***
Удивительно, но операторскую я покидала уверенным и ровным шагом, даже не смотря на каблук и ощущение, что по мне промчалась стая дерсенгов, окончательно втоптав в грязь.
На часах было что-то около полуночи, в голове туман от невыплаканных слез, впереди лифт, до которого я даже дошла, практически уверенным трезвым шагом, вошла, не запнувшись о порог, протянула руку к сенсорной панели, собираясь нажать кнопку четвертого этажа, на котором был мой номер и замерла, увидев кто ждет меня в лифте.
Я считала Адзауро монстром? Я его недооценила. Сильно недооценила, он был хуже, чем монстр, он был лезвием, которое кромсало мое сердце, он был гением, который дерсенг его ведает как проникнул в сверхохраняемое здание саммита, и он был чудовищем… абсолютно слетевшим с катушек чудовищем.
В полупьяном бреду, со сниженной реакцией и на каблуках… Говоря откровенно, я изначально была ему не противником, а тут просто без шансов.
Но перехватив мои запястья, он вздернул руки над головой, прижал своим телом к зеркальной кабинке лифта, и, кажется, он еще успел определиться с конечным пунктом назначения лифта, выбрав третий уровень парковки, а потом в ад провалились мы оба.
Поцелуй, как удар током по обнаженным нервам.
Ощущение собственной слабости в руках того, для кого единственной слабостью была я.
Сорванное дыхание, жесткий захват почти до боли вздернутых над моей головой рук, словно он не желал дать мне ни шанса к сопротивлению, и через ярость, через гнев, через ненависть — накатывающее на нас обоих безумие.
Наше одно на двоих безумие.
И мне было плевать, что он делает мне больно, потому что это были его руки! Его стальные ладони, сдерживающие, и вместе с тем прижимающие к нему. Его прикосновения… я была готова прыгнуть в любую бездну, только бы чувствовать, что он меня держит, как он меня держит, насколько сильно пытается удержать, ломая к дерсенгам любые стены, заставляя запоздало вспомнить, что Чи был психом. Опасным социопатом, как и большинство аристократов на Ятори, но проблема в том, что его безумием заболела и я.
И мы два психа, неслись вниз и падали, хватая ртом воздух, потому что в этом безумном поцелуе не было места даже для вдоха.
И срывающийся шепот, едва лифт остановился:
— Ненавижу! — все, что прошептала я.
— Люблю, — выдохнул он.
Безумие танцевало вокруг нас, безумие уничтожало все вокруг нас, безумие затопило весь мир. Безумие, в котором единой неизменной величиной оставались лишь мы оба, мы и только мы. Сорванная с волос резинка, его пальцы на затылке и поцелуи, поцелуи, поцелуи. Дикие, страстные, до привкуса крови, до ощущения невесомости, до потери контроля над собой, над ситуацией, над происходящим…
Его хриплое:
— Останови меня. Пожалуйста, Кей, останови меня…
И мое срывающееся:
— Провались к дерсенгам, Чи!
Он сжал меня, сжал с такой силой, что казалось, я сейчас сломаюсь в его руках, но его губы снова накрывают мои – и здравствуй безумие, давно не виделись. Вся моя реальность раскололась на яркие осколки, реальность стала калейдоскопом несвязанных между собой картинок…
Подземная парковка… я не сделала по ней и шага, Чи не выпускал из рук…
Черный флайт с затонированными стеклами… Я знала, что его ведет Адзауро, но даже управляя флайтом, он продолжал держать меня, усадив к себе на колени, и целуя, исступленно, жадно, не останавливаясь.
Окраина столицы…
Гостиница с автоматическим управлением…
Номер, неважно какой. Все что я могла бы вспомнить о нем при всем своем желании, это миг, когда Чи смел с постели покрывало с такой силой, что казалось он сейчас готов смести все что угодно, и уложил меня на накрахмаленную простынь.
Кажется, это был первый раз за весь этот приступ безумия, когда он оторвался от моих губ и заглянул мне в глаза. В мои совершенно пьяные, и боюсь вовсе не от виски, глаза.
— Останови меня… — практически стон.
— Не хочу… — практически исповедь.
И безумие окончательно сорвалось с цепи!
Все что я помнила – его поцелуи. Все что ощущала — его поцелуи. Все чем жила – были его поцелуи. Жаркие, алчные, голодные, вынуждающие задыхаться, и в то же время не отпускать, все что угодно, только не отпускать… не разрывать прикосновения, не терять ощущения его рук на мне, не вспоминать, не позволять никаким мыслям, существовать в момент, когда все что мне нужно – это его безумие, разделенное на нас двоих.
Но даже безумие, кажется, тоже сошло с ума. Безумие в безумии, квинтэссенция страсти, перешедшей на новый уровень. Чи раздевал меня медленно. Безумно медленно. Покрывая поцелуями каждый миллиметр освобожденной от одежды кожи, задыхаясь в моменты, когда останавливался и понимал, что прикасается ко мне. Ко мне. Что это я, рядом с ним, фактически под ним, в его руках, в его полном распоряжении…
И больше не было «Останови меня», было лишь почти виноватое «Прости, я не остановлюсь».
Оно было в каждом уверенном прикосновении, в каждом пронзительно-нежном поцелуе, в каждом жесте. Оно было огнем, который охватил и меня, и я уже не отдавала себе отчета в том, что делаю, не отдавала и не хотела отдавать, мир снова стал калейдоскопом ослепительно ярких картин:
Я обнаженная, Чи стянул с меня последнее что было — черное кружево недопустимой по дрескоду детали туалета и на миг замер, так, словно хотел запомнить этот миг навсегда.
Чи обнаженный. Это меня он раздевал нежно и бережно — свою одежду срывал не глядя, потому что всем, что он хотел сейчас видеть, была только я.
Чи медленно опускающийся на меня, вглядывающийся в мои глаза, напряженный, опасный, хищный… такой желанный.
И боль, вырвавшаяся не стоном — криком!
Ошеломительная, отрезвляющая, зверская боль!
Боль, которую не ожидали ни я, ни он.
Которая стала шоком для нас обоих!
Но когда Чи, напряженный как струна, взмокший, с окаменевшими от напряжения мышцами, попытался отстраниться, мне стало плевать даже боль.
— Не оставляй меня, не сейчас… пожалуйста… — стон, и сорвавшиеся с ресниц слезы.
Он не оставил, словно понял — остановится, и я сдохну. Без него, просто сдохну. Без его рук, без его прикосновений, без его поцелуев, без него… И мне плевать, пусть будет больно, только бы он был рядом, только бы он просто был рядом…
Десятки поцелуев, нежных, пронзительно нежных и безумие порождает безумие, теперь я это точно знаю, потому что не прошло и минуты, как он снова потерял власть над собой. И мне было больно, мне все так же было больно, но я не променяла бы эту эйфорию осознания, что мы одно целое, ни на что в мире. Видеть его пылающие страстью глаза, ощущать неумолимость его движений, чувствовать себя такой хрупкой в его руках, и отдавать, отдавать всю себя без остатка, за эти мгновения счастья…
И когда он содрогнулся от удовольствия, моим удовольствием было просто его обнять, чувствуя как глаза жгут слезы, ощущая, как неистово бьется его сердце, слыша его прерывистое дыхание.
Мы совершили ошибку.
Мы оба.
Он не имел права приближаться ко мне, я не имела права с ним спать. У него все так же была невеста, которая возможно в этот самый момент ждала его, у меня… у меня не было ничего, кроме возможности его обнять.
— Ты должна была сказать, Кей, — хрипло произнес он.
И я поняла, что на этом все… моя сказка, пусть и безумная, закончилась.
Он осторожно покинул мое тело, не желая причинить еще больше боли, чем уже причинил, я прекратила его обнимать и отвернулась. Не хотела видеть ни сожаление в его глазах, ни… ни собственно его глаз. Ничего не хотела. И отвернувшись, я натянула на себя простынь, закрываясь от него, от его взгляда, от его возможности видеть меня вот такой — обнаженной, растоптанной, слабой… ничтожной.
— Нам нужно поговорить, — тихо сказал Чи.
— Конечно, — безразлично ответила я.
Он помолчал, стоя рядом с кроватью, стоя надо мной, и добавил:
— Я закажу контрацептив.
А, да, точно… он же… в меня. Логично и более чем разумно. Можно даже сказать – проявление заботы по яторийски…
В гробу я видала такую заботу!
— Кей… — тихий голос.
Я промолчала, понимая, что едва ли смогу сейчас выговорить хоть слово.
Адзауро взял свои вещи, и ушел в ванную. Там, включая воду, ответил видимо на одно из сообщений:
— Да, я сейчас буду. Прекрати истерить. Естественно люблю, ты же знаешь.
Он произнес это на яторийском. «Естественно люблю, ты же знаешь»… Что ж, а я прекрасно знала, кому он это сказал, но мне едва ли стало от этого легче. Больнее да, больнее в миллиарды раз, а после… изнутри все просто начало замерзать, вымораживая боль, обиду, злость на саму себя. И не осталось ничего. Практически ничего, кроме рефлексов.
Я знала, что в армии учат одеваться за сорок секунд. В преступном сообществе на сборы хватало двадцати. Я потратила примерно тридцать, и покинула номер гостиницы, унося туфли в руках.
Заметать следы — тоже было рефлексом.
Я осознала, что делаю, только сменив второй наемный флайт, и миновав несколько служебных выходов, а потом до меня дошло – зачем? Смысл скрываться, если меня никто не будет искать? Я никому не нужна.
А впрочем, ошиблась — нужна я была, нужна безумно, нужна настолько, что Барбара Тейн, когда я ответила на сотый ее вызов, задала всего один вопрос.
— Где ты?
Это был хороший вопрос, потому что… ответа я не знала.
— Здесь, — тихо ответила Барбаре, и скинув геолокацию выключила сейр.
Спустя десять минут возле меня с шипением тормозов остановился флайт. Из него выскользнула по-змеиному гибкая полковник Тейн, на удивление в кроссовках, а не на каблуках. Медленно подошла, оценивая мою зареванную морду, сняла куртку, накинула мне на плечи, и постояла со мной минут пять, пока я пыталась хоть как-то прийти в себя. Она ни о чем не спрашивала, ни в чем не упрекала, мы просто стояли вместе на одном из пешеходных мостов Дженеры и смотрели, как из-за горизонта выкатывается огромное красное солнце.
— Красивый рассвет, — тихо сказала Барбара.
— Да, — прошептала я, — очень.
Мы постояли еще несколько минут, и полковник напомнила:
— Работа.
Я кивнула и мы пошли к флайту.
Говорят, у спецов S-класса вся жизнь состоит только из этого – работы. В этот момент я завидовала даже Барбаре Тейн, потому что у нее был смысл жить дальше, а у меня нет. Больно.
— Ты сильная, Алесиана, — произнесла Барбара.
— Кей, — едва слышно ответила я. — Меня зовут Кей.
И сегодня ночью я потеряла нечто большее, чем девственность… Я потеряла смысл жить дальше.
***
Когда мы вернулись в здание Дженерийского Галактического саммита, я поднялась к себе сразу. Вошла, срывая с себя одежду, на которой остались следы его прикосновений, его поцелуев, его… Сняла все и уничтожила, выбросив в новый улучшенный шредер — он не просто резал, он еще и сжигал.
Наверное, в тот момент я была бы не против, чтобы он сжег и меня.
Приступ истерики накрыл в ванной.
Смывая кровь с бедер, я чувствовала себя ничтожеством. Абсолютным и полным ничтожеством, которое оказалось неспособно вообще ни на что, включая гордость, самоуважение и слово «нет» при осознании того, что сплю с чужим мужчиной. Именно чужим мужчиной, моим он не был, и никогда не станет.
И это его: «Естественно люблю, ты же знаешь»…
Здорово. Просто здорово. Вполне себе нормально поимев одну женщину, практически сразу звонить своей невесте, со словами: «Естественно люблю, ты же знаешь»… И хочется орать, сжавшись и сползая на мокрый пол, хочется сорвать в этом крике горло, хочется…снова сдохнуть хочется. Но все на что я имею право – безмолвный захлебывающийся отчаянием крик…
И вздрогнуть, едва в моем номере раздался голос Удава:
— Кей, ты как?
Я никак. Просто никак.
Выключив воду, кое-как вытерла волосы, завернулась в полотенце, вышла к Удаву. Он стоял, засунув руки в карманы, и едва увидел меня, начал нервно перекатываться с носка на пятку. Как удав. И в том, что Удав сразу, с первого взгляда все понял – сомневаться не приходилось.
— Просто скажи кто, — глухо произнес он. — Мне достаточно будет только имени.
Молча подошла и уткнулась лбом в его плечо.
— Имени не будет, все было по согласию, — тихо сказала я.
Удав обнял. Просто обнял. Я же говорю — спец класса Титан, они не произносят лишних слов никогда.
Раздался стук в двери.
Наверное, в любом другом состоянии, я бы обратила внимание на то, что именно стук, а не звонок, но сейчас — молча отстранилась от Удава, подошла к двери и открыла.
Зря.
За дверью стоял Акихиро Чи Адзауро.
И в его черных глазах расползалась бездонная пропасть. Я даже не сразу поняла почему, потом обернулась на Удава и поняла, как все это в принципе выглядит со стороны — я обнаженная, в одном полотенце, с мокрыми волосами, в моей комнате стоит мужчина, у которого после меня вся рубашка мокрая так, что сразу ясно — мы обнимались только что.
Такое двусмысленное положение…
— Я вижу, ты не скучала, — на яторийском, со с трудом сдерживаемым бешенством, произнес Чи.
Возможно, я рассказала бы правду. Хотя бы попыталась объяснить. Возможно… если бы не было его слов: «Естественно люблю, ты же знаешь»… Но они были.
— Кей, это он?! — Удав задал вопрос на гаэрском.
— Нет, — ответила я, глядя в черные полыхающие ненавистью глаза Адзауро, — это не он, это никто. Просто никто.
Ответ на гаэрском. Максимально простыми фразами. Что бы Чи понял все, что я вложила в каждое из этих слов.
Адзауро молча смотрел на меня несколько долгих убийственных секунд, затем достал из нагрудного кармана капсулу, разорвал упаковку и протянул мне, сообщив на гаэрском же:
— Контрацептив.
Мразь!
Мне хотелось взять эту капсулу, и втереть в его нечеловечески жестокое лицо… Но в моем номере находился Удав, и несмотря на его высочайший статус и квалификацию, я сильно сомневалась, что он сейчас не придушит Адзауро здесь же, на месте, Удав не зря получил свое прозвище.
— Спасибо, ты очень заботлив, — сказала я, забирая капсулу.
Молча приложила ее к вене, вколола состав не глядя, молча вернула пустую уже капсулу Адзауро, засунув ее туда же, откуда он достал — в нагрудный карман его рубашки.
— У меня есть просьба, — говорила я сейчас на гаэрском, в моем состоянии использовать другой язык было проблематично, — исчезни из моей жизни. Навсегда. Пожалуйста.
И я захлопнула дверь, не особо заботясь о том, ударит она его или нет.
Развернулась и ушла к Удаву.
Он снова обнял, понимая, что молчаливая поддержка это то единственное, что мне сейчас так нужно, а затем, одной рукой обнимая меня, второй активировал визоры, и напряженно спросил:
— Кей, как он проник в здание? Его нет ни на одной камере. Кей?!
— Он хакер, — я отстранилась от Удава и отправилась одеваться, — один из лучших, кого я знаю.
— Лучше меня? — мгновенно поинтересовался Удав.
И я остановилась.
По факту я была унижена и растоптана, а не по факту…
— Ннне уверена, — прикинув возможности Удава, ответила я.
И уже после, когда я остервенело натягивала на себя одежду, Удав вдруг сказал:
— Кей, когда он пришел, у него было что-то зажато в левой руке. Но это что-то он тебе не дал, он достал капсулу из нагрудного кармана. Малышка, а тебя ничем не траванули?
Я застегнула пуговицы на рубашке, отрешенно размышляя над всем этим, и в итоге ответила:
— Даже если и так — мне плевать.
Удаву плевать не было.
Он смотался к себе, и потом, пока я сушила волосы, взял мою кровь на анализ — никаких ядов в крови обнаружено не было…
— А жаль, — подытожила я результаты исследований.
— Иди нахрен, — дружественно напутствовал меня Удав.
Ну и собственно я пошла.
***
«Рассыпая осколки несбыточных желаний,
Я утонула в этой боли, меня больше нет».
В одном наушнике целый плейлист от Барбары, в другом — речь Акихиро Адзауро. Перевожу автоматически, ощущая себя тем, чем я и являлась — инструментом.