один нормальный мужчина бороться не будет.
Эван прав, прав во всем. Я не достойна такого мужчины. И как
же ему не повезло, что именно я стала его истинной, его любовью,
его страстью, его воздухом, его сердцем и душой. И он никогда не
говорил мне о своей боли. Никогда. Переживал все один, лишь бы
меня не ранить, лишь бы не задеть, лишь бы проклятие его семьи
меня не коснулось. Он так хотел меня защитить, что избаловал этим.
Я забыла, что и он иногда нуждается в защите, в любви, в простом
сочувствии, что ему тоже бывает очень тяжело быть тем, кто он есть,
принимать решения, сражаться со всем светом. А я всего лишь еще
одна его проблема, капризная, избалованная соплячка, считающая,
что он мне что-то должен.
Что ж Клементина, Эвен прав и в другом — тебе пора взрослеть,
пора учиться любить, защищать, отращивать толстую кожу, если я
хочу быть с этим мужчиной. А я хочу, я очень хочу. И значит, я
должна стать не глупой, вечно ноющей соплячкой, а сильной и
уверенной в себе женщиной. Той, которая способна не только быть
опорой для своего мужчины, но и побеждать врагов, быть глухой к
сплетням и пересудам, смотреть в будущее без страха и детской
наивности. Сделать все, чтобы никто, ни один из этих снобов дэйвов
не посмел сказать, что я чего-то там не достойна. И у меня для этого
не так уж много времени. Всего месяц. Потому что когда я вернусь
после практики в Арвитане, чтобы пройти последнее перед выпуском
испытание, я должна быть уже другой — готовой вступить во
взрослую жизнь рука об руку с Инаром.
Я хочу, чтобы он смотрел на меня не со злостью и
разочарованием, как в последнюю нашу реальную встречу, я хочу,
чтобы он смотрел на меня с гордостью, любовью и желанием,
которых мне так сейчас не хватает. Я хочу видеть в отражении
уверенную в себе красавицу, а не эту полутень. И пока этого не
случится, пока я ее не увижу — никаких слез, нытья, слабости и
капризов. Сейчас я еще немного поплачу, а затем встану, вытру слезы
и пойду становиться той Клементиной, которой он будет гордиться.
ГЛАВА 2 Список Клем
— Вот ты где?
Самира даже не повернулась на звонкий, мелодичный голос,
прервавший ее размышления, и продолжила лежать на перинах,
закрыв глаза.
— Тебя все ищут.
Она с неохотой приподнялась и посмотрела в обеспокоенное,
нахмуренное лицо светловолосой, зеленоглазой девушки-полукровки,
похожей на ангелочка, или эльфенка с раскосыми глазами,
маленьким, курносым носиком и волосами, вьющимися кокетливыми
колечками. Сейчас они были забраны в высокую прическу, но
несколько завитков все же выбились из нее, щекоча кончиками
обнаженную шею. Бальное платье темно-зеленого цвета идеально
оттеняло глаза, но на вкус Самиры было слишком откровенным, не
для самой Самиры, конечно, но для Касс точно.
Леди Кассандра Элиин Колвейн Камден, внучка бывшего
первого советника короля хоть и была любимой и единственной
подругой Самиры, но в вопросах соблазнения и флирта отличалась
поразительной наивностью. Да и откуда взяться подобным знаниям,
если ее строгий папаша большую часть жизни не выпускал ни дочь,
ни жену из захолустья Яблоневой провинции. Только совсем недавно
Касс позволили учиться в Арвитанской Школе Магии, да и то с
условием, что она будет жить не во дворце.
— Можно подумать, в школе все просто образцы морали, —
хмыкнула Сэм, услышав об этом бредовом требовании.
Впрочем, граф Камден казался ей человеком весьма
неприятным: безжалостным, грубым и ограниченным. Другое дело
мать Касс — леди Джулия: утонченная, скромная, красивая, но какаято безразличная и слишком несчастная. Наверное, таким становится
человек, потерявший любовь.
Все знали, что леди Джулия никогда не любила мужа и вышла
за него скорее от отчаяния или жалости. И не от этого ли прекрасный,
добрый, восхищенный ею мужчина, вдруг стал жестоким,
бессердечным и полным горечи самодуром? А может, все дело в
Касс? Когда годами терпишь насмешки за спиной и слышишь, что ты
рогоносец, воспитывающий чужого ублюдка, трудно остаться
благородным и всепрощающим человеком. У лорда Камдена это не
вышло, но как же не справедливо, что за ошибки матери приходилось
расплачиваться дочери. Ведь Касс искренне любила лорда и делала
все возможное, чтобы ему угодить, а в ответ получала лишь вечное
неприятие, брезгливость и упреки.
«Касс никогда не станет для него достаточно хороша, а она —
дурочка, раз не понимает этого», — часто думала Самира, но никогда
не говорила этого вслух.
Не каждый мужчина способен принять и искренне полюбить
чужого ребенка, как сделал это Солнечный король. Ведь ни один из
его детей не был ему родным, даже она.
— Хм, кто подбирал тебе платье? — удивленно спросила
принцесса, внимательно рассмотрев уж слишком откровенный наряд
подруги: открытые плечи, полуобнаженная грудь корсет и длинные
белые перчатки.
Услышав вопрос, бледное личико Касс залил нежно-розовый
румянец, сделав ее просто прекрасной.
«Ей бы еще подучиться в обращении с мужчинами и почаще
выходить в свет, и она заблестит, как самая яркая звезда не только
Арвитана, но и всего Западного мира», — любовалась подругой
принцесса, пока та не напомнила о насущном.
— Между прочим, нас давно ждут. Леди Амелия рвет и мечет.
Ты срываешь ей весь церемониал.
— Пошли эту гарпию куда подальше. Я приду, когда захочу.
— Ты сегодня воинственна.
— А ты не ответила на вопрос. Признавайся, ты надела это
платье не просто так.
Касс снова залилась румянцем и нахмурилась, а Самира начала
ощущать эманации тревоги и вины.
«Чертов дар» — мысленно простонала она, резко поднялась с
кровати и направилась к секретеру, в верхнем ящике которого была
запрятана фляга с яблочным вином.
Мало кто знал, что все полукровки, или почти все, рождались с
особым даром, каждый со своим. Одни были рады ему, развивали,
совершенствовали, становились сильными магами, а другие считали
свой дар проклятьем, боролись с ним, как с самым страшным врагом.
Самира же принадлежала к тем полукровкам, что боялись своего
дара.
Она могла ощущать чувства людей, копаться в них, читать как
раскрытые книги, ловить эмоции, с точностью сказать, что чувствует
посол соседней страны, улыбаясь королю, или застенчивая фрейлина,
приседающая в реверансе перед королевой. Она могла бы видеть всех
людей насквозь, обладать огромным влиянием, но у каждого дара,
как у монеты есть своя обратная сторона. Иногда лучше не знать, что
любимый мужчина видит в тебе лишь сестру, мама страдает от
незаживающей старой раны, а отца гнетет бездна вины от сокрытой
когда-то тайны.
А иногда ты с трудом можешь контролировать свой дар, и тогда
чужие чувства, чужие тайны, чужая гниль врываются в душу,
раскалывая ее на части, а с ними приходит боль — тягучая, жестокая,
бесконечная.
Ей предлагали учиться контролировать дар, она даже искренне
пыталась когда-то, но это требовало огромного самоконтроля, не раз,
не два, а всю жизнь. Загнать себя в строгие рамки? Солнечная
принцесса Самира презирала любые ограничения, нахлебалась их в
свое время. К тому же зачем себя мучить, если есть алкоголь? Он
всегда ее спасал от надвигающихся приступов и не только дара, но и
некстати возникающего голоса совести, от которой все никак не
удавалось избавиться.
— Тебе опять плохо? — забеспокоилась Касс.
«Добрая душа, единственная, кто искренне мне предан», —
мысленно улыбнулась принцесса, спрятав флягу в ридикюль, а вслух
сказала:
— Мне всегда плохо, Касси. И хватит уже уходить от темы.
Рассказывай. Тебе кто-то понравился из наших гостей? Неужели ты
влюбилась?
— Это не для меня, — еще больше покраснела девушка. — Отец
попросил.
— Попросил? — дернула бровью принцесса. Уж она-то знала,
что Питер Камден никогда не просит — он приказывает. — Зачем
ему это? Облачать тебя в подобный наряд?
Теперь Касс опустила взгляд и съежилась как-то, став еще
меньше своих метра пятидесяти пяти. Самире даже не надо было
использовать дар, чтобы догадаться:
— Он все-таки не отказался от идеи выдать тебя замуж. За кого
на этот раз?
— Я не знаю. Нас представят на балу, — со слезами в голосе
ответила девушка, но в глазах слез не было, она давно уже научилась
контролировать их и прекрасно знала, что отец слез не любит, ни ее,
ни маминых.
— Перестань волноваться, я не позволю твоему чокнутому
папаше выдать тебя замуж против воли.
— Не говори так о нем, — строго проговорила Кассандра. — Он
не злой, просто…
— Да-да, знаем мы старую песенку. Папочка не злой, он просто
сволочь, — фыркнула Сэм, не заметив, как задели подругу ее злые
слова. Но ведь это была правда, которую не скрыть ни от людей, ни
от себя. И Касс это знала. Каждый день видела в зеркале. У людей
полукровки не рождаются, маги могут, но не полукровки. Наверное,
именно поэтому она не могла обижаться на отца, винила себя в том,
что он, они оба с мамой так несчастны.
Конечно, Касс хотела знать кто он — ее настоящий отец? Но
боялась спрашивать его имя. Ведь слухи ходили разные, одна
поразительней другой. Кто-то был убежден, что она дочь самого
короля, кто-то намекал на принца Дэйтона, а некоторые вспоминали
давнюю влюбленность леди Джулии в бывшую Тень короля —
виконта Кради.
— Ты несправедлива к нему, — уверенно заявила Касс, встав на
сторону отца.
— Любить надо тех, кто отвечает тебе взаимностью, — ответила
Самира.
— Тогда, может, и ты своему совету последуешь? —
огрызнулась девушка в ответ.
— Котенок вспомнил, что у него есть коготки? — хмыкнула
Сэм, ничуть не обидевшись. Но правда, если признаться, задела за
живое. Вот бы еще Касси также научилась давать отпор своему
бездушному папаше, который наверняка затеял всю эту историю с
платьем только для того, чтобы побольнее ударить жену и дочь. И
она нисколько не удивится, если в мужья ей выберут самого
отвратительного человека из всех возможных. Какой-нибудь старик,
или запойный пьяница, или жестокий самодур. Вариантов масса,
впрочем, Сэм не шутила, когда заверяла, что не позволит ни одному
из этих планов осуществиться. Она искренне любила Касс и могла
позволить себе иногда побыть хорошей. Надо же совесть задобрить,
ведь даже у злодеев, как оказалось, она есть.
— Прости, — повинилась подруга, а Самира покачала головой
от досады.
— Не извиняйся, если ты права. И я не стану извиняться за
правду.
— Он просто глубоко несчастный человек.
— А ты нет? А твоя мать?
— Мама говорит…
— Да, твоя мама мученица. Богиня, да полстраны своим мужьям
изменяют и детей рожают от соседа, но никто же так не убивается, не
жертвует собой.
— Не говори так о моей маме! — разозлилась Касс, заставив
Сэм на этот раз прикусить язык.
— Прости, — с трудом выдавила она из себя, потому что не
умела извиняться, ни когда была права, ни когда ошибалась. Но
подруга это знала и понимающе улыбнулась в ответ. — Не
зазнавайся.
— Как я могу, — хихикнула Касси. — И кстати, если мы все же
хотим попасть на бал, нам следует поторопиться. Тем более что это
последний бал перед приездом гостей из Илларии.
— Ох, даже не напоминай мне об этом, — фыркнула принцесса
и машинально почесала старый шрам на тыльной стороне ладони.
«Подарочек» от Огненной принцессы Алатеи, илларской выскочки и
задаваки, которую Сэм всю жизнь терпеть не могла.
Когда-то мерзавка применила к ней свой дар, сожгла платье и
кожу, заставив испытать несколько очень болезненных часов, и
принцесса просто жаждала отплатить ей той же монетой. Да, ее дар
не может причинить физическую боль, но если узнать грязные
секреты ненавистной принцесски, да еще правильно ими
воспользоваться, тогда Огненная дрянь тысячу раз пожалеет, что
вообще решилась приехать в Арвитан. Тем более, если она останется
без подруги…
— Ты слишком предвзята к ним, Сэм.
— Ты так думаешь? — хмыкнула принцесса.
— Я уверена, если мы узнаем их поближе, то обязательно
подружимся.
— Пока они не ударят тебя в спину. Ты — добрая душа, во всех
хочешь видеть хорошее, но когда-нибудь это может заставить тебя
страдать.
— Я вижу хорошее в тебе, — с намеком сказала Кассандра.
— А может зря? Может, я чудовище?
— Это не правда! Ты просто запуталась. Ты веришь, что
любишь Дэя, но он не твоя судьба, Сэм.
— Да, а кто же тогда моя судьба? Может, маркиз Франц
Ардонский?
— Нет, не он, но я чувствую, что твоя любовь придет и совсем
скоро.
Вот, еще одна полукровка с даром, замешанным на чувствах. И
если Сэм ощущала их все, то Касс видела только любовь, настоящую
или когда-нибудь возможную. Правда, не все в это верили. А Самира
просто предпочитала отмахиваться или отшучиваться, как сейчас.
— Ты и ко мне подключила свой глупый дар?
— Он не глупый. И я знаю, что очень скоро ты его встретишь.
— А ты-то сама свою любовь видишь, предсказательница?
— Вижу, — твердо и уверенно ответила девушка. — У него
обожженное лицо.
— Фу, твоя любовь какой-то обгоревший урод?
— Он не урод, и не смей больше так говорить! — разгневалась
Касс, а Сэм снова пришлось прикусить язык и опять практиковаться в
извинениях.
«Что-то часто я стала извиняться» — отстраненно подумала она,
поправляя перчатки перед входом в зал. Касс стояла рядом, уже
оттаявшая, но опять волнующаяся из-за всяких пустяков.
— Перестань трястись, ты чудесно выглядишь, — заявила
принцесса и взяла ее за руку. — Никаких страхов сегодня.
— Твои родители не обрадуются нашему опозданию.
— Мои родители ничего не скажут. Им наплевать, — как-то
слишком безумно и горько рассмеялась она. Видимо, алкоголь не до
конца притупил дар. Всегда, когда Самира так замыкалась, ничего
хорошего от нее ждать не приходилось. И Касс искренне пожалела,
что здесь сейчас не было принца Дэйтона. Он всегда умел ее
остановить или уберечь от глупостей, а Касс, увы, не умела никому
по-настоящему противостоять, даже любимой подруге.
— Неужели ты не знала? Они не ждут от меня иного поведения
кроме этого. Так зачем же их разочаровывать?
— Ты не права…
— Ох, побеспокойся лучше о своем чокнутом семействе, —
резко осадила ее Сэм, но Касс не обиделась. Она знала, что сейчас
перед ней была не настоящая принцесса Самира, а маска, очень
реалистичная, удобная, привычная всем, но всего лишь маска. А
настоящая Сэм, вот она — в ободряющей руке, в своей безумной,
искренней и преданной любви к Дэю, даже в боли, которую
испытывает от невозможности поговорить с родителями по душам. И
Касс знала, что когда-нибудь ей больше не нужна будет эта маска,
люди увидят ее настоящую и искренне полюбят точно так же, как
любит она. Тогда, быть может, и сама Сэм сможет себя полюбить.
***
Мое утро началось с душа, горячего, обжигающего и
освежающего душа. Для того, кто не спал всю ночь это именно то,
что лекарь прописал. Я взбодрилась, отмылась от ночного бденья и
приобрела решимость для начала новой жизни, план которой я всю