Я хотела сесть обратно на скамью, но ко мне подбежали личные служанки мачехи, подхватили под локти и со льстивыми улыбками повели в сторону королевской ложи, где мигом освободилось плетеное креслице.
Рыцарь молчал, пока я не села рядом с сестрами. Я следила за ним и заметила странное — он передал копье оруженосцу и одним движением пальцев оторвал мою пряжку с перчатки. Оторвал напрочь, даже не глядя, каким-то чудом порвав вощеные нити.
— Просите, добрый сэр! — великодушно разрешил отец.
— Если мне позволено, — сэр Эдэйл говорил громко, но смотрел куда-то поверх головы моего отца, будто ворон ловить собирался, — я прошу старшую дочь вашего величества, по поручению моего господина — Чедфлера Сомареца, короля Баллиштейна. Прошу от его имени и для него — руку и сердце леди Кирии Санлис.
Вслед за словами сэра Эдейла в королевской ложе повисла тяжелая тишина. Только придворные, сидевшие далеко, возбужденно зашептались. Стелла ахнула, словно ее укололи булавкой в бок, но леди Готшем даже не посмотрела в ее сторону. Наверное, ее, как и меня, оглушили слова «король Баллиштейна».
Но что это за Баллиштейн? Я никогда не слышала о таком королевстве.
И лишь потом до меня дошел смысл предложения — победитель турнира просил меня не для себя. Он просил за какого-то там короля, о котором я знать не знала.
Только что в моей груди горело солнце, заставляя кровь кипеть, а теперь я вся заледенела. Нет, я знала, что короли частенько отправляли за невестами слуг, в этом не было ничего странного или оскорбительного, но вот это… сейчас… Я почувствовала себя обманутой, и… оскорбленной. Еще и пряжку напоказ оторвал. Сначала оторвал с моей туфли, не спросив меня, а потом и со своей перчатки — потому что он так решил. Сам решил.
Похоже, отец тоже ничего не слышал, о Баллиштейне, потому что оглянулся на лорда Кавендиша, первого советника, который скромно стоял за его креслом. Кавендиш тут же сделал шаг вперед и что-то шепнул на ухо моему отцу.
— А! Вы — посланник из Норсдейла! — просиял отец. — Так бы и сказали!
— В ваших краях Баллиштейн называют Норсдейлом, — сдержанно подтвердил сэр Эдейл.
Его конь беспокоился, перебирая копытами и закусывая удила, но рыцарь удерживал его около нашей ложи и упорно смотрел куда-то в небо.
— Если вы предоставите верительные грамоты и подтвердите просьбу короля, я не имею ничего против этого брака, — важно сказал отец. — Тем более, если это желание победителя. Но такие вопросы не решаются на ходу. Прошу вас быть моим гостем. И сегодня вечером, после праздничного пира, мы обсудим предложение милорда Сомареца.
— Норсдейл!.. — почти прошипела Ольрун, глядя на мать, как будто она была виновата в том, что король захотел именно меня.
Леди Готшем сидела с каменным лицом, но я чувствовала, что в эту минуту она очень жалела, что не сплавила меня в монастырь месяц назад.
Даже я — не изучавшая геральдику и историю королевств, знала о Норсдейле. Земли нашего короля Альфреда граничили с Норсдейлом на севере, и тамошний король приходился его величеству Альфреду то ли троюродным дядей, то ли пятиюродным братом. Они воспитывались вместе, и долгое время король Норсдейла жил в замке Альфреда и был его верным другом и соратником. Говорили, что у них там, на севере, драгоценные камни валялись под ногами, как простые булыжники, а золотым песком посыпали дорожки в саду.
И вот этот король затребовал меня в жены?..
Я испытующе посмотрела на сэра Эдейла, но тот уже благодарил отца за честь и обещал к вечеру приехать в Санлис со всей миссией. Он развернул коня и погнал его к выходу с ристалища, а зрители бросали под копыта цветы. Дамы щедро бросали и рукава вместе с цветами, но рыцарь не поймал ни одного.
Не успел победитель покинуть ристалище, как Ольрун громко зашептала матери:
— С чего это король захотел Кирию?!
Леди Готшем не ответила и опустила ресницы, сидя очень прямо, разглаживая платье на коленях.
— Папа! — чуть не плача воззвала к отцу Ольрун, не дождавшись ответа от матери. — Почему Кирия?! Но тот пожал плечами, улыбаясь:
— Откуда же я знаю? — весело сказал он и прищелкнул пальцами, приказывая, чтобы ему подали вина. — Породниться с Норсдейлом, это великолепно! Такими предложениями не разбрасываются.
— Наверное, король просто не знал, что Кирия — незаконнорожденная! — Ольрун говорила достаточно громко, чтобы ее могли услышать придворные, находившиеся в ложе, и леди Готшем положила дочери руку на плечо, призывая успокоиться.
Но Ольрун сбросила ее руку, голос у нее зазвенел, как от слез:
— Он просто не знает, — повторяла она на разные лады. — Просто не знает! Он думает, что она — законная и старшая! Папа, вы обязаны сказать, что законная и старшая — я!
— Поговорим об этом после, — было видно, что отцу не хочется ссоры, а она явно назревала, потому что леди Готшем приняла вид оскорбленной святой, и я уже догадывалась, как она напустится на отца по возвращению в замок, убеждая, что с королем лучше устроить брак одной из её дочерей, а с меня достанет и простого рыцаря.
Слушая хныканье Ольрун и смешки отца, я не произнесла ни слова, потому что еще не знала, что должна сказать. Собственно, я не знала и что должна делать. С некоторых пор всё в моей жизни пошло как-то странно, словно нырнув в ручей Феи, я вынырнула в другом мире, так не похожем на мир, в котором жила раньше.
Глава 5.
Невеста короля
В этот вечер в большом зале снова были накрыты праздничные столы, и снова слышались звуки лютни, смех и хмельные мужские голоса, но мои сестры не были приглашены. Мы втроем сидели в комнате для вышиваний, хотя нужно было уже отправляться в спальню и готовиться ко сну.
Служанки были выставлены за дверь, потому что Ольрун была не в духе. Мы со Стеллой вышивали, а рукодельная корзинка нашей сестры даже не была открыта. Ольрун вышагивала по комнате — от одной стены к другой, теребя ожерелье.
Я прекрасно понимала, почему нас держат в девичьей, хотя час уже был поздний и принцессам полагалось помолиться и отправляться спать. Там, в зале, шли переговоры о том, кто отправится в Норсдейл невестой короля.
За всю дорогу с ристалища до замка я не проронила ни слова и старалась быть спокойной хотя бы внешне. Обида и горечь первых мгновений схлынули, и теперь я убеждала саму себя, что все сложилось к лучшему.
Хочешь посмешить небеса — расскажи им о своих планах. Для меня было ясно, что сэр Эдейл решил, что его воля — единственная на этой земле. Он меня возжелал, вознамерился жениться, и вдруг оказалось, что на девицу, у которой он не удосужился даже спросить имени (в самом деле, зачем знать имя будущей жены? это такая мелочь!), уже заявил права его сюзерен. Какая досада! И, судя по тому, как сэр Эдейл оторвал мою пряжку со своей перчатки, больше я не была его прекрасной дамой, и храбрый в сражениях рыцарь оказался вовсе не храбрым против воли короля. К чему муж, который будет заискивать перед своим хозяином, как верный пес?
Так что пусть всё будет, как будет. Стать королевой Норсдейла — не самая плохая судьба для незаконнорожденной дочери короля. Во всяком случае, на туфлях у меня теперь будут новые пряжки. Золотые. И туфли будут новые. Без облагодетельствования со стороны сэра Эдейла.
Только бы муж оказался не слишком старым…
Несмотря на всю мою браваду, я ощутила неуверенность и страх. А что если король будет вроде моего отца? Уже немолодой, с кучей незаконнорожденных детей, с любовницами и вечными интрижками за спиной жены?.. И я стану такой, как леди Готшем — буду ненавидеть бастардов и делать вид, что меня устраивают вечные измены.
Но такова участь всех женщин — подстраиваться под своего мужа и терпеть, терпеть… Если бы только Эдейл не целовал меня…
Кровь прилила к щекам, и страх отступил, потому что вспомнив Эдейла, его объятия и поцелуи, я разозлилась не на шутку. Если бы он не смутил меня своей страстью, мне было бы все равно, каким окажется король Норсдейла. А сейчас…
Правильно делают, что берегут девиц до свадьбы. Чтобы не стала слишком опытной и умной, чтобы не сравнивала поцелуи одного с поцелуями другого. Чтобы не мечтала о несбыточном — о прекрасной любви, как в романах.
Меня некому было беречь, но я мысленно поздравила себя за стойкость. Какова была бы моя участь, если бы в черном шатре с красной полосой я уступила бы сэру Эдейлу?
Вот так я размышляла — волнуясь, распаляясь гневом, испытывая неуверенность перед будущим, а руки мои продолжали втыкать в канву иголку, словно единственное, что меня сейчас заботило — то, как лягут нитки на узор.
Ольрун вдруг перестала метаться по комнате и застыла, уставившись в стену, а потом медленно повернулась ко мне.
— Это все из-за ручья Феи, — сказала она, и глаза ее загорелись сумасшедшим огнем. — Ты искупалась в ручье Феи в полнолуние, а это верный способ удачно выйти замуж.
— По-моему, ты бредишь, — сказала я, продолжая вышивать.
— Все знают об этом поверье, — отрезала Ольрун. — Ты знаешь, Стелла?
— Да, так говорят, — ответила Стелла нараспев. — Раньше девушки бегали к ручью Феи, чтобы поскорее выйти замуж. Я читала об этом в хрониках Санлиса.
— Вперед, — ответила я ей в тон. — Идите и ныряйте. Пусть вам повезет и посватается сам король Альфред.
Но сестры не поддержали мою шутку. Стелла испуганно ойкнула, а Ольрун уставилась на меня с неприкрытой злобой.
— Король Альфред женат, — прошипела она. — А сегодня уже не полнолуние. Ждать следующего — это целый месяц!
— Не говори глупостей, — оборвала я ее. — Ты и плавать не умеешь. Полезешь в реку — и точно не будет никакой свадьбы.
— Ты сделала это нарочно! — заголосила вдруг Ольрун, подскочила и вцепилась мне в волосы. — Ты украла у меня мужа!
Стелла завизжала, я попыталась оттолкнуть Ольрун, но она как обезумела — принялась царапать мне щеки, а потом выхватила шпильку и попыталась ткнуть меня острием в глаз.
Это было уже слишком! Я дернулась, оставляя прядь волос в кулаке сестры, и ударила ее локтем в грудь, как учил меня конюший. Мне совсем не хотелось бить Ольрун, она была хоть и выше меня ростом, но не такая крепкая, и уж точно не держала в руке ничего тяжелее ложки. Но обида и тело ответили раньше разума.
Удар получился хорошим — Ольрун улетела на три шага и тяжело села на пол, тараща на меня глаза. Дыхание у нее сбилось, и когда в комнату ворвались служанки во главе с леди Готшем, Ольрун не могла произнести ни слова, только хрипела и указывала на меня пальцем.
— Что произошло? — резко спросила леди Готшем.
— Ваша дочь оступилась и упала, — сказала я с вызовом.
Трудно было не заметить моих расцарапанных щек и прядку рыжих волос, которую Ольрун поспешно бросила под строгим взглядом матери, но жаловаться матери на родную дочь — это было еще глупее, чем обвинять меня, что я очаровала короля из Норсдейла, нырнув при луне в лужу в саду.
Стелла уронила пяльцы и стояла, прижавшись к стене, глядя на нас всех с ужасом.
— Она ударила меня! — смогла, наконец, произнести Ольрун, по-прежнему сидя на полу. — Она еще и колдовала — ходила ночью к ручью Феи, чтобы получить короля!
Я была почти готова, чтобы мачеха приказала запереть меня или наказать строгим постом недели на полторы, но леди Готшем даже не ответила дочери.
— Причешите леди Кирию, — велела она служанкам, — припудрите ей щеки, а кошку, которая ее поцарапала, вышвырните вон.
Служанки скользнули ко мне бесшумно, как тени, держа наперевес гребни.
— Мама? — изумленно спросила Ольрун, глядя на мать, словно видела ее впервые.
Мне и самой хотелось точно так же вытаращиться на леди Готшем. Потому что кошек у нас не было — Стелла начинала дико чихать, едва поблизости оказывалась хоть одна полосатая и хвостатая красавица. И то, что мачеха решила списать все на кошку, означало только одно — происшествие решили замять, словно его и не было.
— Мама! — воскликнула Ольрун уже зло и пронзительно, но леди Готшем смотрела только на меня.
— Сюда надо ожерелье, — сказала она и поманила пальцем Стеллу. — Дай-ка Кирии свое.
Стелла — притихшая и такая же удивленная, как мы с Ольрун, тут же подошла и приподняла волосы, чтобы служанка расстегнула замочек.
Ожерелье перекочевало с шеи Стеллы на мою, и мачеха еще раз придирчиво оглядела меня, заставив повернуться во все стороны.
Осмотр ее удовлетворил, и она кивнула, показывая мне на дверь:
— Идем, тебя ждут.
— Мама… — прошептала Ольрун уже со слезами на глазах, но мы с леди Готшем уже покинули комнату.
Мачеха вела меня к большому залу, и я, глядя ей в спину, гадала, что это значит. То ли леди Готшем смирилась и решила отдать меня за короля в обход родной дочери, то ли замыслила какую-нибудь каверзу и ждет удобного момента, чтобы разделаться со мной раз и навсегда. В ее добрые намерения я не верила.
Слуги распахнули двери большого зала, и я, повинуясь непонятному порыву, оглянулась. В полутьме сводчатого коридора виднелись боковые ниши. Когда мы с сестрами были маленькими, то любили там прятаться. Можно было сейчас бросить все и укрыться в такой нише, и стоять тихонько, пока все будут искать меня. Или не будут, а быстро приведут Ольрун — и всё сложится к общему удовольствию.
Но я не бросилась прятаться, а сделала шаг вперед — в залитый светом факелов и светильников зал, где было жарко и шумно.
Три шага, поклон. Три шага, поклон. Потом три шага, три поклона.
Мы с мачехой прошли к креслу отца, стоявшему во главе стола, и застыли, ожидая дальнейших приказаний. Мы стояли, опустив глаза, как и подобает благородным леди, но я все равно не утерпела и быстро окинула зал взглядом.
За столом было человек двадцать, и все они встали при нашем с мачехой появлении.
Я знала из них лишь нескольких — первого советника и двух или трех рыцарей, которые чаще всего приезжали в замок. Остальные были, вероятно, джентри из числа вассалов отца, а посланников из Норсдейла было шестеро. Одного я уже знала — сэр Рэндел Эдейл. Он смотрел в столешницу, в то время как остальные мужчины смотрели на меня. Посланников короля Сомареца легко было узнать — у них были отличные от наших камзолы, отороченные мехом, и у каждого мужчины были усы или борода. Лишь у самого младшего лицо было гладким. Но не потому, что он побрился по столичной моде, а потому что борода и усы у него еще не росли. Ему было лет восемнадцать, хотя ростом он превосходил отцовских рыцарей. Что касается сэра Эдейла — он и вовсе выглядел великаном. А говорят, что на севере так холодно, что люди и деревья не вырастают, так и остаются до смерти почти карликами.
— А вот и виновница переполоха, — весело объявил отец. — Господа! Кирия Санлис — моя дочь и дочь леди Кандиды Рэйвин. Садитесь леди, — он указал на два кресла, свободных по левую от него руку.
Мачеха села рядом с отцом, а я — рядом с ней.
Папочка усиленно пестовал образ старшей любимой дочери, и это нравилось мне все меньше. Собственно, я уже знала, чем закончится сегодняшняя трапеза, и это — видят небеса! — было для меня самым лучшим поводом покинуть родной замок, но что-то вызывало протест. Вызывало ярость, негодование и… страх.
Моим соседом справа оказался самый молодой из посланников короля, а напротив, через стол — сидел сэр Эдейл.
Юноша сразу покраснел, как девушка на выданье, Эдейл остался безучастным, и сразу налил в бокал крепкого красного вина, выпив почти до дна.
Краем глаза разглядывала послов. Сущие варвары! Лица резкие, обветренные, и сразу видно, что прибыли они из сурового края — никакой миндальной нежности в облике. Донован часто говорил, что где живешь, на тот край и похож. Судя по тому, что все рыцари были темно-русыми, их край был такой же серый. Правда, у юного рыцаря справа от меня волосы лежали волной и были светло русого, почти пшеничного цвета. Он смущенно предложил мне тарелочку с хлебом, и я взяла белый воздушный ломоть, вежливо поблагодарив.
Интересно, есть здесь сам король? И вдруг король — это вот этот неприятный старик, самый старший на вид?