и сестрами.
Это означало, что толкотня не была непреодолимой, и день удался.
Я понятия не имела, что происходит, но знала, что мы заработали тысячи. Джози и Алисса сияли довольством уже около восьми часов, а сейчас были на седьмом небе.
Я тоже была там. Я чувствовала себя удивительно свободной, наблюдая, как моя старая жизнь выходит за дверь в руках людей, которые были рады заключить величайшую сделку, и которые будут наслаждаться моими вещами гораздо больше, чем я. И я чувствовала себя просто замечательно, делая это доброе дело для группы мальчиков, желающих научиться боксировать.
Но при вопросе Микки, оба эти чувства мгновенно улетучились.
— Они со своим отцом, — пробормотала я, переставляя на кухонном столе кое-что из наших товаров (ни один не был моим) для лучшей видимости.
— У тебя грандиозное мероприятие, а их отец не позволяет им показаться? — недоверчиво спросил Микки.
Я посмотрела на него.
Он перехватил мой взгляд и заметно вздрогнул.
Это означало, что он полностью прочитал мой взгляд.
Увидев это, я решила, что пришло время поделиться с Микки Донованом — моим привлекательным соседом, который не смотрел на меня так, как я на него, но даже если бы он и смотрел, то не заслуживал того, чтобы его обременяли такие, как я — кое-чем из того, почему он мог бы хотеть держаться подальше от своей соседки.
— Их отец будет недоволен, если они приедут, потому что он не хочет, чтобы наши дети находились рядом со мной. Но то, что Одена и Олимпии здесь нет — это не выбор их отца. Это их выбор. Мы с детьми не очень близки. Были. Сейчас больше нет. И это дело моих рук.
— Прости, детка, — пробормотал Микки, не сводя с меня глаз. — Это не мое дело. Не надо было ничего говорить.
Накануне вечером он мне честно признался.
Я ответила взаимностью.
— Не знаю, что сказать на это, потому что ты и прав, и неправ. Это стало бы твоим делом, потому что ты живешь через дорогу. Ты заметишь, что они бывают у меня нечасто, а когда они здесь, то делают все возможное, находя причины, чтобы уйти.
— Амелия, — мягко сказал он.
Я ждала большего, но это все, что он сказал.
С другой стороны, тут нечего было говорить.
И вообще, он говорил глазами. Он чувствовал мою боль. Он чувствовал, что будет, если его дети сделают то же самое.
И я могла прочитать эту муку в его глазах.
Видя отражения моих чувств в его глазах, я знала, почему все похоронила.
Потому что, если бы я этого не сделала, это поглотило бы меня так, что я перестала бы существовать.
Вот так.
Я истратила всю свою честность.
Поэтому я лишь пожала плечами.
— Что есть, то есть. Теперь я здесь. Посмотрим. А теперь, хочешь сэндвич? Мне доставили кое-что из «Wayfarer’S», и я не знаю, в курсе ли ты, но они прибыли полчаса назад. Они в холодильнике.
Он посмотрел на холодильник, будто знал, что мне нужно передохнуть от его пристального взгляда, прежде чем снова посмотреть на меня, его взгляд уже ничего не говорил, но был нежным.
— Я возьму, что мне нужно.
Я кивнула и отвернулась.
— Эми.
Я резко остановилась и оглянулась на него, зная, что в моем доме нет никого с таким именем, и вздрогнула, поняв, что он обращается ко мне. Неужели он забыл мое имя?
— Это, — заявил он, протягивая руку в сторону распродажи, которая теперь проходила в моей гостиной. — Ты хорошо поработала, детка, И ты должна знать, что мы это ценим.
Я позволила себе ощутить это прекрасное чувство в течение наносекунды. Потом пробормотала:
— Спасибо, — и отошла.
*****
— Господи Иисусе, у тебя ничего не осталось, — объявила Алисса, стоя рядом со мной на лестничной площадке и глядя в мою гостиную.
Было три тридцать. Распродажа закончилась. Остальные вещи были сложены в коробки, и Джуниор с Джейком тут же их увезли, часть в «Гудвилл», часть — на склад для последующей возможной продажи.
Остальные находились в моем доме и наводили порядок.
Но убирать было особо нечего.
У меня остался диван. Торшер. Одна тумбочка (другая была продана, хотя и не продавалась).
У меня даже не осталось ни одного барного стула (они участвовали в распродаже).
Остальное стало историей.
Большинство мам начинающих боксеров исчезли. Несколько человек остались, включая Джози, Алиссу и их семьи (кроме Джейка и Джуниора, которые только что ушли, Коннер и Итан пошли с ними, чтобы помочь).
И Эшлинг была здесь. Микки находился снаружи, тащил с Киллианом к машине покупателя столик, который я не собиралась продавать, но он стал последним, что я продала.
— Это хорошо, чистая палитра, — ответила я, также осматривая пространство превратившееся в пещеру, и выглядящее так, будто там никто не жил.
Но все равно оно выглядело лучше, чем тогда, когда повсюду были сложены коробки.
И я была уверена, что однажды (скоро) оно будет выглядеть потрясающе.
— Чего? — переспросила Алисса, и я посмотрела на нее.
— Чистая палитра, — повторила я. — А теперь пришла пора наносить краски.
Она дьявольски ухмыльнулась.
— Тебе нужна помощь, сестра, я умею тратить деньги.
Я не была у нее дома. Я видела, как она одевалась. Она немного шла на риск (с волосами, макияжем и одеждой), и, по общему признанию, было нехорошо (но верно) сказать, почти пересекла черту образа потаскушки.
И все же мне хотелось, чтобы она помогла мне декорировать дом, потому что мне было все равно, какую черту она могла пересечь. Она мне очень нравилась.
— Я готова, когда ты будешь готова.
Ее улыбка стала взволнованной.
— Я знаю местного дизайнера интерьеров, который очень хорошо выполняет свою работу, — присоединилась к нашему разговору Джози, держа в руке банку пива и тряпку для вытирания пыли, хотя я понятия не имела, что она могла вытирать, так как я продала свой обеденный стол (который был выставлен на продажу), и она не находилась рядом с тумбочкой.
— Я хочу, чтобы все, что я здесь создам, станет отражением лишь меня, — осторожно ответила я, не желая ранить ее чувства и не делясь тем, что понятия не имею, кем я могу оказаться.
Она склонила голову набок, и ее губы изогнулись вверх.
— Значит, так тому и быть.
Алисса с воплем вскинула руки вверх:
— Девчачья декор-поездка по магазинам!
Скорее больше пятидесяти поездок. У меня был большой дом, и если не считать детских комнат, которые все еще оставались нетронутыми, теперь он был чистым листом.
При этой мысли, в то время как Алисса все еще держала руки в воздухе и праздновала, Джози перевела обеспокоенный взгляд на подругу.
— Амелия не захочет, чтобы ее дом выглядел как бордель.
Я шумно втянула воздух, думая о том, что это может значить, но еще больше о том, как это воспримет Алисса.
Я выдохнула, когда Алисса опустила руки, расхохоталась, позволив себе сделать это с самозабвением в течение нескольких мгновений, прежде чем, все еще смеясь, выдавить:
— Хочешь сказать, мой дом похож на бордель?
— Хочу сказать, что у тебя чересчур пестро и ярко, — ответила Джози.
— Каждая девушка знает, что свет — это все, — ответила Алисса.
— Согласна. Таким образом, те, кто обладает этой способностью, снабжают лампочками различных мощностей и фактуры, предлагая нам, разнообразные возможности освещения, — парировала Джози.
Алисса повернулась ко мне и ткнула большим пальцем в сторону Джози.
— Разве эта стерва не кайф?
Так и было.
Тем не менее, я не была уверена, как Джози отнесется к тому, что я разделяла это мнение с Алиссой, поэтому решила ничего не говорить.