— Ведь кроме этой могилы у меня нет ничего на свете, — говорила она маленькой Стеше.
— Боярыня, сколько раз ты мне говорила, что не веришь в смерть Юрия? — отвечала ей Стеша.
— Это правда, что не верю, а все-таки страшно как-то.
— Да и что зимой делать у могилы, даже и лампадки затеплить нельзя! Дождем заливает.
Разговор этот происходил в шалаше, где сидела Татьяна Юрьевна и Стеша, и несмотря на шубейки, обе дрожали от холода.
— Матушка боярыня, — войдя, сказала няня, — какой-то инок пришел и непременно хочет тебя видеть.
— Зови, няня, зови сюда скорее!
Няня приподняла ковер, которым был завешан вход, и позвала инока. Монах перекрестился на икону и поклонился боярыне.
— Ты ли будешь Татьяна Юрьевна Чебушова? — спросил инок.
— Я самая и есть, — отвечала Чебушова.
— Ну так, матушка, Бог милости прислал! — сказал монах, доставая что-то завернутое в тряпицу.
— Жив? — крикнула мать.
— Жив, — отвечал монах, вынимая образок и показывая его, — знаком тебе этот образок?
— Ну еще бы! Откуда ты его взял?
— Он сам мне его дал и велел снести к вам и все рассказать.
Инок в подробности рассказал все, что видел и все, что Юрий приказал ему передать.
Мать и старая няня плакали от радости. Стеша вся превратилась в слух.
— Так боярин Дмитрий при Батые? — спросила Татьяна Юрьевна.
— Да и в большой у него милости.
— А Юрий?
— А Юрий при боярине. Меня к нему привела дочь Батыя и вывела на дорогу.
— Какая дочь Батыя?
— Молоденькая девушка. Она его привела из палатки и говорила с ним по ихнему, — отвечал инок.
— О, Господи! Так он по ихнему и говорит! — вскричала мать.
— Тебе, сударыня, бояться этого нечего. Он вере своей не изменит. Так он и сказал.
СЕРДОБОЛЬНАЯ
Историческая повесть
Глава I
Василий Шибанов
На одной из улиц Белого города в Москве стоял красивый бревенчатый дом. На улицу он выходил двумя окнами, разделявшимися небольшою перекладинкою. Хотя дом был и новый и украшенный резьбою, но вместо стекол в окнах была вставлена слюда. Большой двор был обнесен досчатым забором, с дубовыми воротами и калиткою.
У окна, выходившего на улицу, сидел красивый мужчина, лет двадцати с небольшим, с окладистою русою бородкою и с добрыми, голубыми глазами. Он тревожно смотрел в окно на улицу.
— Да ты, Петруша, может-быть, напрасно тревожишься? — сказала молодая женщина, стоявшая посреди избы, — когда же мог приехать Василий?
— Не напрасно, Ириша! — отвечал Петр, — в лавку приходили ко мне бояре и сказывали, что Василий схвачен и что плохо ему, я уже сбегал к Федьке и просил его придти сюда. Он стрелец во дворце, может-быть, кое-что и слышал.
Молодая женщина, с большими черными глазами, была в красном волоснике, крепко связанном на лбу и совершенно закрывавшем волосы; поверх красной рубахи был надет синий, суконный летник, застегнутый под самое горло и с длинными, широкими рукавами, висевшими позади. Летник этот, сшитый как мешок, походил на сарафан. Длинные золотые серьги, с блестящими камнями, показывали, что эти люди были не из бедных.
Петр Шибанов считался в детстве рабом князя Курбского, но потом был отпущен, расторговался и стал зажиточным купцом. Жена его, Ирина Ивановна, тоже была из зажиточной семьи, любя вышла замуж, и жили они спокойно, припеваючи, пока над новым домом их не показались грозные тучи.
— Ну, вот и Федька идет! — проговорил Шибанов.