Я не могла в это поверить. Не получалось. Марья была моей героиней, я всегда хотела стать такой как она — сильной, стойкой и умной. А тут открылось, что она лживая, подлая и до чужой силы жадная.
— Но вас-то за что наказали? — тихо спросила я, больная от ненужной правды. — Вы же не знали…
— За то, что силу свою в человеческую руку вложила. И пусть не по своей воле, но в покушении на царя участвовала.
Поерзав на кровати, садясь удобнее, почти позабыв о том, что в любой момент в казарму могут ворваться волки, и жизнь моя рискует оборваться, я спросила:
— Но если вы знаете, что он проклят, и что ваша вина в том есть, почему не хотите это исправить?
— После того Кощей изменился, стал на отца своего похож, а тот правил крепкой рукой, хоть и не имел могущества своего сына. Нам такой царь нужен, а проклятие… нет в нем особого вреда, раз уж столько лет прошло и не случилось ничего. А вам, людям, веры быть не может. Кто способен знать наверняка, что ты проклятие снять хочешь, а не поживиться чужой силой, прикрываясь добрыми намерениями?
— Вот это сейчас обидно было. Чужого мне не надо!
— Все вы так говорите…
Ответить, сказать какую-нибудь гадость я не успела.
Дверь слетела с петель легко, будто бумажная, громко свалилась на пол, проехалась, собирая солому, и уткнулась в ножку одной из кроватей, а на пороге, сверкая глазами, стояли Змеи. Впереди отец-змей, а позади змеята. Аспид выглядел впечатляюще, Тугарин тоже, Горыныч симпатично сыпал искрами при каждом выдохе и сиял золотом глаз.
— Даже не думай, — неузнаваемо низким, срывающимся в шипение голосом велел Аспид, стоило Лихо только потянуться в мою сторону.
— Мне терять нечего, — глухо отозвалась нечисть.
— Всегда есть что терять, — не согласился Змей, — даже такой, как ты.
Возможно, Лихо и попытала бы удачу, все же она планировала именно это — убить меня и гордо принять свой приговор, но голос, раздавшийся с улицы, мгновенно выпарил из нее эту решимость.
— С дороги.
Короткий приказ и послышалось копошение, сдавленное поскуливание и вздохи — змеи пришли не одни, с блохастой подмогой. А вслед за ними объявился и царь.
Аспид почтительно отполз с дороги, впуская хмурого Кощея.
— Шестнадцать волков, — сказал он.
На что Лихо тут же ответила. Поспешно. С неожиданно прорвавшимися в голосе трусливыми нотками:
— Я ни одного не убила, они все придут в себя…
— Когда будет снят сглаз, — закончил за нее Кощей. — Знаю.
И почему-то посмотрел на меня.
Высокая фигура, укутанная в черное, седые виски, усталое лицо, тусклый красный огонек, тлеющий на дне зрачков… он был ужасен сейчас. Истинный Темный царь — наместник Темного бога на земле.
— А мы тут это… общаемся, — выпалила я, с неудовольствием отметив, что голос мой подрагивает так же как у Лихо.
Мы сейчас были с ней очень похожи… две неудачницы, посмевшие навлечь на себя царский гнев. Только я решительно не понимала, в чем именно провинилась, и почему на меня так неодобрительно смотрят.
Лихо же свою провинность знала:
— Я не убила девочку.
— Не успела, — счел своим долгом уточнить Аспид.
— У нас был очень полезный разговор, — добавила я.
Казалось, в казарме похолодало, воздух сгустился, а из темных углов, подъедая свет факелов, поползли зловещие тени.
— Вон. — коротко велел Кощей и все тут же покинули казарму. Даже змеи уползли, только Аспид ненадолго задержался, чтобы поднять дверь и кривовато приделать ее к косяку. Обеспечил, так сказать, уединение. А то, что там волки с хорошим слухом и змеи тоже с неплохим, и все они будут слышать — мелочи в общем-то.
Я тоже хотела уйти, еще когда Аспид с дверью разбирался, но была остановлена сухим царским приказом «Сидеть».
Кощей был не в духе, и я невольно начала сочувствовать Лихо.
Терпеливо выждав несколько минут, основательно промариновав нас в опасениях и переживаниях, Бессмертный первым делом обратился ко мне:
— Обвинения?
— У меня? — опешила я. — В смысле, мне обвинять?
Кощей кивнул.
А в чем я могла ее обвинять? И откуда у меня на это право? Ну да, убить пыталась, но у нее вроде как свои причины на то были…
— Никаких обвинений, — пожала плечами я. Мне бы, наверное, благодарить ее стоило, ведь именно Лихо хоть чуть прояснила для меня картину с проклятием. И я бы непременно поблагодарила, не будь она ко мне так враждебно настроена.
— Твое слово я слышал, — сухо сказал государь, взглянув на провинившуюся нечисть. Лихо под его взглядом сжалась, но оправдываться и молить о прощении не спешила и, когда государь обратился к ней, на вопрос, что же она может сказать в свою защиту, зло ответила:
— Нечего мне сказать. Я не жалею о том, что сделала и о том, что хотела сделать. И случись всему повториться, поступила бы так же, — быстрый, оценивающий взгляд на меня и упрямое, — разве только шею бы ей сразу свернула, не тратя времени на разговоры.
— И твое слово я слышал. — Лицо Кощея, гладкое, равнодушное, бледное, скупое на эмоции, походило на маску. На него страшно было смотреть.
И стало только страшнее, когда он все тем же бесстрастным голосом потребовал:
— Глаз.
Протянутая в сторону Лихо ладонь заставила меня медленно встать.
— Это… вашество, а что вы делаете?
Лихо не задавала вопросов, она даже не удивилась, услышав приказ. Поднялась, глядя только на Кощея, шагнула к нему, я сделала то же самое. Будто привязанная, повторила ее движение, потом еще раз и еще. Шаг за шагом Лихо приближалась к Кощею. И я вместе с ней.
Остановилась она на расстоянии вытянутой руки, я — нет.
Того, как нечисть выцарапывает костлявыми, тощими пальцами из глазницы свой единственный глаз, я не видела. Все случилось слишком быстро.
Повторный приказ, влажный звук, и на ладонь Кощея упало глазное яблоко. Я приблизилась ровно в тот момент и успела заметить, как лихорадочно расширяется и сужается зрачок, как нервно извивается оборванный зрительный нерв. Потом пальцы Кощея сомкнулись, скрывая от меня эту шокирующую картину и… Я так и не поняла, как осмелилась это сделать.
Просто осознала, что он собирается раздавить глаз, а в следующее мгновение уже стояла рядом с ним, крепко сжимая костлявое запястья, пораженная тем, как холодна его кожа.
В воздухе, затухая, еще билось мое взволнованное «Подождите!»
— Что? — утомленно спросил Кощей. Не раздраженно или разгневано, или хотя бы недовольно. В его голосе не было чувств, только бесконечная усталость.
— Вы не можете этого сделать!
— Не могу? — приподнял бровь он, возвращая меня на место. Я смутилась, испугалась даже, но только крепче сжала пальцы на его запястье.
— В смысле, можете, конечно, но не надо. — У меня не было достойных причин, должных отвернуть его от этой затеи, было только жалобное: — Пожалуйста.
Мгновения его раздумий были полны изматывающей надежды и злой истачивающей спокойствие тревоги. Я не могла сказать, почему так переживаю за нечисть, что желает меня убить. Я просто ее понимала и не могла с уверенностью сказать, что оказавшись на ее месте, не сделала бы то же самое. Обманутая, наказанная за чужое злодеяние…
Покосившись на Лихо, я увидела тонкий, длинноносый профиль и повязку, скрывающую правый глаз. Кажется, она ни на что уже не надеялась.
Но чудеса все же случались даже в этом государстве. Даже с этими страшными, порой неоправданно жестокими созданиями.
— Ты, — обратился к нечисти Кощей, — отправишься в Моревые шахты, будешь служить там.
— Срок наказания? — хрипло спросила Лихо, не веря еще, что помилована. Кажется, она уже уверилась, что вслед за глазом раздавят и ее.
— Пока не выведешь всю гниль. Лишь тогда сможешь вернуться и забрать глаз.
Замок Лихо покидала под надзором Змеев и выглядела при этом счастливой.
Лишь когда Кощей вновь остался единственной нечистью поблизости, в то время как волки суетились невдалеке, расталкивая неудачников, попавшихся на глаз Лихо и теперь валявшихся без чувств, я осмелилась задать вопрос:
— Но как она без глаза? Она же ничего не видит.
— Видит, — отозвался Кощей, — для этого глаза ей не нужны.
Вот так и выясняется, что некоторые важные для людей органы для нечисти — просто оружие.
— А вы совсем холодный, — заметила я, решив, что раз уж я задаю странные вопросы, то стоит задать их все пока есть шанс, — так всегда? В смысле, днем же вы теплее…
— По ночам случается, — односложно ответил Кощей и, собираясь, видимо, избежать расспросов, жестом подозвал к себе одного из волков, желая, чтобы тот проводил меня до покоев. — Тебе нужно отдохнуть. Прийти в себя… возможно, поплакать.
— Что-то не хочется, — ответила я, возмущенная тем, каким неловким способом от меня пытаются отделаться. Кощей вопросительно приподнял бровь, и я пояснила, мне ж не сложно: — Плакать совсем не хочется.
— Как интересно…
— А вот вам не хочется рассказать, почему вы на ночь остываете?
Вопрос мой был удостоен легкой, едва заметной улыбки и едкого:
— Разве я обещал тебе свою историю?
— А что такого? Аспид со мной поделился своей жизнью, ему полегчало, можете у него спросить. Так может… вам тоже стоит?
— Пожаловаться?
— Пожаловаться, — согласилась я. Не выдержала и ехидно ввернула, — поныть… возможно, поплакать.
Кощей оценил, но, вместо того, чтобы согласиться и начать прямо тут, не сходя с места открывать мне все свои секреты, сдержанно послал:
— И все же отдохни, царевна.
Безрассудный порыв огрызнуться и заявить, что ему бы тоже стоило отдохнуть, а лучше еще и к лекарю обратиться, я усмирила неопасным:
— Меня зовут Василиса.
— Я знаю.
Глава 8. О смертях, спасении и искренних чувствах
Я хотела злиться. Хоть на кого-нибудь из них. Обижаться, что от моих вопросов так легко отмахиваются. Даже от серьезных и заданных прямо.
Пусть они не хотели отвечать раньше, но теперь я знала про Лихо, про Марью Моревну, про то как именно и кто проклял Кощея. Так почему бы не дополнить мои знания? Почему бы уже не раскрыть суть проклятия?
Аспид отшучивался, Горыныч отмалчивался, Тугарин откровенно рычал, неизменно срываясь в змеиное шипение — пытался отучить меня задавать ненужные вопросы и попробовать уже разнообразия ради просто сесть и подождать, пока судьба сама приподнесет мне все ответы. Змей хотел, чтобы я вела себя как царевна, а не как сумасшедшая бесовка с шилом воткнутым в седалище. Я хотела правды и определенности.
Мыш хотел мяса и очень по-крысиному слал меня лесом при каждой моей попытке выведать у него важное.
— Ты же знаешь, — негодовала я, не желая идти туда, куда меня старательно отправляли. Нечего потому что в тех местах делать честным девушкам.
— Узнал случайно и вынужден был клятву страшную дать.
— А если я тебя пытать возьмусь? — не то, чтобы я действительно взялась бы — дядька меня такому не учил, но все же…
— Пытай, — фыркнул Мыш, — не сможешь ты сделать ничего страшнее того, чем я за нарушенное слово расплачусь.
Обидно было до жути.
— Но я же помочь хочу.
— Вот и не мешай чуду сбываться, — посоветовал он мне, едва заметно подергивая кончиком хвоста. Сегодня Мыш опять любовался отбивной, что во время чаепития готовили на обед домовые и теперь был не в духе. Мясо есть он не мог, этой простой радости Кощей тоже его лишил, но очень уж хотел.
— Да какому ж чуду-то? Проклятие ведь я должна снять, а не чудо ваше… — вспылила я, но вместо ожидаемой вспышки в ответ, получила почти спокойное и очень рассудительное:
— О чем и речь. Не торопи мгновение, коли оно не в срок придет, сама же себе навредишь. — почесав ухо, Мыш понизил голос и малоразборчиво пробормотал: — Или чего хуже, Кощею.
— Я и не сомневалась, что ты обо мне заботишься, — фыркнула я беззлобно. Мне даже обидно не было, глупым казалось ожидать от него чего-то другого.
Предостережению Мыша я не верила и оставлять попытки вызнать правду не собиралась. За три дня я успела достать все змеево семейство и даже Вою досталось. Волк и без того грустил, чувствуя себя глупым щенком. Страдания его были особенно сильны от того, что Лихо, на его совести бывшую, отыскала именно я. Пусть случайно и совсем того не желая, но это была я. Это благодаря мне ее поймали, и благодаря мне же я оказалась в безопасности, а страшный глаз теперь хранился в кабинете Кощея.
А тут еще я все на виду ошивалась. Ходила рядом, прикрываясь желанием узнать его историю, а на самом деле мечтала задать ему главный вопрос, терпеливо дожидаясь, когда волку надоест уже отговариваться занятостью.
В конце концов он не выдержал, сдался…довольно скоро, на самом деле, я даже не ожидала. Хоть Тугарин и предупреждал, что сотника женское внимание не радует, сложно было представить, что не радует оно Воя настолько, чтобы в самый разгар тренировки (волшебное зрелище), оставить все на уже привычного к этому, помощника и уверенно направиться ко мне.
— Хорошо, царевна, расскажу что ты хочешь слышать, — решительно пообещал он и рассеянно почесал за ухом.
— Блохи? — сочувственно спросила я, не сразу осознав, насколько бестактен был мой вопрос. Но Вой не обиделся и даже не смутился.
— Три дня уже мучаюсь. Связался с Серым на свою голову, — фыркнул он.
О том, как сотник отправился на поиски Лихо с Серым Волком, который был лучшим в делах выслеживания нечисти, хотя являлся совсем даже не оборотнем, а обычным волком и как умудрился нахвататься блох от своего товарища за считанные часы, и о том, как теперь безуспешно пытался их вывести, я слушала с неожиданным интересом.
История была забавная, хотя сам Вой едва ли считал ее таковой. Еще в самом начале он прислонился к потемневшему от времени бревну забора, на котором я восседала, да так и продолжал стоять, изредка почесываясь, и приглядывая за своими оборотнями.
— А Елова так на меня и злиться, не хочет капли давать.
— Капли?
— Чтобы блох потравить, — вздохнул он.
— А злится чего?
— На прошлой седмице я к ней Лешего провел. С разрешения царя, конечно. Думал, помирятся наконец. Так она мужа своего метлой погнала, аменя побранила и велела путь к ее избушке забыть.
— А Кощей? С ним она что утворила? — с любопытством спросила я.
— Окстись, царевна, что бы она осмелилась государю злого сказать?
— Ничего. — вынуждена была признать я. Едва ли кому-то могло пожелаться гнев царский на себя навлекать. Впрочем, о Кощее я думала сейчас мала. Эта безвыходная ситуация, в которую попал вожак, являлась идеальным предлогом для того, чтобы о взаимопомощи сговориться. — А знаешь, я ведь могу у нее за тебя попросить, у Еловы. Вдруг мне не откажет?
— И что взамен желаешь? — полюбопытствовал проницательный волк.
— Всего-то один ответ на один вопрос.
— Про проклятие ничего не расскажу, — отрезал он, сразу же смекнув к чему дело идет.
— Даже за избавление от блох? Если ты опасаешься, что уговор наш для тебя невыгодным станется, то не нужно. Я ж не сейчас ответа прошу, вот принесу тебе капли и обменяемся, а?
— Не могу я тебе ничего рассказать.
— С чего бы это? — озадачилась я.
— Змеи слово с меня взяли.
Хитрые, предусмотрительные, скользкие гады…
— Ну хоть сказать кто еще подробности про проклятие знает кроме Змеев можешь? — безнадежно спросила я.
— Нет таких больше, — покачал он головой, — Кощей не желает тайну свою разносить. Знают только верные.
— А Мыш вот…
— Он за свое любопытство и умению не касающуюся его информацию узнавать, уже поплатился.
— Да знаю, — отозвалась я грустно. О том, что страшно-ужасное наказание его за болтливость ждет мне было уже известно.
— Аспид с малолетства за Кошем приглядывает, он свою верность доказал, сыны его с царем нашим росли, сами ему как братья стали, а я жизнью обязан и тогда лишь мой долг будет уплачен, когда жизнь эту я вернуть смогу. — пояснил волк сочувственно.
И я тут же оживилась, цепко ухватившись за его слова: