— И что ты для меня делала? Что, а? — маманя звучно треснула полотенцем по столу. Ух, какие мы грозные! — От тебя же никогда ничего не дождешься и не допросишься!
— Правильно! — неожиданно громко хохотнула — отчим как раз звук на телевизоре прибавил. Он в бабские ссоры никогда в принципе не вмешивается, а потому и отгораживается, как может. — Тебе и просить не надо, ты всегда вваливаешься ко мне домой и берешь, что хочешь! И ладно бы, попросила, предупредила, да взяла нормально, но нет! Обдерешь, как липку, обшаришь каждый угол, будто у себя дома, оставишь срач, и разбирайся, Асенька, как хочешь, кушай, что хочешь. Хочешь — ботву пожуй, а хочешь — оставленные крошки. И я еще про все остальное молчу!
— Только посмей, дрянь, — зашипела мать, хватая меня за руку. — Только посмей сказать еще хоть слово!
— И посмею, — прошипела в ответ я, решив устроить милое семейное общение двух членов нашего милого серпентария. — Еще как посмею, будь уверена! Мне надоело, как ты со мной обращаешься. Я от тебя в жизни что слышала, напомнить, м? От тебя не убудет, маме надо помогать… а как со мной быть? Ты мне много за всю жизнь дала? Озаботилась, хватает ли мне чего, помогла, поддержала…. Прежде чем подчистую выгребать мои продукты, забирать мою технику, вещи, обрывать огород, ты хотя бы спросила?? Да ты даже палец о палец не ударила! Так вот, теперь я не собираюсь делать для тебя ничего. И еще раз я увижу тебя на пороге моего дома — и дядя Толя узнает о твоих похождениях, клянусь!
И, резко вырвав руку из ее хватки, направилась в коридор обуваться, чувствуя себя прозрачным булькающим чайничком, с которого наконец-то сняли крышку. Вроде внутренности все еще кипят, а пар-то уже и выходит…
Одним словом — высказалась! Давно пора было. Сколько можно было мучиться, давать себя использовать и молчать в половую тряпочку? Совсем уже обалдела, Соколовская — все, кому не лень о тебя ноги вытирают!
— Я продаю дом.
— Что? — запнулась я в пороге, резко промахнувшись мимо резиновой вокзальной тапки. — Что ты сказала?
— Что слышала, — мать стояла напротив меня, глядя с непривычной, неожиданной ненавистью. — Раньше я сомневалась, но теперь вижу: ты его не заслуживаешь. Я продаю дом вместе со всем его содержимым, огородом и постройками. И немедленно! Покупатель уже есть.
— Вот как? — изумленно вскинула я брови, горько усмехаясь. — Хорошо же ты сомневалась. Так сомневалась, что, наверное, не знала, куда деться! Вон, даже покупателей от сомнений быстренько нашла! Спасибо тебе, мамуль. Заботливая ты моя. Ты раньше обо мне не особо думала, и, знаешь, лучше бы не начинала. А знаешь, что… Иди ты к черту. Подавись своим домом. Проживу как-нибудь без тебя.
Нет, ну а что? Жила как-то без нее полную двадцадку, и теперь перекантуюсь…
Домой я не шла — плыла как в тумане. Перебирала едва-едва ногами, зачем-то волоча за собой пакет с туфлями. В том самом расхлябанном бомжеватом виде, в разбрызганном состоянии шуршала по старой дороги, чувствуя себя беспризорной, безродной…бездомной.
Так-то оно и было в принципе.
Я даже ни сразу заметила, что дом-то, пока меня не было, изменился до неузнаваемости, заманчиво блестя в лучах вечернего солнца новенькими пластиковыми окнами. Да и вообще, все происходящее воспринималось как-то отстраненно, хоть я и понимала, что должна, как минимум, рыдать в голос. Но, наверное, мозг от перегруза мыслей, вместе с выгоревшей душой, на пару решили уйти в сумрак, и дать пустым мыльным пузырям поплавать у меня в голове.
Так что я спокойно перелезла через забор, отыскала в бане ключ, и вошла в порядком опустевший за мое отсутствие дом. Руки-ноги совершали все движения на автомате: скинуть с себя тряпки, накинуть безразмерную серую футболку и шорты, собрать волосы в хвост, и напялить мягонькие галоши, резиновые снаружи, меховые внутри. И выползи в порядком запущенный огород. А дальше и вовсе дело техники! Взять таз, собрать огурцы, надергать редиски, прорядить морковку, сжевать чуть-чуть малины прямо с куста…
Скрип калитки, открываемой со стороны двора, раздался уже когда я заканчивала с поливкой.
Правда, некогда родной голос показался мне в тот момент ничуть не приятнее, чем грязная вода, звучно хлюпнувшая в галошах:
— Ася…
— Уходи, — произнесла, не поворачиваясь, не испытывая ровным счетом ничего, продолжая методично заливать петрушку. И чего, спрашивается, явился? Я и раньше-то на разговор настроена не была, а после всего случившегося — и подавно.
Как говорится, не самое удачное время для разговора…
— Ась, нам нужно поговорить.
— Ему нужно, — тихо усмехнулась, засовывая шланг в жестяное ведро с ковшиком. — Какое совпадение. Всем прям остро необходимо со мной сегодня поговорить! И каждый разговор не приносит лично для меня ничего хорошего. Знаешь, а пожалуй, я откажусь.
— Что случилось? — мигом нахмурился друг.
Ну надо же, какие мы серьезные! Вот прям точь-в-точь как все те разы, когда лгал мне прямо в глаза! С такой же серьезной рожей это делал, ага.
— Это не твое дело, — отозвалась, переставляя шланг в другой ведро, ослабляя напор в кране, и принимаясь аккуратно и методично поливать из ковшика молодые помидоры. Монотонные, знакомые движения неплохо помогали сохранить вакуум внутри себя. — Не теперь, Андреев. Уходи.
— Ась, я…
— Ты не расслышал? — подняла на него упрямый взгляд, и впервые увидела в его глазах растерянность. — Я сказала — уходи. Я не хочу с тобой разговаривать. Ни сейчас, ни потом. Я знаю все, о чем ты хочешь сказать. Избавь меня от этого.
— Ась…
— Уходи, — упрямо произнесла, возвращаясь к поливке. Что-то не было ни желания кричать, устраивать скандалы, зашвырнуть в Ромашку бочкой. Надоело! Единственное, что я действительно хотела — это остаться одной. Закончить работу, отмыться… А там можно уже и порыдать в углу ванной.
— Ты можешь меня хотя бы выслушать?
— Нет, не могу. Еще есть вопросы?
— Хорошо, — неожиданно сдался Ромка. Правда, упрямство в его взгляде и голосе так никуда и не делось. Вот же настырный-то, а! — Сейчас я уйду. Я понимаю, что ты на меня злишься, и да, я это заслужил. Я не буду умолять тебя или оправдываться. Главное, что ты дома и с тобой все в порядке. Но я надеюсь, что мы все равно сможем поговорить потом. Так просто это все не закончится.
Я только неопределенно пожала плечами.
Как пожелаешь, Андреев.
Но… как только захлопнулись ворота, я отбросила прочь весь инвентарь. Скинула обувку, медленно прошлась вдоль грядок, пачкая ноги в мокрой, но теплой земле, оглядываясь вокруг. На буйную зелень деревьев, на ровные ряды картошки внизу, на аккуратные теплицы, старенькие постройки, и реку, раскинувшуюся там, далеко за огородом. А после и вовсе уселась на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз по косогору, глядя вдаль — туда, где виднелись богатые коттеджи, и тот самый мостик, казавшийся таким крохотным издалека…
А после, уже не сомневаясь, вытянула из кармана телефон, чтобы набрать знакомый номер:
— Гаспар? Да, это я. Привет. Да, со мной все в порядке. Я просто хотела спросить…ты можешь заказать мне билеты на завтра?
— О, моя маленькая Асель! Конечно, я могу заказать билеты! Но мон шер амии, мне нужны твои данные. Как только у меня будет скан паспорта и твоя виза, я тот час вышлю тебе электронный билет на мою родину! — бодро затараторил обрадовавшийся француз, заставив меня вяло улыбнуться. Ну вот хоть кому-то в этом мире стало чудненько!
Правда… вот на этом месте только что начавшегося разговора, я уже как-то заметно приуныла.
— Виза? — облизнув пересохшие губы, спросила, чувствуя как медленно немеют ноги.
О-ёй… Кажется мне, что это ж-ж-ж не спроста, да простит меня великий Винни-Пух за плагиат.
— Ну, конечно! У тебя же есть готовая виза типа Д?
— У меня была типа С, — призналась, ощущая дикое желание то ли поржать, то ли побиться лбом о медный тазик. — Та, которая на три месяца… Но она уже давно закончилась.
— Душа моя, ну как же так! — я не видела, но прям почувствовала, как Гаспар всплеснул руками. — Срочно, срочно отсылай мне все документы, я оформлю тебе приглашение и шенген. Ангел мой, как можно быть такой неаккуратной?
— Прости, — покаялась, потирая грязной ладошкой переносицу. — Ввиду некоторых событий я как-то упустила этот момент.
Упустила она, ага. Ворона-раззява, блин, несчастная! Хочешь сбежать от всех проблем разом — так и тут на тебе, хрен на огородной грядке!
Кстати, нафига я его посадила?
— О, ну что ты, Ангел мой, я тебя не упрекаю, — тут же сбавил обороты француз. — Я все прекрасно понимаю. Давай избежим суеты. Отправь мне документы в ближайшее время, и я все устрою. Дай мне три дня — как только вернусь домой, организую все в миг!
— Хорошо, — сдалась на милость судьбы и обстоятельствам, зло кося нервным глазом на закуток земли с вышеупомянутым овощем. Выдеру. Как есть выдеру! — Напиши, как только прилетишь в Париж.
— До связи, моя маленькая Асель. Прости за этот конфуз. Мне ужасно неловко!
— Не страшно, — рассеяно отозвалась… роняя телефон прямо на ступеньки. Правда, далеко он все равно не улетел… Ну, правильно, есть же где-то границы моего невезения!
А сама я, немного подумав, растянулась прямо на деревянной, нагретой на солнце площадке, глядя в безоблачное летнее небо. Время клонилось к позднему вечеру, тихо шелестела листва, неподалеку журчала вода, переливающаяся через край ведра…
А я расхохоталась, понимая, что мой ноутбук остался на работе. И что сканера у меня попросту нет — я всегда юзала либо Ромкин, либо рабочий!
Ну, что ж… похоже, у меня есть еще пара дней, чтобы отойти, подумать, прийти в себя и как ни в чем ни бывало заявиться на работу с заявлением об увольнении. Сомневаюсь, что встречу там Макса, он-то вряд ли покинет Белокуриху. Но так даже лучше — и уволюсь спокойно, и документы отсканирую. В пяти экземплярах!
На всякий, как говорится, пожарный.
Подруга-судьба… ну вот ни сука ли ты, часом, а?
Почему у всех всё как у людей, а у меня как обычно, через одно место, которое в простонародье седалищным нервом зовут?
Впрочем, хохочи, не хохочи… а грядки все равно сами себя не дополивают. Так что давай, Соколовская, бери себя в руки, и вперед, за работу!
Пока у тебя она хоть какая-то есть.
Глава 16
Я честно не понимала, во имя какого земляного червяка мне все это надо. Ну, вот это вот всё: огород, урожай которого мне явно не достанется. Порядок в доме, который мне уже не принадлежит…
Но я зачем-то ходила и разбирала разгром, явно устроенный не так давно моей маманей. Порадовали, наверное (если в такой ситуации вообще может хоть что-то радовать), монтажники, установившие окна. Они после себя не оставили ни пылинки!
И кто заказал и оплатил все это дорогое удовольствие, я предпочитала не задумываться…
Ай, да хотя, кому я вру? Все я прекрасно понимала, осознавала и реагировала соответственно. Начала раздеваться — ревела, стояла в душе — ревела, легла в кровать в пижамке — и то ревела почти половину ночи!
И ведь не угадать, по какой причине ревела, то молча кусая губы, то отчаянно рыдая в голос, долбя что есть силы кулаком о стену… Из-за матери? Дома? Работы? Ромки? Привычного уклада жизни?
Правильнее было бы сказать обо всем и сразу.
Но, говоря начистоту, я все бы вышеперечисленное смогла бы пережить. Не сразу, да, но смогла бы. Но только если бы Ромашка был рядом. А теперь? Без него? Без единственной неизменной константы в моей жизни?
Уже только засыпая, на краю сна и яви, я поняла, что плевать мне на то, что идти мне, по сути, больше не к кому. Ни в плане жилья или работы — тут я хоть как-то выкручусь, благо есть Гаспар и съемные квартиры по всему миру.
Восславим мое скупердяйство и пока еще не оскудевший счет, ага!
Вот только… как мне быть без единственного родного человека? Я без него, наверное, и не смогу…
Но вместе со слезами закончилась и ночь. А затем еще одна. И еще. Не скажу, что мне стало как-то легче от этого. Плюньте в оба глаза тому, кто сказал, что время лечит! Нифига оно не лечит. Возможно, размывает границы чувств и душевной боли, и уже не так больно о них резаться. Вот только сколько времени еще должно пройти до того времени, когда станет легче?
Само тошно от этой жизненной тавтологии, ей-богу…
Как бы то ни было, времени на нюни уже не оставалось. Совсем. По моим расчетам Гаспар уже обнялся в аэропорту Шарль де Голя со всеми своими встречающими, и уже без устали трещит обо всем и сразу по дороге в родимый дом. Как уже говорилось, французы не путает личное с рабочим, а значит, сначала он как следует отдохнет после перелета, и уже после займется делами насущными. Говоря проще, тянуть мне уже некуда. Часов так шесть-семь, ну может восемь, и меня ждет настырная трель телефона вкупе с его присатвуче-милой заботой и прелестно-невыносимыми упреками.
Так что, хочешь, не хочешь, можешь, не можешь, но надо тебе, Асенька, брать себя во взбледнувшие рученьки, сменить старую уютную пижамку и ехать за тридевять земель в тридевятое царство.
В царство офисной техники, сплетен в курилке, и жестокой коварной планерки… И не стоит забывать и о долгой, долгой дороге в неудобной карете, ползущей по старому маршруту, стабильно выплевывающей в воздух выхлопные газы под бесконечные крики «за проезд передаем!».
Не та нынче жизнь у современной золушки, ох, не та!
На высоченное стеклянное здание, такое тошнотворно знакомое, я пялилась как сова на чужой пруд с бодуна — и пить вроде хочется, и не хочешь, чтобы незнакомый крокодил тебе голову откусил…
Вот только крокодилов я там не встретила. Я вообще, никого из знакомых не встретила, разве что охранника на подземной парковке! В остальном же, некогда мое прелестное агентство теперь уже не напоминало привычный ленивый улей. Здесь теперь царила совершенно другая атмосфера. Такая… дорохобохатая! И люди были точно такие же. Модные, деловые, говорливые, смотрящие на других свысока. Из старых работников не осталось практически никого, заменили даже Ритку!
И я с горечью вынуждена была признать, что потерла и эту часть собственной привычной жизни. Маленькой соломинкой в прошлое осталась только наша уборщица, она же и сопроводила меня в мой бывший кабинет, когда новая охрана на этаже начальства пыталась меня вытурить.
Прям удивительно, как она свое место удержала! Начальником службы безопасности ее поставили, что ли? На страже ведра и тряпки, бугага!
— Как же так, Асенька? — покачала головой тетя Люся, пристраивая руки на новенькой швабре, пока я неторопливо и малость педантично собирала в заранее заготовленный рюкзак все свои скромные пожитки. — Уж не осталось никого из наших, новые все, воблы крашеные… тьфу, смотреть тошно! Носы задерут, грязь разводят, хамят. Уж я бы этот гламур проклятущий! Этот новый, как увольнять всех начал, так мы взвыли. Никого ж почти не оставил! А кого оставил, те сами по уходили.
— А что ж вы-то не ушли? — поинтересовалась, поглядывая на медленно загружающийся ноутбук и прицепленную к нему технику, и с тоской понимая, что не могу себе такую позволить.
— А куда ж я пойду-то под старость лет? — удивилась тятя Люся. Я ж на пенсии почти как десяток лет сижу. Кто еще меня возьмет? Ты, дочка, моих ошибок не повторяй, работай как следует смолоду, и зарплату в конвертах не бери. Все через трудовую и бумаги! Иначе придется, как мне, с моим склерозом тряпкой махать.
— Я думала вы еще пенсионного возраста не достигли, — почти натурально удивилась, дождавшись таки полной загрузки, и ловко засовывая в сканер первый паспорт.
— Ой, да не льсти мне, девка, — отмахнулась бодрая старушка в цветастом платке… эм, пардон, бандане! Веселой такой черной бандане с черепками. Опять у внуков стырила, что ли? — Тоже мне, льстить удумала. Ты мне вот, что скажи. Неужели и ты уходишь?
— Ухожу, теть Люсь, — покивала, в темпе вальса засовывая в алчный аппарат второй паспорт. — Деваться некуда.