Баррет-младший застал его за той самой книгой.
— Читаешь? — спросил Эдвард, с удовольствием опускаясь в удобное библиотечное кресло после того, как они поприветствовали друг друга.
— Угу, — пробормотал Генри, досматривая страницу перед тем, как закрыть книгу. Баррет рассмеялся, Генри улыбнулся и отложил том в сторону. — Прости.
— Ничего. Я знаю, что у тебя в жизни две страсти — книги и женщины. Почему бы тебе не жениться в конце концов на поэтессе?
— Они редко встречаются в природе, — спокойно заметил Генри. Баррет снова рассмеялся.
— Значит, ты теперь военный герой? — спросил Генри, чтобы сменить тему разговора. Он совсем не хотел обсуждать сейчас женщин.
— Не больше, чем ты, — заметил Баррет.
— Я?
— Ну конечно. Доблестный защитник риверейнских стен и все такое.
Генри поморщился.
— Сдается мне, ты с удовольствием со мной поменялся бы? — спросил Эдвард.
— Безусловно, — согласился Генри. — У меня было три дня тоски на стенах и предшествующие им несколько недель ада. У вас, судя по рассказам, все было куда веселее.
Эдвард пожал плечами.
— Пожалуй. Хотя, — добавил он тихо, — у нас тоже не обошлось без... ада.
— Ты о Бронсдли? — догадался Генри.
Эдвард кивнул.
— Ты можешь рассказать мне, что именно там произошло?
— А что ты уже знаешь?
— Только то, что на ваш авангард напали, а затем вместо армии имперцев вы нашли выжженные поля.
— А как это произошло, ты знаешь?
Генри внимательно посмотрел на Баррета.
— Догадываюсь.
— Значит, ты знаешь не сильно меньше, чем мы, — просто сказал Баррет. Было видно, что он не хочет вдаваться в подробности.
— Эдвард, ты знаешь, что произошло до этого? Что заставило ее...
Баррет отвернулся, внимательно рассматривая корешки на ближайшей полке. В некоторых местах книг не хватало. Точно так же, как Генри знал о событиях под Бронсдли, Эдвард уже знал все слухи, которые ходили о лорде Теннесси и королеве. Баррет слишком хорошо был знаком с обоими, чтобы верить и половине этих сплетен, но если хотя бы малая часть была правдой, то Генри был последним человеком, которому стоило рассказывать о Гаррете Уилшоу.
— Ты уверен, что хочешь это знать? — спросил он наконец.
— Я, может быть, и не хочу, но должен, — усмехнулся Генри. — Профессиональный интерес.
— Ах, ну да, — кивнул Эдвард. — Ты же здесь смотритель дракона или как-то так.
Генри снова усмехнулся.
— Да. Как-то так. Ну так что? Ты расскажешь, что тогда действительно случилось?
Баррет снова принялся рассматривать книги. Корешки томов смотрели на него в ответ с суровой и неподкупной честностью.
— Был один человек, — начал Эдвард ровно и спокойно, не спуская с книг глаз. — По правде сказать, никто ни о чем не догадывался до самого последнего момента, поэтому я далеко не уверен, что действительно что-то было... Но, с другой стороны, — осторожно продолжил он, поглядывая на Генри, — я сам видел, что она держала его за руку, когда он умер. Но она вообще часто помогала раненным. Перевязывала, лечила.
Генри сидел, всеми силами стараясь оставить на лице маску вежливой заинтересованности, которая была там до того. Он не знал, насколько это хорошо ему удавалось, потому что единственным, что он сейчас чувствовал, была расползающаяся внутри пустота. Она постепенно распространялась на все новые и новые органы, и Генри только надеялся, что до легких эта пустота доберется в последнюю очередь, потому что только возможность спокойно вдыхать и выдыхать позволяла ему до сих пор сохранять лицо.
— Говорят, еще они были вместе, когда накануне вернулись в лагерь, и вроде бы она тогда зашивала ему рану на голове. Но все это могут быть слухи, — быстро добавил Эдвард, внимательно глядя на совершенно невозмутимого Генри. — О королеве чего только не рассказывали. Да и сейчас рассказывают, — пробормотал он, снова переводя взгляд на полки.
Генри воспользовался тем, что его друг отвернулся, чтобы как следует привести себя в порядок. Пустота подбиралась к легким, но он надеялся, что ему еще хватит времени, и потому сказал, спокойно и уверенно:
— Что ж, это действительно все объяснило бы. Так что, возможно, и не слухи.
В это мгновение легкие тоже исчезли, и Генри стремительно поднялся, зная, что больше он уже не сможет держать себя в руках.
— Уходишь? — спросил Эдвард, как-то слишком понимающе глядя на него, и Генри мысленно проклял себя за отсутствие выдержки. Нужно было остаться, продолжить ничего не значащую беседу, пошутить опять насчет женщин и книг — все что угодно, только не сбегать вот так, сразу же, выдавая себя с головой. Но пустота уже заполнила грудную клетку целиком, и на остатках дыхания Генри успел пробормотать:
— Да, мне нужно... — и тут же развернулся и пошел прочь из библиотеки, не разбирая дороги. От недостатка воздуха начинала кружиться голова — хотя, возможно, пустота просто успела добраться и до нее тоже. Это было хорошо. Пустота в голове должна была лишить его возможности думать. Хотя бы на какое-то время.
Он оказался на верхней галерее и остановился там, привалившись к колонне и пытаясь продышаться. Половина сознания уже послушно исчезла вместе с остальными внутренностями — но другая предательски продолжала работать, и в ней по кругу вертелись мысли, одни и те же, но предстающие под разным углом и потому всякий раз ранящие по-разному.
Этого он никак не ожидал. Именно не ожидал — с изумлением Генри понял, что никогда не предполагал у нее кого-то еще. Все, что мучило его в их отношениях, касалось только их двоих. Это были его ошибки или ее равнодушие, его невнимательность или ее жестокость — но он никогда не думал, что она просто могла полюбить кого-то другого. Эта мысль не посетила его ни разу за те три года, что они не виделись. И с ужасом он понял, что до сих пор был уверен, что такое невозможно.
«Я бы на твоем месте хорошенько подумала, хочешь ли ты, чтобы эта девочка стала чьей-то чужой женой».
Генри стукнулся головой о колонну, пытаясь выбить все мысли.
Его мать была права — она опять оказалась права, а он опять оказался идиотом, который не послушался ее, когда у него была возможность.
«И это действительно все объясняет», — с горечью подумал он про себя, вспоминая непроницаемое, холодное равнодушие Джоан. Разумеется, какое ей было дело до него, оставившего ее столько лет назад, когда совсем недавно умер человек, который действительно был ей дорог? А может быть, это вовсе не Генри оставил ее тогда? Может быть, она сама тогда поняла, что он ей не нужен?
Генри снова стукнулся головой, но мысли, к сожалению, от этого никуда не исчезали.
Он не знал, сколько простоял на галерее, но постепенно небо над внутренним двором начало темнеть. Генри собрался отлепиться наконец от колонны и дойти до своей комнаты, когда вдруг сзади раздалось:
— Генри?
Он резко обернулся — все внутренности тут же вернулись, правда, судя по всему, не совсем на свои места. Он не помнил, чтобы его сердце до того находилось в горле.
— Что с тобой случилась? — спросила Джоан, и Генри вздрогнул, потому что ее голос пах горными травами и летним солнцем.
— Ничего, — ответил он машинально, все еще пытаясь прийти себя от резкого напоминания.
— Генри Теннесси, — сказала она, подходя ближе, и он невольно сделал шаг назад, потому что перед ним была Джо, и этому нельзя было верить, — Генри Теннесси, я знаю тебя. У тебя что-то случилось.
— Я просто устал, — пробормотал он.
— На тебе лица нет.
Генри с силой провел по лицу рукой — то ли проверяя, на месте ли оно, то ли пытаясь стереть с него всякое выражение, потому что любое из них казалось категорически неправильным.
— Пойдем, — сказала она и подняла руку, но, на его счастье, все-таки не прикоснулась к нему. Он не знал, что случилось бы, если бы она сделала это.
— Куда? — спросил он.
— Ко мне в кабинет. У меня есть кое-что, что точно приведет тебя в чувство.
Генри подумал об очередном настое из трав, знакомый запах снова всплыл в памяти и снова застал его врасплох. Однако они уже шли, и Джоан была впереди и потому ничего не заметила.
В дверях Джоан остановилась, подождала его и широким жестом пригласила внутрь.
— Заходи.
В сгущающихся сумерках Генри смог разглядеть, что на столах снова возвышаются какие-то стопки. Джоан уже начала ходить по кабинету, зажигая везде свечи, и он увидел, что это на сей раз были не книги, а кипы бумаг.
— Что это? — спросил он.
— Документы от Уорсингтона. О состоянии дел в королевстве, — Джоан дошла до второго стола и зажгла три свечи в тяжелом канделябре. — У тебя какие отношения с делопроизводством?
— Плохие, — честно признался Генри.
— Отлично, — серьезно кивнула Джоан. — Потому что у меня тоже. Теперь я по крайней мере не буду себя чувствовать такой идиоткой.
— Подожди, — до Генри наконец дошло. — Это и есть то, что должно привести меня в чувство?
— Именно, — невозмутимо подтвердила Джоан. — Не смотри на меня так, — добавила она и пробормотала еле слышно: — Мне уже помогло.
Она села за свой стол, сосредоточенная и серьезная, в свете свечей страшно похожая на девочку из домика Сагра, Генри смотрел на нее и вдруг почувствовал, что все органы вернулись на место и отлично работают.
— Ты права, — согласился он. — Это должно помочь.
Она улыбнулась, потом махнула рукой на второй стол.
— Устраивайся поудобнее. Здесь работы на много часов.
***
Они не договаривались об этом — но с тех пор Генри время от времени стал появляться в кабинете королевы. Иногда по делу — а иногда просто так. И кажется, именно это «просто так» было самым важным. Во всяком случае, у Генри появилось ощущение, что его пребывание в Риверейне не совсем лишено смысла.
В одном он точно выиграл — теперь ему не нужно воевать с Джоан за книги. Он мог читать и в библиотеке, и в кабинете — и второе все чаще казалось ему более предпочтительным. Время от времени Джоан отрывала его от чтения и привлекала к государственным делам разной степени важности, но порой он мог целый день напролет провести в старом потертом кресле, наблюдая за тем, что происходит в кабинете. Часто к королеве приходили Бертрам и Уорсингтон, чуть реже — другие члены Совета. Первые дни при виде Генри они слегка удивлялись, тем более когда королева недвусмысленно давала понять, что абсолютно все разговоры можно вести в присутствии лорда Теннесси. Потом удивляться перестали. Это Генри слегка насторожило.
Он никогда не интересовался придворными сплетнями, особенно когда они касались его самого — но полностью проигнорировать слухи не мог, тем более что Ленни исправно следил за тем, чтобы держать своего господина в курсе всего. Слухи, ходившие о нем с королевой, больше походили на общеизвестный факт, и предполагали именно то, чего между ними не было совсем. Генри радовался, что ему удалось восстановить былое доверие, что порой тихий летний полдень в кабинете напоминал такой же полдень в доме Сагра — а слухам, между тем, было плевать на такие тонкие материи.
И все чаще Генри думал, что и ему одного лишь доверия уже недостаточно.
Но как это изменить, не понимал. То, что всегда безотказно работало со всеми остальными женщинами — даже с умницей Кларой, на Джоан очевидно не действовало. Каждый раз, когда она смотрела на него, Генри казалось, что Джоан видит его насквозь — а что было у него внутри, на что стоило бы смотреть?
Поэтому он быстро отводил взгляд на книгу ли или документ особой государственной важности, и на хитрую усмешку Бертрама отвечал совершенно спокойной улыбкой. Баррет один раз спросил его напрямую:
— Это правда, что вы с королевой?..
— Что мы — что? — уточнил Генри.
— Ну... Ты понял, — не очень вразумительно пояснил Эдвард.
— Нет, — ответил Генри, — не понял.
Баррет только кивнул и больше вопросов не задавал, а Генри продолжил приходить в кабинет королевы — «просто так».
Иногда его так и подмывало спросить, что она думает по поводу слухов. Но Генри боялся. Ему бы очень хотелось увидеть, как она смутится и запнется, хотя бы на мгновение.
Но он знал, что этого не будет.
***
Джоан все время ела. Генри приходил где-то после завтрака — один из столов был заставлен блюдами с остатками различных яств. Но в течение дня слуги приносили все новые и новые блюда — и Джоан методично уничтожала все. Делала она это так же сосредоточенно, как и остальные дела, хотя и не отвлекаясь от своего основного занятия. Просматривая документы, архивы, справочники и трактаты, Джоан неизменно что-нибудь жевала. При этом Генри не заметил, чтобы это хоть как-то сказывалось на ее комплекции — королева оставалась такой же стройной и гибкой.
В какой-то момент, поглощая очередной кусок пирога, она заметила его внимательный взгляд.
— Что? — спросила Джоан, как обычно, слегка нетерпеливо.
— Ты все время ешь, — ответил Генри. — Это завораживает.
Джоан слегка пожала плечами и вернулась к чтению.
— Так проще, — пояснила она.
— Что проще?
— Оставаться человеком. Я ведь могу этого и не делать, — Джоан кивнула на пирог.
— Не есть?
— Не есть, не пить, не спать. Не дышать.
Генри сам невольно задержал дыхание.
— И как долго?..
Она снова пожала плечами.
— Я не проверяла. Месяц — точно. Наверное, могу и дольше.
— И тебе не становится... плохо?
Джоан долго молчала, и Генри решил было, что она решила не отвечать.
— Становится, — произнесла она наконец тихо. — Но не плохо. Я просто перестаю быть человеком. И это куда проще — не быть им. Поэтому я все время заставляю себя быть. Есть, спать. Дышать. Делать вид, что я обычный человек.
Теперь настала очередь Генри молчать. Джоан вернулась к чтению и пирогу. Он долго смотрел на нее, пытаясь понять, что видит — обычного человека? Или нет?
«Точно не обычного», — подумал Генри, а вслух сказал, слегка улыбнувшись:
— Все равно я не понимаю, как в тебя столько влезает.
Джоан тихо фыркнула, не поднимая глаз.
— Уходит в сущность дракона.
— Тогда ты его явно не докармливаешь. Он же ого-го какой.
— Ого-го, — сухо согласилась Джоан. Генри показалось, что ей не нравится говорить о драконе. Но, с другой стороны, кто-то же должен с ней об этом говорить?
— А как это работает? — спросил Генри, присев на край стола. — Когда в один момент ты — маленький человек, а в другой — огромный дракон?
На этот раз Джоан оторвалась от документа.
— Подмена настоящей сущности, — пояснила она спокойно. — Момент превращения обусловлен моим выбором — человек я или дракон. Но на самом деле существуют обе сущности, просто одна становится сначала прошедшей, а затем — будущей. Поэтому я, кстати, превращаюсь вместе со всей одеждой и прочим барахлом, — добавила Джоан.
— То есть меч, доспехи?..
— Ага.
— ...Лошадь? — таким же беспечным тоном продолжил Генри.
Джоан скептически поджала губы.
— Нет. Все-таки без лошади.
— Почему?
— Не знаю. Может, потому что у нее есть своя воля?
— Может, — согласился Генри. — А если посадить на тебя улитку, ты превратишься вместе с ней?
Джоан приподняла брови:
— А что, у улитки воли нет?
— Я что-то с трудом могу представить себе волевую улитку.
— А волевого хомячка?
— Предлагаю проверить, — предложил Генри. — Мы будем сажать на тебя разных животных и проверять, превращаются они вместе с тобой или нет.
Брови Джоан как будто спрашивали: «Ты издеваешься?»
Генри сделал убийственно серьезное лицо и произнес:
— И будешь сидеть ты — огромный могущественный дракон, а напротив тебя маленький, но гордый и волевой...
— Хомячок, — столь же серьезно кивнула Джоан.
И расхохоталась.
Сон и бессонница
Джоан соврала Генри — она давно разучилась спать.