Annotation
Второе к ряду моё пробуждение в 13 веке, в эмоциональном плане, выдалось куда менее драматичней первого. Я проснулся впотьмах. Скудно рассеиваемый сумеречный зимний свет с трудом пробивался через тусклое слюдяное оконце. И вновь я проснулся в теле тринадцатилетнего подростка, которое неведомо, каким образом, оказалось, занято моим сознанием, переброшенным сюда прямиком из 21 века. Душа мальчика, по всей видимости, покинуло своё телесное место обиталище. Во всяком случае, в своей новой телесной оболочке, присутствие каких–то посторонних сущностей я не чувствовал. Всё указывало на то, что этот подросток оказался целиком и полностью, по чьей–то прихоти или волею случая, в полном распоряжении духа пришельца из будущего или, может, параллельного мира?
Вчера, весь день, я прибывал просто в шоковом состоянии. Первые несколько секунд, лёжа на спине, я бездумно пялился в бревенчатый потолок, всё никак не мог понять, где я и что здесь вообще происходит?
Смоленская Русь. Княжич 1
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Смоленская Русь. Княжич 1
Глава 1
ВВЕДЕНИЕ (к прочтению необязательное)
Описываемый в произведении исторический период из–за недостатка сохранившихся письменных источников крайне туманен. Смоленские летописи, повествующие о XIII веке, попросту до нас не дошли, поэтому историкам приходится черпать информацию из других, иногородних летописных списков, а они дают о Смоленске крайне скудную и зачастую противоречивую информацию. До сих пор даже не понятна и вызывает споры родословная некоторых смоленских князей, как, например, Изяслава Мстиславича – одного из главных действующих лиц в моём произведении. Что уж, в таком случае, говорить о боярах и других менее важных лицах – они, исторической литературе если и известны, то лишь на уровне мифологизированных слухов, как некто Меркурий Смоленский противостоящий монгольским отрядам, возвращающимся с Новгородчины. Поэтому все местные, "смоленские" действующие лица в книге, будь то: ГГ–княжич, бояре, дружинники или иные горожане являются не более чем авторским вымыслом. Но и с реальными персонажами из других княжеств тоже не всё "чисто" с исторической точки зрения, присутствуют в некотором количестве авторские допущения или даже произвол. Но это всё–таки не учебник истории, а жанр попаданческой фантастической альтернативной истории.
Возвращаясь к князю Изяславу Мстиславичу необходимо, чтобы в дальнейшем не возникло недопонимания, кое–что пояснить. В исторической литературе до сих пор ведётся спор о том, кем он был – Смоленским князем или Новгород–Северским. Разные летописи дают диаметрально противоположные ответы на этот вопрос.
В большинстве исследований он признаётся сыном Владимира Игоревича, княжившего в Галиче около 1206–1207 гг. (Карамзин, 1991. С. 635, прим. 347; Соловьев, 1993. С. 129–131, 321–322; Андрияшев, 1887. С. 165; Феннел, 1989. С. 113; Dimпik, 1978. Р. 107–170; Dimпik, 1981. Р. 74; Гумилев, 1992. С. 504; Котляр, 1997. С. 101; Майоров, 2001. С. 542, прим. 83). На отсутствие оснований для такого отождествления указывала другая группа исследователей, для которых более верным представляются прямые указания источников на происхождение Изяслава от Мстислава Романовича (Грушевский, 1900. С. 149; Грушевский, 1991. С. 282, прим. 2; Пашуто, 1950. С. 214–216). Промежуточное положение занимает гипотеза А. А. Горского о том, что Изяслав был сыном Мстислава Мстиславича Удалого, то есть одним из тех детей Мстислава, которым Даниил в 1231 г. передал Торческ (Горский, 1996 (1). С. 14–15).
ПСРЛ, П., 770. В Ипатьевской и Новгородской первой летописях отчество Изяслава не указано (ПСРЛ, П., 770–774; НПЛ, 74, 284). Однако в большинстве других сводов он именуется Мстиславичем (ПСРЛ, 1, 457, 513; 'У, 214; VI, 287; Татищев, 1995. С. 229), причем иногда уточняется, что он был сыном Мстислава Романовича Старого, погибшего на Калке (ПСРЛ, VII, 236; Х, 104; ХУ, 364; ХХУ, 126). Ориентируясь именно на эти летописные указания, Изяслав Мстиславич в дальнейшем будет указываться со смысловой пометкой «Смоленский», то есть ведущего свою родословную из династии Ростиславичей.
Глава 1. Смоленское княжество. Город Зарой. Февраль 1233 г. [1]
Второе к ряду моё пробуждение в 13 веке, в эмоциональном плане, выдалось куда менее драматичней первого. Я проснулся впотьмах. Скудно рассеиваемый сумеречный зимний свет с трудом пробивался через тусклое слюдяное оконце. И вновь я проснулся в теле тринадцатилетнего подростка, которое неведомо, каким образом, оказалось, занято моим сознанием, переброшенным сюда прямиком из 21 века. Душа мальчика, по всей видимости, покинуло своё телесное место обиталище. Во всяком случае, в своей новой телесной оболочке, присутствие каких–то посторонних сущностей я не чувствовал. Всё указывало на то, что этот подросток оказался целиком и полностью, по чьей–то прихоти или волею случая, в полном распоряжении духа пришельца из будущего или, может, параллельного мира?
Вчера, весь день, я прибывал просто в шоковом состоянии. Первые несколько секунд, лёжа на спине, я бездумно пялился в бревенчатый потолок, всё никак не мог понять, где я и что здесь вообще происходит?
– Оклемался княжич! – первое, что я услышал – это был чей–то невнятный возглас с каким–то странным акцентом резанувший мой слух.
Я медленно повернул голову на звук. Перед глазами вдруг всё сразу закачалось, словно я оказался на корабле в штормовую погоду. С трудом зафиксировал взгляд на чьём–то усатом лице. Рядом всплыли другие явно встревоженные бородато–усатые, незнакомые физиономии.
– Владимир Изяславич! Наконец–то очухался! – искренне обрадовался первый увиденный мною здесь усач.
– Я Михаил! – ответил я и тут же сам поразился своему непривычно звучащему голосу.
– Истинно так, княжич, то твоё крестильное имя! Сейчас твой отец придёт, его уже позвали! Вот радость–то у князя будет!
– Кто ты? Какой ещё князь? – изумился я, еле–еле раскрывая ссохшийся рот, с трудом шевеля обезвоженном языком.
– Опамятовал! – лицо усача побледнело.
Тут в комнату влетел ещё один ряженый мужик, лет пятидесяти.
– Сыне! Очнулся! – радостно взревел вошедший и полез своими руками ко мне, с явным намерением обнять.
– Тихо, княже! – одёрнул князя (???) усач.
– Что ты Перемога?! В своём ли ты уме? – голос князя от негодования буквально окутал всех здесь присутствующих леденящим холодом.
– Я–то, Изяслав Мстиславич, слава Богу, в своём разумении, да вот беда, сын твой никого не признаёт! Видать напрочь опамятовался от хвори!
– Сыне, верно ли твой пестун рекёт? – я молчал, обдумывая ответ. Явно ведь, что угодил я в какую–то чертовщину – уже успел бросить мимолётный взгляд на свои руки, которые оказались вовсе и не моими!
Князь, наверное, прочитал ответ по моему беспомощному взгляду.
– Плевать! Заново всему обучим, главное жив остался! – с этими словами отец моего нового тела приподнял меня, крепко сжимая в объятиях.
Проснувшись во второй раз всё в той же средневековой комнате, я принялся вновь и вновь перекручивать в голове мысли, нагрянувшие воспоминания. Тело затекло, и я постарался тихо потянуться под тёплой медвежьей шкурой. За спиной послышалось чьё–то пыхтение, очевидно, в комнате я был не один. Поскрипывая досками, я перевернулся на другой бок.
На соседней лавке сосредоточено наматывал на свои ноги полотняные, давно не стираные обмотки, мой свитский. Вчера он вроде как назвался, странным именем или прозвищем "Тырий", я так толком и не понял. Сильно не разлепляя глаз, вгляделся в его сгорбленную фигуру. Выглядел паренёк лет на пятнадцать, то есть, на пару лет постарше моего нового телесного место обиталища. Он обладал запоминающейся внешностью – рыжий, худой, с веснушчатым лицом. Только я не понял, на черта он здесь спал, вроде бы вчера я засыпал в одиночестве? Надо бы аккуратно, в моём случае немногословно, прояснить этот вопрос. А то, знаете ли, с трудом удаётся понимать местный кривичский диалект старославянского языка. Вдобавок меня так и подмывает сказануть, что ни будь этакое, на современном мне русском, что для слуха местных обитателей звучит как нечто тарабарское и непонятное. Вот и вчера мне приходилось натуральным образом "фильтровать базар", подстраиваясь под местную "мову", запоминая новые слова, фразеологизмы и обороты речи.
Ситуацию вживления в личину реципиента облегчали два обстоятельства. Во–первых, раньше Владимир Изяславич – именно так зовут княжича, куда меня забросила нелёгкая, сильно заикался. В момент первого "пробуждения", когда я здесь неожиданно очнулся, мне об этой особенности княжича ничего не было известно. Поэтому, пребывая в полу шоковом состоянии, я сразу начал чисто, но маловразумительно говорить с окружающими, отвечая на обрушившейся, на меня поток вопросов. Они беспрестанно сыпались от суетящихся у моего ложа лекарки, князевых людей, от самого князя участливо и весьма озабоченно взирающим на происходящее. В разговоре с ними сразу стал придерживаться простой легенды – дескать, ничего не помню кроме отдельных слов, да ещё в моей голове появились какие–то новые слова, которых никто здесь и не слыхивал. Пришёл княжеский, а заодно и мой духовник. В незнакомых словах он опознал неправильно произносимые, исковерканные мной слова из болгарского, латинского, греческого, польского и немецких языков. Я от этого безапелляционного заявления учёного священнослужителя лишь облегчённо перевёл дух, пусть будет так! Как говорится, хоть чугунком меня называйте, только в печь не ставьте!
Лишь под вечер отец княжича Изяслав Мстиславич, успокоительно гладя меня по голове сообщил, что хоть сын и обезпамятовал, но нет, дескать, худа без добра, перестал заикаться. В тот момент, уже окончательно разобравшись где, и в ком я нахожусь, мне оставалось лишь молча про себя зло сплюнуть. Сейчас бы мне этот изъян княжича пригодился, до момента, пока бы я, в достаточной мере, не пополнил свой словарный запас.
А выяснить из ведшихся вокруг разговоров, пусть даже и будучи, по большей части, в роле пассивного слушателя, мне удалось вот что. Оказывается, княжич, то бишь я, вместе с некоторыми другими членами княжеской семьи серьёзно болел какой–то заразной болезнью обрушившейся на Смоленские и Новгородские земли. Судя по редким оспинам, оставшимся на теле – похоже на оспу.
И вот сейчас, глядя на проворно одевающегося Тырия, я решил не тратить время в пустых рефлексиях и самобичеваниях. Пока нет взрослых, надо пользоваться моментом, побольше разговаривать с приставленными ко мне "дворскими" или "дворянами", по–разному их здесь называли.
– Эй! – прохрипел я своим ломающимся голосом, – ты чего тут делаешь?
– Сызнова опамятовался! – испуганно всплеснул руками мой незваный сосед по комнате. – Это же я, Тырий, твой «спальник»!
– Да помню я! Только не пойму, что тебе больше спать негде, кроме как в моих покоях?
– А где же ещё мне почивать прикажешь!? Я, да Корыть, да Веруслав – всё твои "спальники", спим по–очереди с тобой.
Как то двусмысленно прозвучало. Одно радует, что хоть не в Древнюю Грецию забросило, там гомосятины сплошь и рядом хватало, один Александр Македонский со своими воеводами–любовниками чего стоит!
– А девок, почему среди "спальников" нет! – я шуточно возмутился, от чего Корыть тихо хрюкнул, боясь громко засмеяться.
– Дык отец твой, наш князь Изяслав Мстиславич такого не позволит тебе, ублюдков–то с девицами приживать, – и чуть задумавшись, дополнил, – да и мал ты есчо, до четырнадцатилетия тебе ещё год остался! На днях, когда ты, Владимир Изяславич, болезный в горячке был, тебе токмо тринадцать лет сполнилось.
Понятно, значит, здесь что–то вроде совершеннолетия в четырнадцать лет наступает, это откровенно говоря, радует. Меньше всего я себя ощущаю и желаю оставаться сопливым подростком, когда над страной сгущаются грозовой тучи – во вчерашнем разговоре с духовником мне удалось установить точный год от Рождества Христова – тысяча двести тридцать третий! Это значит, что до монгольского нашествия на Русь оставалось меньше пяти лет! Но эти года ещё надо суметь прожить, а значит надо вживаться в новый образ. Кажется, из уст «спальника», прозвучало что–то про ублюдков, надо бы прояснить ...
– А ублюдки кто такие?
– Ну как же? – удивился Тырий, – дети незаконнорождённые или от рабынь – рабиничи. Вот к примеру твои "меченоши" Вертак и Вториж, "спальник" Корыть – все как есмь ублюдки и рабиничи! Но лучше их так не называть, обижаются.
– А ты Тырий, случаем не ублюдок? – подавляя смех спросил я, не в силах скрыть улыбку. Ну смешно мне, когда люди сами себя всерьёз считают ублюдками.
– Не–а! Я своего отца знал, десятником у нашего князя Изяслав Мстиславич был, пока ноныча от морового поветрия не сгинул! – Тырий подозрительно шмыгнул носом. – Но ты, княжич, этого всего верно не помнишь? – с толикой надежды в голосе на моё выздоровление спросил Тырий.
– Забыл я обо всём этом!
– Так слушай! – оживился "спальник". – У меня есчо и брат есть, на год тебя молодше. Как подрастёт тоже в гридни пойдёт! Мечом деревянным машет – только свист стоит, не хуже тебя Изяславич!
Ага, подумал я, слушая Тырия, взахлёб повествующего о своей семье. Тот ещё из меня мечевик выйдет! Никогда и никаким холодным оружием, кроме кухонного ножа, я не владел. Да и нож использовал лишь по прямому предназначению и не более того. Разве, что может какая–нить телесная память осталась? Чего гадать, скоро всё само собой выяснится! И словно в подтверждение моих мыслей неожиданно прозвучало:
– Ты сегодня княжич никак лучше себя чувствуешь?! – и, не дав мне слова вымолвить Тырий продолжил. – Давай тогда одеваться будем, Изяслав Мстиславич уже вставши!
Прозвучало так уверенно, что и язык не поворачивался как–то возражать и отказываться. Вот я и насимулировался! Придётся вставать и будь, что будет, решил я про себя, решительно вскакивая с лавки. Тырий выглянул за дверь, и в комнате сразу нарисовалась ещё парочка "спальников". Видать под дверью, подлецы караулили!
Минут за десять общими усилиями, меня умыли и облачили в дорогие, попугайской расцветки одежды. Кафтан был ниже колена малинового цвета, его воротники, рукава и подол были наведены золотом. Подпоясался золотым ремнём, натянули на ноги востроносые кожаные сапоги зелёного цвета, а на голову – синюю шапку с красными наушниками. В таких нарядах сразу почувствовал себя каким–то скоморохом.
Вышли из комнаты. Встречная дворня, при моём появлении, замирала и склоняла головы в поклонах. Пара босяков, лет десяти–одиннадцати, возящихся у печки, вовремя не среагировала на княжича подобающим образом, за что тут же получили затрещины от сопровождающих меня дворян. Раскланивались со мной не только челядь, но и встречные дружинники, бросая в мою сторону оценивающие взгляды. Дескать, в своём ли уме княжич прибывает или того ... свихнулся в конец. Видать, приключившаяся со мной "амнезия" ни для кого не была секретом.
Так, шествуя по коридорам и переходам, мы набрели на князя, являющегося по совместительству ещё и отцом княжича Изяслава Мстиславича. Одет он был также безвкусно, как и я. Щеголял князь в зелёном кафтане, а сверх него было одето синее корзно с красным подбоем, застегнутое на правом плече красною запанною с золотыми отводами, подпоясанный золотым поясом с четырьмя концами. Свитские при виде князя разом склонили головы, я, чуть подумав, тоже последовал их примеру, слегка качнув головой.
– Ну как сыне? – Изяслав Мстиславич, тряся длиннющими усами, свешивающимися ниже подбородка, приобнял меня своими лапищами за плечи, – по–здорову ли тебе?
– Телесно вроде здоров, но память так и не вернулась, ничего не помню!
Изяслав Мстиславич тяжело вздохнул.
– Ладно, сыне, иди кушай, а потом ступай к своему дядьке–пестуну – Перемоге. Займёшься с ним ратным учением. Вот, глядишь, так по не многу и обрастёшь новой памятью, какие твои годы! Там, тебе и забывать–то было особо нечего!
– Слушаюсь отец! – в мыслях я возблагодарил всех святых за здравомыслящего родителя, попавшегося на моём новом жизненном пути.
– После Перемоги зайдёшь к нашему духовнику – отцу Варламию. Он тебя не токмо духовно окормлял, но и учил грамоте и цифири. Не вспомнишь – заново учить зачнёт, я уже распорядился. Ныне же вечером, по случаю твоего выздоровления устроим пир! А теперь ступай.