— В этом деле главное — искренность. — сварливо заметил Мышь, когда домовые, не удовлетворенные моей фальшью, подались вперед, в надежде нащупать и уцепить хоть крупицу истинной благодарности.
Спасла меня, как ни странно, кикиморка. Тощая, нескладная, неожиданно серая, похожая на своих сестриц исключительно длинным, тонким носом, да копной черных, курчавых волос с явной прозеленью. Одета она была не в простое платье, а в дорогой мужской костюм (становой кафтан, богато отделанный вышивкой, свидетельствовал о высоком положении кикиморы при дворе Кощея), а украшения из жемчуга и ракушек заменяла одна тонкая, золотая цепочка, на которой висела связка ключей. Тяжелая на вид.
Кикимора была в панике, на серых щеках горел нездоровый румянец, зеленые глаза лихорадочно блестели, а кончик острого носа нервно подергивался:
— Он за мной пришел! — верещала она. — За мной! Конец мне! Заберет обратно, на озера, заставит провинность отрабатывать! Пропала я! Пропала!
Пока кикимора носилась по кухне, рвала на себе волосы, заламывала руки и паниковала, Мышь успел пережевать жадно отхваченный кусок сыра, умыть мордочку и только после этого важно рявкнул:
— Тиха!
Странное дело, но она послушалась, замолчала, замерла, посреди кухни, ломая пальцы и жалобно поскуливая, с надеждой глядя на Мыша.
— Бежана, ты прям как не нечисть. Что случилось-то?
— Водяной к Кощею заявился. — простонала она, обессиленно закрыв лицо руками. — Небось, меня возвращать пришел, не может смириться с тем, что кикимора в замке освоилась, да до звания ключницы дослужилась. В Озерноводье свое вернет и лягушек ловить заставит.
— Водяной здесь?! — встрепенулась я.
— Ты тоже считаешь, что он за тобой явился? — уперев лапки в бока, Мышь с чувством сказал. — Жена у Водяного есть, понимаешь? Нет у него нужды за убогими девками гоняться.
Бежане же достался снисходительный взгляд красных глазок и наглое:
— Убогие кикиморы ему тоже без надобности.
— Умный да? — вызверилась задетая Бежана. — Вот если такой умный, может, поведаешь мне, зачем он к Кощею на поклон пришел? С какой просьбой?
— Не ведаю того, но сейчас узнаю. — ткнув коготком в сыр, он велел мне. — Присмотри.
Мышь собирался бросить меня здесь, на кухне, среди домовых и реальной угрозы оказаться закормленной до смерти…я не раздумывала, когда мимо меня, по столу прошествовал наглый, белый крыс, прихлопнула его хвост ладонью, с удивлением почувствовав, как шипы мягко ткнулись в кожу — и не острые совсем, а на взбешенный взгляд ответила злым:
— Никуда ты без меня не пойдешь.
Мышь загрустил сначала, но быстро принял решение. Кивнул невозмутимо:
— Твое желание.
Я думала, злорадные нотки, проскользнувшие в его голосе мне почудились, как выяснилось позже, ничего мне не почудилось. И кикиморе, пытавшейся напроситься вместе с нами, но не сумевшей сговориться с вредным Мышом и оставшейся на кухне, я начала завидовать очень скоро.
Прямо от домовых, смотревших нам вслед с тоской, мы отправились по прямой, по относительно чистенькому, освещенному коридору…а потом свернули в узкий проход, поднялись по неудобной лестнице с высокими ступенями, послонялись немного в темноте — Мышь, удобно устроившийся на моем плече, руководил нашим продвижением, так как неплохо ориентировался в пространстве даже без освещения — потом еще несколько раз поднимались по лестницам разной чистоты и удобности. Я успела попасть в несколько паучьих ловушек, с содроганием вспоминала, как разгорались красным огнем глаза пауков, чью паутину я унесла на себе…в итоге вынуждена была проползти по какому-то совсем уж узкому ходу, явно не предназначенному для людей…или для достаточно высоких нелюдей.
Наградой за мучения мне была еще одна паутина, облепившая все лицо, едва не нагнавший меня сердечный приступ из-за излишне близкого знакомства с пауком, и вполне удобное место наблюдения.
Мы затаились в одной из низких арок, расположенных почти под потолков и могли хорошо разглядеть, как внизу, в мрачном тронном зале вела беседу нечисть.
На возвышении из дюжины ступеней стоял страшный трон, черный, украшенный черепами и укрытый паутиной, а на троне том сидел Кощей, и в этом не было сомненья.
Худой, уставший, с присыпанными сединой висками и парой нитей серебра в коротких волосах. С такого расстояния было не разглядеть, но я откуда-то знала, что и лицо у него худое, с длинным носом, впалыми щеками и острым подбородком, совсем не такое, как я привыкла видеть. Не румяное, не полнокроовное, не пышущее здоровьем и жизнью.
Но сила в этом лице была, в плотно сжатых, неуступчивых губах, в темных, почти потухших глазах…
Там же, рядом с троном, по каждую из его сторон, стояли двое. Тугарин в кольчуге отливающей зеленью, и незнакомый мне змей, в кольчуге из чертвленого золота. Он сам будто был весь из золота: золотые волосы, собранные в высокий хвост, золотые глаза, ярко сияющие в полумраке, золотая чешуя на висках…
Водяной на их фоне выглядел совсем не страшным, очень мирным и даже дружелюбным монстром.
— Нет, ты мне все-таки скажи. — Тугарин был раздражен, но почему-то пытался сдерживаться, словно следовал чьему-то приказу. — С чего бы нам ее тебе отдавать? Я ее нашел. Я, а не ты, чтобы твои рыбины не думали.
— Милада ее спасла. Выловила из Гиблой реки. — утомленно, будто не в первый раз об этом говорит, заметил Водяной. — Если бы не она…
— Если бы не она, царевна бы и сама выбралась, точно так, как ее кобыла. — огрызнулся Тугарин.
— Это не доказано!
— Как не доказано и обратное.
— Оставим это. — сухо велел Кощей и голос его разнесся по залу, хриплый и будто надтреснутый. Вымученный. — Достойной причины отдать ее тебе я так и не услышал.
— Но…
— Если девицу спасла твоя русалка, то правильным будет ей за царевну просить.
— Ее зовут Василиса. — психанул Водяной. — И если я не верну ее, Варвара выест мне душу.
— У нас нет души. — хохотнул незнакомый мне Змей.
— Моя жена найдет. Она у меня талантливая — передернул плечами несчастный семьянин. Несмотря на ворчливые нотки, сказал он это с гордостью.
Это было так славно, что я даже растрогалась, шмыгнула носом и чуть не задохнулась, когда в следующее мгновение Водяной, без злого умысла, но безжалостно и неисправимо выдал меня ворогам.
Одно незатейливое признание в том, что я обещалась всю правду про его озерную жизнь до людей донести, разожгло в Тугарине неуемный и страшный огонь энтузиазма.
Мышь сидел рядом со мной во время нашего преступного подслушивания, но стоило только Змею, все больше распаляясь, обрисовать Кощею интереснейшую идею по моему употреблению, как подлый хвостатый осторожно отодвинулся от меня, с сочувствием протянув:
— Недолго тебе жить осталось, убогая.
— Ты обещал меня вывести! — прошипела в ответ я. Меня тоже впечатлила идея Тугарина, заставить отловленную царевну собрать истории нечисти, живущей в Тринадцатом царстве и донести их до людей.
— Ты полагаешь, это что-то изменит? — недоверчиво спросил Кощей. Он думал отказаться, но почему-то медлил.
— Это может что-то изменить. Если не отношение к нам человеческих государств, то хотя бы отношение одной царевны. — уверенно кивнул Змей, и братец его чешуйчатый негромко поддержал эту наивную веру в чудеса.
— Проклятие само себя не снимется. — прогудел он.
Я, помниться, тоже в чудеса верила…вот и оказалась теперь под потолком тронного зала Кощея, в компании разговаривающей крысы…
Отрезвленная этой мыслью, я дернула Мыша за хвост:
— Нужно отсюда выбираться!
— Куда?
Самое ужасное в этом вопросе заключалось, пожалуй, в том, что задал его не Мышь.
— Кош? — неуверенно переспросил Тугарин, не совсем понимая к чему Бессмертный это спросил.
— Ты не чувствуешь? — впервые за все время на лице Кощея проявились какие-то эмоции. Скупая улыбка казалась чужой и неуместной, случайной гостьей на этом изможденном лице. — Твоя гостья сбежала.
— Как? — опешил Тугарин. Потом ругнулся, и зло выплюнул. — Надо было сразу с нее все цацки поснимать не деля на обереги и украшенья.
Я на всякий случай ухватилась за простой плетеный браслетик, должный укрывать меня от злой силы. Плела мне его наша ведунья, силу он имел неизмеримую, да, поди ж ты, уберечь от Кощеева взгляда не смог.
— Как же ты ее в моем озерье нашел? — удивился Водяной.
— Сложно. — передернул плечами Змей. — Сначала кобылу ее выслеживал, место, где она из воды выбралась сложно отыскать была, а когда нашел, да понял, что хозяйки с ней нет, пришлось возвращаться. Свезло, что рыбину твою учуял, да проверить решил…
Я судорожно выдохнула, на мгновение, от переполняющих меня чувств, прижавшись лбом к холодному камню. Марька не утопла, радость-то какая!
Об остальном я уже не волновалась, по молодости она была кобылой своенравной, даже жеребцов в страхе держала, а то, что с возрастом присмирела и обленилась — так жить захочет, да из лесу выбраться пожелает, молодость вспомнит.
Брат Тугарина тоже молчать не стал, насмешливо спросив:
— Что же ты, ничего про царевну не ведая, в лесу на лошадь решил поохотиться, когда ту по первой почуял?
— Горыныч, тебе Добрыня в тот час голову не срубил вроде, что же ты ею не пользуешься. Даже неразумным ящерицам известно, что лошади в нашем лесу в одиночку не появляются.
— А с Василисой-то делать что будем? — терпеливо напомнил о главном Водяной.
— К столу пригласим. — решил Кощей. — срок пришел.
— Ну, прощевай, царевна, теперь я тебе уже не помощник. — промямлил Мышь, планируя сбежать. Позабыл он, видать, про свой хвост. Я не забыла. Схватила раньше, чем сообразила, что делаю.
— Отчего же не помощник? — ехидно спросила я. — Поможешь мне при Кощеевом столе лицом в грязь не ударить.
— Ты, убогая, при любой помощи лицом в щи ударишь. — огрызнулся он, не решаясь отнимать хвост и даже не пискнул, когда я мстительно за него дернула.
Я была напугана, растеряна и нуждалась в поддержке и совете, вот только, беда, единственным советчиком мне был наглый крыс, что не сильно успокаивало.
* * *
Напряжение царило над столом, но никто не спешил его разогнать. Водяной, отсаженный от меня в дальний конец, в окружение змеева семейства, скучно крутил в руках ложку. Кощей, равнодушно смотрел прямо перед собой, занятый чем угодно, но только не пребыванием в обеденной.
И мне от этого их расслабленного равнодушия было зябко и страшно. Я не понимала их, не представляла, что нужно делать и боялась ошибиться, сглупить…
Молчание нарушил Змей. Тот, что звался Горынычем, и я была ему за это благодарна
— Так значит, будешь нас перед людьми обелять? — спросил он, щуря на меня золото глаз поверх наполненного до краев кубка.
— Не буду. — хрипло каркнула я. Мышь, который нервно грыз ломоть сыра рядом с моей тарелкой, попытался спрятать морду в своих больших, розовых ушах, но на нос они не налазили. Я прокашлялась и проигнорировав демонстративное неодобрение хвостатого, повторила уже увереннее. — Не буду я вас обелять. Просто правду расскажу. Чтобы они знали, что вы тоже живые.
— Живые. — эхом отозвался Кощей, заставляя меня поежиться. Сидел он совсем рядом и пугал меня даже сильнее, чем семейка Змеев. Я искренне считала, что было бы мне лучше смениться местами с Водяным. Тогда бы не грыз меня сейчас холодный и внимательный взгляд темных глаз. — А веришь ли ты в то, что мы живые?
Мне пришлось собрать всю свою смелость, чтобы ответить. Потому что Кощей ждал ответа, а я не имела воли проигнорировать это.
— Конечно. — указав рукой в сторону притихших на том конце стола нечистых, я чуть было не скинула со стола Мыша, тот лишь чудом успел пригнуться. Это было последней каплей, следующая обещала перешибить хребет моего самообладания. И свалюсь я тогда под стол в истерике и…может хоть это сотрет с лица Кощея жуткое выражение смертельной скуки. А пока оставалось терпеть свою неловкость и тихие смешки Змеев. — Вы посмотрите на них, живее всех живых же.
Он кивнул и задал совершенно неудобный вопрос:
— А я?
— А вы выглядите уставшим. — честно призналась я. Жила во мне странная уверенность, что Кощею врать нельзя.
— Так значит, ты задумала всю правду о Водяном людям поведать. Зачем? — спросил Горыныч, любопытством своим спасая меня от изучающего взгляда темных глаз.
С трудом подавив вздох облегчения, я невнятно промямлила:
— Чтобы знали.
Не говорить же этому дружелюбно скалящемуся на меня чудищу, что мне просто домой очень надо, а это был первый шанс, за который я с энтузиазмом и ухватилась. Что я не заради нечисти все это затеяла, а чтобы себя любимую из беды выручить. В дом отчий вернуть.
Себе я дала слово, что попытаю удачу и расскажу все родичам, да не было во мне веры, что они меня послушают. Посмеются, возможно, выпорют, если дядька настоит, да и позабудут о всех моих глупостях. Если Иван от беглянки не откажется, то справят свадебку и отправят меня в царские хоромы наследников плодить.
От последней мысли меня чуть не передернуло.
— И пусть знают. — заявил Водяной. — Может, перестанут дурить. Вареньку мою в родную деревню не пускают, к родственникам. Руны свои защитные на воротах вырезали и знать ничего не хотят. Мол, если она человек, то ведовские знаки ее не остановят. И никто слышать не хочет, что она пусть и человек, но жена нечисти…
— Притесняют нас всячески. — кивнул Тугарин. — Тут уже ночью и дорогу не спросишь, все начинают плеваться и руками махать. Я же разве виноват, что рожей не вышел?
— И часто ты верную дорогу теряешь? — Кощей откинулся на спинку стула, рассеянно оглядывая обеденную. К еде он почти не притронулся. Даже я со всеми своими нервами и переживаниями успела больше съесть, чем хозяин замка.
Тугарин ответил ему невозмутимым:
— Еще ни разу, но это же не повод мне в помощи отказывать. А что если я все ж таки заблужусь? Пусть уж они знают, что мы тоже живые и нас бояться нет нужды.
— Но нас надо бояться. — не согласился с ним Кощей.
— Надо. — поддакнула я тихо и тут же вжяла голову в плечи, под взглядами возмущенных, нечеловечьих глаз было неуютно. Чешуйчатые братцы смотрели на меня с неодобрением, требуя чтобы я молчала и не мешала им подводить своего правителя к какой-то мысли. К мысли, которую в него пытались вбить уже не первый год, которую он понимал и знал, но принимать не хотел. Сопротивлялся, откладывал, отговаривался и, вот, попал. И он попал. И я попала.
И только Змеи были довольны и с тайной надеждой смотрели на нашу беду.
Моя беда была страшнее Кощеевой, потому что я ее чувствовала, но осознать не могла, не было у меня нужных знаний. Зато уж Бессмертный-то все о нашей общей беде знал, и все так же упрямо не желал ее принимать…боялся что ли?
— Приятное единодушие. — хохотнул Водяной, единственный из всех за столом, кто не вызывал сейчас у меня нервных опасений. Он мне почти родным был, мой зеленомордый, дружелюбный шанс на спасение.
— Пусть нас надо бояться. — не растерялся Горыныч. — Но ты о домовых подумай, о берегинях. Леший с Лесовиком скоро перегрызуться между собой. Людей нет, а Волков-Оборотней твоих по лесу сильно не покружишь, да и с колуднами или ведовками связываться себе дороже, разгневаются и наломают из Лешего дров для костра. Пожалей старика.
— И русалкам моим скучно. — охотно подхватил Водяной, но на него тут же зашикали. Ни для кого секретом не было, что русалки его по подводным зачарованным течениям в любую реку или озеру переплыть могут, чем и развлекаются. Сверх меры проказничать им, конечно, строго запрещалось, но пару десятков утопленников на год русалки людям приносили. В основном молодые и неопытные, не понимающие еще, когда нужно прекратить игры и отпустить жертву.
— И чего ты хочешь? — спросил Кощей.
— Пусть Василиса про нас всех правду напишет, она грамоте обучена. Она царевна, ее люди послушают. — говорил Горыныч, а мне ясно было, что он в это не верит. Нет в нем надежды, что мои слова что-то изменить смогут, но он все равно упрямо давит из себя эту глупую идею.