— Если это все, то иди, — заметила королева.
Он заставил себя вежливо улыбнуться и поклониться.
— Прошу прощения, моя королева.
Она не ответила и вернулась к своему письму.
Уорсингтон встретил его на нижней галерее.
— Ну что? — хмуро поинтересовался он.
— Пишет нам с тобой письма.
Уорсингтон поморщился.
— Но меня волнует другое, — заметил Бертрам.
— Что?
— Теннесси.
— А что с ним?
— Она говорит, что не знает, где он.
— И что с того?
— Помнишь, какой она была, когда Теннесси только уехал? А когда его пытались убить? Ты можешь себе представить, что он пропадает неизвестно куда, а ее это совершенно не волнует?
— С трудом, — признал Уорсингтон после недолгого раздумья.
— Вот и я — с трудом. Поэтому и думаю, что она отлично знает, где он. И, более того, бывает там сама.
— Это кажется мне все-таки довольно сомнительным...
— Да? Как ты думаешь, сколько времени ей нужно, чтобы долететь до... докуда угодно?
— Хм.
— Вот именно. В любом случае, стоит проверить, чем ее величество занимается по ночам.
***
Джоан прилетала не каждую ночь. Когда она была с ним, Генри не особо задумывался о происходящем. Думал он потом, в те ночи, когда ее не было. Уснуть все равно получалось только под утро, и Генри лежал в темноте, стараясь отпустить свои мысли, как научился это делать в заключении. Образы сменяли один другой, воспоминания смешивались с мечтами, рассуждения путались с игрой воображения...
Мысль пришла настолько неожиданно, что Генри резко сел на постели, застигнутый врасплох.
Он провел в Риверейне три месяца. За это время она пыталась превратиться в дракона несколько раз. Он покинул столицу в конце лета. Месяц назад Бертрам писал ему, что все в порядке. И почему-то Генри был уверен, что и сейчас все в порядке, что она не превращалась с тех пор, как он уехал.
Потому что в этом не было нужды. Джоан прекрасно контролировала себя. Она прилетала к нему — значит, могла свободно превращаться в дракона и обратно. И Генри сейчас был уверен, что Джоан могла бы остановить превращение, даже если оно начиналось помимо ее воли, не прибегая к его помощи.
Могла.
Но не останавливала.
В ту ночь он так и не заснул. А рано утром начал собираться в обратный путь.
Пора было возвращаться в Тенгейл.
***
Джоан смотрела на почти уложенную котомку спокойно, сдержанно, холодно. Генри заметил, как она вошла, но оглянулся лишь на мгновение и продолжил заворачивать еду в дорогу. Он собирался выйти следующим утром — надеясь, что в эту ночь она тоже не прилетит. Ему не хотелось разговаривать с ней.
— Ты собираешься уходить, — тихо произнесла Джоан.
Он кивнул, хотя она и не спрашивала.
— Видимо, есть серьезная причина, по которой ты решил это, ни сказав мне ни слова.
На этот раз Генри обернулся.
— Есть.
Она выжидающе смотрела на него.
— Это ведь ты начинала свои превращения? Якобы непроизвольные, те, которые мне приходилось останавливать?
Ее глаза сверкнули — в подтверждение, она могла бы уже не отвечать. Но, мгновение помолчав, Джоан сказала:
— Да.
— И в ту ночь, когда...
— Нет. Тогда — нет, — ее голос звучал твердо. Он поверил.
И почувствовал некоторое облегчение. Хотя бы тогда она не обманывала. Поэтому следующий вопрос он задал почти мягко:
— Зачем?
Джоан отвела взгляд. Пробормотала глухо:
— Мне нужно было сделать так, чтобы ты точно не мог исчезнуть.
— А просто попросить ты не могла?
Она слабо усмехнулась.
— Могла. Но это бы ничего не изменило, — и добавила едко:
— Ты уже однажды ушел.
На этот раз Генри не удалось сдержаться:
— Потому что ты попросила!
— А ты и не спорил!
— Я дал слово королю! Что, если ты попросишь меня уйти, я уйду!
Ее лицо слегка дрогнуло, но затем она заметила холодно:
— И на это ты тоже согласился.
Генри глубоко вздохнул, пытаясь не сорваться.
— Ты знала, как тяжело мне было тебя сдерживать. Чего мне это стоило.
Она снова отвела взгляд.
— У меня не было выбора.
— Был. Если бы ты хоть раз не стала прикрываться драконом и набралась смелости сказать честно, что ты чувствуешь.
Джоан вздрогнула.
— Ты мог бы сделать то же самое, а не радостно уходить всякий раз, когда я предоставляю тебе такую возможность!
Генри не выдержал:
— Я уходил не радостно! И я искал тебя все это время! Все эти проклятые три года я только и делал, что искал тебя! И вовсе не из-за дракона, а потому что по-прежнему считал тебя своей женой!
Сначала Джоан растерялась и явно не знала, что ответить. Но потом ее лицо снова стало спокойным и холодным, и, слегка прищурившись, она бросила:
— Целых три года только и делал что искал меня? И ни разу за это время не был с другой женщиной?
Он замешкался, и этого хватило, чтобы Джоан зло, торжествующе усмехнулась.
Генри снова сделал глубокий вдох и тихо спросил:
— А ты? Скажешь, что ни с кем не была?
Джоан перестала улыбаться — только злой прищур сохранился.
— В моем случае это было невозможно.
— И ты даже не пыталась?
Она долго молчала.
— Достаточно, Генри, — наконец сказала она. Пошла к двери, по пути бросив:
— Счастливо добраться до Тенгейла. По приезду напиши Уорсингтону. И Бертраму. Они тебя искали.
Генри не стал ничего отвечать.
Дверь громко захлопнулась. Он невольно обернулся — но на этот раз в доме никого больше не было.
***
Леди Теннесси ни о чем не спросила Генри, когда тот вернулся в замок. Но на следующий день за ужином заметила:
— Пока тебя не было, в столице происходили интересные вещи.
Генри сделал вид, что пропустил замечание мимо ушей, увлеченный едой. Его мать это, разумеется, не остановило.
— Наша королева сначала собиралась выйти замуж за молодого Лотарского князя, а потом передумала. Ты не знаешь, почему?
На этот раз Генри выразительно посмотрел на мать.
— Как я могу знать? Я все время был там, — он кивнул в сторону гор.
— А где в это время была Джоан? — невозмутимо спросила леди Теннесси.
Он не успел соврать сразу, а потом врать было уже бессмысленно.
— Что произошло? — спросила леди Теннесси.
Генри молчал. Его мать изучала его лицо.
— Вы поссорились, — продолжила она.
Генри снова не нашел нужным отвечать. В конце концов, она даже не спрашивала.
— Кажется, я допустила серьезный пробел в твоем воспитании, — пробормотала леди Теннесси. — Но с мальчиками всегда тяжело говорить о любви.
Генри мрачно посмотрел на нее.
— Сначала они слишком маленькие, а потом вдруг становятся слишком большими.
Он слабо усмехнулся. Генри хорошо помнил эту интонацию — ироничную и чуть усталую, как будто леди Теннесси наперед знала, что все ее слова будут сказаны впустую.
Она задумчиво смотрела на огонь, подперев голову рукой.
— Почему-то среди людей упорно бытует мнение, что любовь — это радость, счастье, блаженство и наслаждение. А потом оказывается, что все не так, и тогда те же самые люди заявляют, что любви не существует. И никому не приходит в голову, что они просто ошиблись, перепутали ее с чем-то другим. Любовь, Генри, — это слышать и понимать другого. Пытаться услышать и понять, во всяком случае. Мы с твоим отцом оба ошибались, — леди Теннесси повернулась к Генри и внимательно посмотрела на него, делая ударение на слово «оба». Он приподнял брови. — Оба, Генри. Но всегда мы пытались понять и услышать друг друга. Мы спорили, не соглашались, ссорились — но все равно пытались. И в моменты сомнения и одиночества мы обращались друг к другу — зная, надеясь, что будем поняты и услышаны. Это не наслаждение, Генри. И не счастье. Это работа. Тяжелая работа, в которой каждый день нужно безжалостно выкладываться по полной. И у тебя будут удачные дни. Будут плохие. Будут те, о которых ты никогда не захочешь вспоминать. Но каждый день ты будешь знать, что есть хотя бы один человек, который поймет и услышит тебя.
Генри снова усмехнулся — спокойно, холодно.
— Я не думаю, что Джоан хочет меня понимать, — он решительно поднялся из-за стола. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — кивнула леди Теннесси. — Я завтра уезжаю, — добавила она будничным тоном, как будто всего предыдущего монолога и не было.
— Куда?
— К своей кузине. Мне понравилось гостить у нее осенью. Ты не будешь без меня скучать?
— Постараюсь, — улыбнулся Генри.
***
Скучать он начал на третий день. Губерт отлично справлялся с управлением областью, как делал это все предыдущие десять лет, и Генри не видел смысла начинать вдруг играть роль мудрого правителя — хотя благодаря пребыванию в столице его опыт в этой области сильно вырос. Тем более, что вид документов навевал неприятные ассоциации.
Он пробовал ходить по горам — но они больше не выглядели спокойными и прекрасными. Горы были промозглыми и серыми, как и замок, и весь окружающий мир. Генри заперся в библиотеке — но и чтение тоже не увлекало его, как раньше, и дело закончилось распитием с Ленни на двоих большой бутылки настойки и игрой в шахматы, в которых Ленни ничего не смыслил.
Впрочем, он быстро учился.
На следующий день Генри твердо решил не пить — но Ленни отказался как играть в шахматы на трезвую голову, так и пить в одиночестве, поэтому вечер в библиотеке грозил растянуться на целую вечность.
Он не видел Джоан больше недели. И она, по-видимому, не собиралась видеть его. Движимый внезапным порывом, Генри подошел к окну, распахнул его. Постоял, вглядываясь в ледяную свежую темноту горной ночи. Ветер шумел в деревьях — но больше ничто не нарушало первозданной тишины.
«Дурак ты», — подумал Генри, грустно усмехнувшись. Решительно захлопнул окно и вернулся в кресло. Открыл книгу, с позавчера валявшуюся на столике. Попытался вспомнить, о чем читал.
— Генри, ты дурак? — раздалось у него за спиной.
Он резко обернулся. Джоан стояла в дверях. Вид у нее был довольно сердитый.
— Это такая шутка? Открыть окно, а потом захлопнуть его у меня прямо перед носом?
Генри молчал. Ужасно хотелось рассмеяться — но он подозревал, что момент неподходящий.
— Я еле успела увернуться, — добавила Джоан раздраженно.
Генри встал подошел к ней. От Джоан веяло осенним холодом, раздражением и еще чем-то, что она, кажется, тщательно пыталась скрыть.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Генри, уходя от темы закрытых окон.
Джоан закусила губу. Осмотрела комнату за его спиной, как будто ища там ответ на вопрос, затем снова глянула на Генри. Нахмурилась. Отвела взгляд. Слегка кашлянула. Генри удивленно поднял брови.
— Джоан?
Она тяжело вздохнула, прошла мимо него к окну, которое Генри только что захлопнул. Постояла, барабаня пальцами по подоконнику.
— Тьма! — зло пробормотала Джоан, поворачиваясь к Генри. Она выглядела очень растерянной, и это его искренне забавляло. — Я не умею.
— Не умеешь что?
— Признаваться в любви. И вообще не уверена, умею ли я любить.
Не рассмеяться становилось почти невозможно, но Генри усилием воли заставил себя очень серьезно кивнуть.
— Но я хотела сказать... Потому что это надо сказать...
Она заговаривалась. Невероятно.
— Если с тобой что-нибудь случится..., то я... — Джоан смотрела куда-то чуть правее Генри. Ему очень хотелось глянуть, что же там такое, но он не спускал глаз с Джоан. В конце концов, когда еще ему представится возможность увидеть ее настолько неуверенной в себе?
Джоан так и не договорила, и Генри решил, что пора ее спасать.
— Я примерно понял, что ты имеешь в виду, — мягко заметил он.
Джоан глубоко вздохнула и снова отвернулась к окну. Пальцы запрыгали по холодному камню.
— Я не знаю, что делать, — голос Джоан звучал глухо — но был уже куда больше похож на нее. — Не могу же я всю жизнь летать к тебе, как почтовый голубь.
— Не можешь, — совершенно серьезно согласился Генри.
— Тогда получается, что тебе нужно жениться на мне.
— Я уже женат на тебе, — заметил Генри.
— Но об этом пока никто не знает, — фыркнула Джоан. — А когда узнают, обратного пути уже не будет. И тебе придется стать королем.
— И ты этого не хочешь.
— Да, — она обернулась, теперь явно расстроенная. — И, Генри, ты должен понимать, почему. Я никому этого не пожелаю. Тебе — в первую очередь. Кроме того, та моя проблема...
Она запнулась. Генри ждал.
— Я по-прежнему не могу иметь детей, — сказала она очень тихо. — Совсем, точно, наверняка. Собственно говоря, именно этим я отговорила Брайана от брака со мной.
Генри кивнул. Немного подумав, спросил:
— А если не считать твое благородное желание оградить меня от ужасов правления и заботу о моем потомстве? Ты бы хотела?
— Хотела бы я, чтобы ты стал королем? — переспросила Джоан.
Генри снова кивнул.
Она грустно улыбнулась.
— Хотела бы, чтобы рядом всегда был человек, которому я могу полностью доверять? Хотела бы больше не принимать в одиночку решения, которые принять не могу? Не гадать, какого еще олуха сосватает мне Уорсингтон для устранения внешнеполитических проблем? Не пытаться удержать двенадцать горланящих идиотов от того, чтобы они поубивали друг друга? Не думать о том, что никто не заменит меня, если я скажу, что устала и больше не могу? Ты спрашиваешь меня, хотела бы я этого?
Генри долго молчал. А затем, не говоря ни слова, повернулся к камину и стал по очереди заглядывать во все шкатулки, стоявшие на полке.
— Что ты ищешь? — спросила Джоан.
Вместо ответа Генри лишь пробормотал:
— Как обычно. Положил так, чтобы «точно не потерялось». Да что ж такое!
Он все хлопал крышками и скрипел замочками, чувствуя недоуменный взгляд Джоан. Но наконец ему повезло.
— Нашел! — объявил Генри и подошел к Джоан. Раскрыл ладонь.
Старинное кольцо и браслет тускло блеснули в свете свечей. Джоан громко вздохнула.
— Держи, — сказал Генри тихо, протягивая браслет. — И давай свою руку.
Джоан не спускала с него глаз — и, если бы Генри сейчас посмотрел на нее, он наконец узнал бы девушку, которая три года назад стояла с ним у края обрыва.
— Так, — деловито пробормотал Генри, рассматривая палец Джоан с надетым на него кольцом. — Johaneth, твое кольцо снова благополучно возвращается тебе, и так далее, и тому подобное...
— Генри! — вспыхнула она.
— Что? — он невозмутимо поднял взгляд. — Я в прошлый раз уже все сказал. Смысл повторять дважды?
Она сердито фыркнула.
— Дело за тобой, — улыбнулся Генри.
Джоан вздохнула. Взяла его за правую кисть и застегнула тяжелый браслет.
— Ничего не собираешься сказать? — ехидно поинтересовался он.
— А я тоже в прошлый раз уже все сказала, — совершенно спокойно заметила она.
Они посмотрели на свои руки.
— Уорсингтон будет в восторге, — пробормотала Джоан.
И вот тогда Генри наконец расхохотался.
Снег и смерть
Кольцо блестело на пальце королевы, когда на него падал солнечный свет, и этот блеск очень мешал сосредоточиться. А сосредоточиться Бертраму нужно было позарез.
— Но ведь это просто невозможно, — пробормотал он. — Брак монарха, если он не был одобрен родителями, должен быть согласован с Советом лордов, и только потом может проводиться церемония...
— Он же был одобрен, — глухо заметил Уорсингтон. — Я сам составлял текст того письма.
Бертрам мрачно глянул сначала на первого лорда, затем на королеву. Она была спокойной и невозмутимой, как обычно — пожалуй, еще более спокойной, чем обычно. Сейчас это была уже не маска, скрывавшая испуганную девочку. Девочка в маске устроила бы истерику, прошипела бы, что они сами должны придумать, как теперь все уладить, а она решила и точка. Королева, сидевшая перед ними сейчас, слушала их с вежливой внимательностью.
Но кольцо на пальце, тем не менее, блестело.