Бессмертный тоже понимал всю бессмысленность произнесенных слов, но не спешил Змея в этом уличать. Он размышлял.
Мне по наивности подумалось, пытается слова подобрать, чтобы помягче в просьбе отказать. Оказалось — наказание обдумывает. Для излишне энергичных Змеев и почему-то для меня.
— Пусть. — кивнул Кощей. — Пусть пишет. И пока она пишет нашу правду, вы будете за ней приглядывать.
— Почему мы? — возмутился Горыныч.
— Кош, это несправедливо! — поддержал брата Тугарин.
Водяной благоразумно прятал ехидную улыбку за кубком.
Будь во мне чуть больше смелости, я бы тоже возмутилась, не нужны мне были такие нянюшки, без них мне лучше будет. И спокойнее. И вообще…
— Головой за нее отвечаете! — чуть повысил голос Кощей и Змеи тут же притихли. — Я сказал.
— Мы же о тебе беспокоимся. — проворчал Тугарин, понурившись. Спросить он уже не решался, но недовольство свое скрыть не пытался.
— Теперь беспокойся о ней. — отрезал Бессмертный, чем окончательно вогнал чешуйчатых в уныние. Потом обратился ко мне таким тоном, что и я захотела приуныть на пару со Змеями. — В твои покои принесут все необходимое для твоей…работы.
— Покои? — нервно хохотнула я, вспомнив неуютную сырость моей темницы.
Удивленный моим поведением, за разъяснениями тем не менее Кощей обратился к Тугарину, что лично меня полностью устраивало. Потому что кое-кто тут не понимал, что именно меня так развеселило, и кое-кому другому предстояло объяснить причину моей истеричной веселости.
— Ну ты же знаешь, как домовики комнаты готовят. Им на это полдня надобно, а я не мог нянчиться с царевной все это время, вот и снес ее в темницы. — пожал плечами Змей.
— И в какую из темниц ты ее заселил?
— В твою. — тихо ответил он. — Она ближе всех к выходу.
Так я и узнала, что у царя Тринадцатого государства зачем-то имеется своя личная темница. Тихий, спокойный и размеренный голос может пугать сильнее яростного рева. А стопка белой бумаги и набор писчих перьев на чистом столе в светлой спаленке способен приводить в отчаяние.
Описать жизнь местной нечисти…если умом не поврежусь во время сего действа, и домой вернусь целой и невредимой, никогда больше дурить не буду.
Никогда.
Глава 3. О царской службе и тяжкой судьбе
Как ни удивительно, но возможность вывалить на случайного человека все свои невзгоды обычной нечисти пришлась по вкусу. Больше того, они восприняли ее с ужасающим энтузиазмом.
Кощей, оправдывая звание главного злодея на все наши тринадцать государств, со скупой полуулыбкой выделил мне под это дело кабинет и отрядил помощницу — ту самую нервную и впечатлительную кикиморку, с говорящим именем Бежана.
Мышь, решивший под шумок сбежать, попался Бессмертному на глаза не в срок и тоже был приставлен ко мне, как помощник, наставник и главная жертва царского гнева, если с его подопечной что-нибудь случиться…
Растерянная ключница, так и не сумела понять можно ли считать это повышением, или стоит искать в прошлом проступки, что могли подорвать доверие Кощея…изводила она себя самоотверженно и со вкусом, отчего я и сама начинала нервничать и думать о грустном.
И сарафан у меня ворованный, и башмачки тоже: Тугарин самодовольно хвалился, что все выкрал из купеческого обоза, не потревожив охрану, а там, на минуточку, обходчики с волкодавами, которые нечисть со ста шагов способны учуять. Я печалилась, но одежки носила, других-то нет.
Только лишь нить жемчуга могла считаться моей по праву — так как являлась подарком от Милады переданный забегавшей поведать мне о своих злоключениях озерной кикиморой, и единственная была не ворованной, но для меня предназначенной.
Братья Змеи наказ царя выполняли с присущим лишь для нечисти разрушительным старанием. Неждано навязанную подопечную они одевали, обували, кормили и работой не нагружали, допуская до меня в день не больше полудюжины рассказчиков. И создавалось ощущение, будто Змеи сознательно растягивали срок моего пребывания в Кощеевом замке. Сам Кощей, кажется, это тоже понимал, по крайней мере, с каждым днем лицо его преображалось все больше и на смену смертельной скуке приходило злое веселье.
Странные и непонятные игры нечисти меня тревожили. Змеи знали, что происходит и Кощей знал, что происходит, но никто из них даже не думал утрудить себя тем, чтобы приобщить к этому несомненно важному знанию меня.
Обидно, если честно.
И даже от прямого вопроса уходили, обещая, что я и сама все узнаю, когда придет время.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как мириться и ждать…хотя ждать было очень сложно, а порой даже опасно для жизни.
Правдой о своей жизни делиться ко мне приходила не только безобидная нечисть, такая например, как водянница, которая с охотой вылила на меня всю историю ее родника, по ходу дела с удовольствием жалуясь на проблемы и злоключения. История у нее вышла душещипательная, но несколько…водянистая, а от журчащего, порой неразборчивого голоска у меня разболелась голова. Но водянница была мелкой, слабой и неопасной для людей.
И переживать после разговора с такой нечистью я могла разве только о том, что Мышь не выдержит таки непрекращающегося нервного бормотания Бежаны и они сцепятся. А разнимать их, разумеется, придется мне.
Потому что Змеи скорее ставки возьмутся делать, чем драчунов разнимать, а к волкам-оборотням, что состояли на службе у Кощея, и совсем недавно вернулись из своего обхода, приближаться я все еще опасалась, и попросить их о помощи была не в состоянии.
Долгую седмицу моя жизнь была тиха и безоблачна, пока слух о безумной царевне, записывающей истории жителей Тринадцатого государства, чтобы после их людям понести, не добрался до самых мрачных, топких и опасных окраин Кощеева царства.
И пошли ко мне полуденницы со своими жизнеописаниями и ненавязчивыми предложениями выйти с ними в поле поплясать немного под полуденным солнцем. Шишиги с жалобами на русалок наглых и злоязыких, на кикимор, дразнящихся их за жабьи улыбки и (неожиданно) на Варвару, с появлением которой Водяной перестал внимание уделять своим подчиненным, вспоминая разве лишь только о любимицах-русалках.
Берегини…берегини мне понравились, многие из них приходили с гостинцами. Земляниченка принесла лукошко, полное спелой, сочной земляники, Березенница поднесла крынку березового сока, а совсем молоденькие, смешливые Лиственницы-близняшки венком одарили.
Бежана не одобряла подарки, и совсем уж не одобряла того, что я их принимаю. Мышь негодовал, что для него ничего вкусненького беспечная, легкомысленная нечисть заготовить не додумалась, я не обращала особого внимания на их ворчание.
Мышь был вечно чем-то недоволен и ругался, и задобрить его не мог бы даже весь сыр, хранящийся в закромах у домовых.
После берегинь пошли волки-оборотни. Привлеченные задорной веселостью и весенней красотой лесных дев, и они заинтересовались таки моим делом. На разведку со своей историей самым первым волком был послан Скуль, но он все больше робел, принюхивался и поскуливал, от стресса и страха линяя с поражающей старательностью. Толком ничего не поведав, ушел, оставив на память о себе клочья легкого, мягкого подшерстка и несколько длинных царапин на каменном полу, оставленных мощными когтями задних лап.
Я еще не знала, как изменится моя тихая служба после этого короткого визита, когда провожала взглядом сутулую, чуть прихрамывающую фигуру Скуля, обряженного в посеребренную кольчугу и нагрудник со знаком Кощея — треугольником с вделанной в его середину руной жизни.
— А теперь иди к домовым, да перца у них выпроси. — велел Мышь, стоило только двери за волком закрыться. Важно рассевшись на стопке чистой бумаги, он с подозрением принюхивался, чуя волчий дух и раздражаясь от этого.
— Зачем?
— Чтобы по следу этого сиволапого его други не сбежались. Про царевну, Кощеем на службу принятую, уже знаешь сколько сплетен по замку ходит? Это волчье стадо если раньше к тебе издали принюхиваться осмеливалось, то тепереча уже и в гости заявиться не постесняется.
— А тебе какая в том печаль? — удивилась я. Заботой о моем благополучии Мышь себя раньше что-то не утруждал и сейчас веры не было в то, что он вдруг переменился.
— Тфу ты, мавкино отродье. Умным советам следуй, да вопросов не задавай! — в сердцах пискнул Мышь, хлопнув хвостом по столу.
— И чем это тебе мавки не угодили? — опешила я.
— Ты русалок знаешь?
— Ну.
— Красивые девки с хвостом. В голове у них, конечно, тина, но просто посмотреть на русалок приятно. А мавки — их сестрицы… как говорится, в семье не без урода. Вот и эти не удались. Страшные, глупые, да ещё и злые.
От неодобрения и недовольства, мордочка его призабавно сморщилась, и задать вопрос с серьезным выражением лица мне удалось с трудом:
— То есть, я страшная, глупая и злая?
— Не, ты добрая. — утешил меня Мышь. — Но дура дурой.
А потом долго обижался и не понимал, почему я его слова всерьез не восприняла и рассмеялась. Ну, а как ему объяснишь, что меня всю жизнь люди премудрой кликали, а какой-то вредный Мышь из нечистого рода, за одну седмицу в глупости моей уверился?
Бежана была с ним полностью согласна, хоть и опасалась говорить об этом вслух. Мнительная и трусоватая, она не любила ввязываться в сомнительные мероприятия и очень грустила от того, что ее ввязали насильно.
Но молчала.
* * *
Мышь оказался прав.
На следующий же день, потеснив рудянку и всех, кто пришлось со своими историями, не обращая внимания на возмущение и проклятия, что лихо гасили защитные талисманы, ко мне наведалось сразу три волка-оборотня.
Буян, Разор и Жар — как они представились. Одинаково серые, наглые и лохматые, они звенели серебряной кольчугой, будто насмехаясь над людской верой в то, что нечистой силе серебро вред приносит, и ничуть не смущались ни моего присутствия, ни вечно затравленного взгляда Бежаны, или подчеркнуто неодобрительного выражения морды Мыша.
— Так ты и правда царева дочка? — спросил Жар, подбираясь сбоку к окну, обнюхивая шкаф, полный старых книг. Что это за книги я так до сих пор и не узнала. Днями не было времени на то, чтобы ознакомиться с содержимым шкафа, а вечерами уже не было сил. После изматывающих ужинов в компании братьев Змеев и несомненно утомленного Кощея, все на что меня хватало — добраться до моей комнаты, растолкать саламандру в очаге, да забраться под пуховое одеяло, прислушиваясь к тому, как задорно трещит сухим огнем резвящаяся стихия.
— А есть причины в этом сомневаться? — осторожно спросила я, стараясь отслеживать передвижение всех оборотней одновременно. Признаться, это было сложно.
Жар заходил слева, Буян — справа, в то время как Разор возвышался над столом, важно встав прямо передо мной.
Мне не нравились их улыбки и взгляды, от них веяло недобрым, волчьим весельем.
— Давненько у нас царевны не гостили. — широко улыбнулся Разор, задорно сверкая желтыми глазами.
Бежана тихо, предостерегающе заскулила:
— Беду чую. Беду…
— Захлопнись, кликуша! Неровен час и правда беду приманишь. — рыкнул на нее Буян.
— Беду-то, поди, она от вас чует.
Смелости Мыша хватило ровно на одну фразу, после которой он проворно шмыгнул со стола под стул и схоронился в складках моего сарафана.
— Мы ж разве царевну обидим? — оскорбился Жар, уже почти подобравшийся ко мне с боку. — Всего-то познакомиться пришли, да правду о себе рассказать.
— О себе рассказывать принято по очереди и по одному. — заметила я, как бы невзначай опустив руку подле чернильницы. — Таковы у нас правила.
— Правила… — негромко фыркнул Буян, и на морде его отчетливо читались все мысли, что он имел касательно моих правил.
Дожидаться пока они подступят вплотную я не стала. Запустила чернильницей в Жара, проскочила мимо, пока он размазывал по морде чернила, все больше втирая их в мех. Поднырнула под лапой у Разора, вздумавшего меня перехватить и под вой кикиморы выскочила в коридор.
В том, что зла бы они мне не причинили я не сомневалась, но не было во мне уверенности, что игры их мне понравились бы. Волки, дикое племя, что с них взять?
И от того, что они к Кощею на службу пошли мирными псами не стали.
Убежать далеко я бы, конечно, от тройки волков я не смогла, да на мое счастье Мышь со мной оказался.
— Куда несешься, дурная. — сдавленно пропищал он, с трудом пробираясь по подолу выше, ко мне. — Тут не скоростью, а хитростью брать нужно.
— Мне бы до Змеев добраться, тогда-то я их силой возьму. — запыхавшись огрызнулась я, даже не думая останавливаться или сбавлять скорость, неустанно прислушиваясь к звукам погони. Ни воя, ни рыка, ни даже цокота когтей, ничего не было слышно и от этого становилось только страшнее. Раз не дают себя услышать, значит не настроены порезвиться и погонять жертву.
— Заворачивай! — рявкнул Мышь, стоило мне только поравняться с нешироким, полутемным коридорчиком. Не раздумывая, я подчинилась, уж что-что, а замок он всяко лучше меня знал. — Эта дорога нас прямиком к спасению выведет.
— К Тугарину? — воодушивилась я.
— К Кощею.
И встала я, как вкопанная.
— Догоняют. — пропыхтел Мышь, сунувшись носом мне прямо в ухо. — Чего встала, убогая? Бежим!
— К Кощею? — с издевкой спросила я.
Мышь решительно кивнул:
— К Кощею!
— К Тугарину меня веди. — велела я, сделав первый, пробный шаг.
— А если не ведет этот путь ни к одному из Змеев?
— Значит, открой мне другой путь.
— Вот дурная, они ж за тобой бегут я им без надобности. — вызверился Мышь, убедившись, что я решения своего менять не намерена.
— А Тугарину без надобности твои оправдание. Если волки меня обидят, спрашивать он с тебя будет.
Он тихо ругнулся и сдался:
— Твоя взяла, бесовка, пошли.
Я могла быть собой горда, шантажом и угрозами выманила у Мыша то, что мне было нужно.
До Тугарина мы добраться успели, нажаловаться — нет. Змей, вместе со своим братом, были мною выловлены в библиотеке, над какой-то большой книгой, с задумчивыми, непривычно серьезными лицами.
— Каждый день над нею сидят, будто от этого в книге листы новые появятся. — осуждающе проворчал Мышь.
— А что за книга? — спросила я хрипло, переводя дыхание, после быстрого бега.
— Да про проклятия всякие.
— Василиска. — с неудовольствием отметил мое появление Горыныч.
Тугарин в кислости рожи не отставал от брата:
— Ты здесь откуда?
— Спасаюсь. — это все, что я успела сказать, потом была озадачена радостным:
— Попалась! — быстро переросшим в трусливое: — Ой-ей…
Волки меня настигли…на свою беду.
— Как интересно. — протянул Горыныч, медленно поднимаясь из-за стола. — И что же вы теперь делать будете? Раз уж царевну поймали.
— Так ить… — Жар медленно убрал лапу с моего плеча и на всякий случай спрятал за спину. Замялся. На морде его, все еще чернилами украшенной, было написано такое мучительное сожаление, что мне захотелось смеяться.
Тут уж вопрос еще, кто из нас попался…
Два других волка, застывшее в дверном проеме, обреченно поджали уши и хвосты, а я была довольна. Вот они, голубчики, пускай теперь Змеям объяснять зачем меня окружали и стращали, а я постою, послушаю.
— Ну. — поторопил Тугарин.
— Хотели Вою ее снести. Кощей-то все равно царевной не заинтересуется. Мы ж это уже не раз проходили, а вожаку нашему жена давно нужна.
Лицо Тугарина надо было видеть:
— Я для твоего вожака ее из Гиблой реки вылавливал? — тихо, недобро спросил он.
Жар замялся и был облагодетельствован Змеиным гневом:
— Отвечай!
— Мог бы и для него. — проворчал волк нахохлившись. — В благодарность за то, что он тебя от Алеши Поповича уберег, не дал богатырю мерзкому тебя сгубить.
И Тугарин как-то присмирел, в затылке почесал, да рукой махнул:
— Уйдите, что б я вас не видел. А коли Вою невеста нужна, так мог бы и сам царевну себе украсть.
— Так мы мигом его… — воодушевился Жар, но был грубо оборван: