— Такого раньше не случалось?
— На моей памяти нет. — Заметив, как потемнело мое лицо, Сэн велел: — Но ты себе голову этим не забивай. Лучше подумай, что будешь у царя просить.
Я не хотела спорить.
— Я подумаю, а завтра вам скажу, — предложила ему. Мне не сложно было узнать, что бы такого хотела Агнэ, а потом попросить это в качестве «царской благодарности». Я чувствовала себя перед ней виноватой и хотела купить свое спокойствие таким простым способом.
Чаепитие прошло… уныло. Несмотря на все старания Сэнара, наши с царем печальные лица все портили. На все вопросы я отвечала невпопад и не сразу, увлеченная не разговором, а своими мыслями, пытаясь понять, что же в словах Сэнара там, на кухне, меня так растревожило. Ксэнар на вопросы брата не отвечал вовсе…
В конце концов я просто сбежала, сославшись на слабость и сонливость. И вернувшись в комнату, быстро уснула…
Чтобы в самый темный час проснуться с колотящимся сердцем и осознанием всей необратимости случившегося. Все мое осознание на самом деле являлось всего лишь подозрениями и домыслами, но разрешить их прямо сейчас я не могла.
В темноте найти амулет чернокнижника не представлялось возможным, слишком хорошо я его спрятала среди вещей, а включать свет было опасно. Вдруг кто-то из домашних еще не спит? Или уже не спит?
Вдруг он заметит свет в моем окне и придет поинтересоваться, все ли в порядке.
И что я отвечу? Ведь ничего не в порядке.
Уговаривая себя так, я с трудом дождалась рассвета. Уснуть я, конечно же, уже не смогла.
А утром, стоило только первым робким лучам солнца заглянуть в мое окно, едва осветив комнату, я тут же слетела с кровати и бросилась к комоду.
Дар мага лежал в отделении с нижним бельем. Там, где я очень надеялась, никто и ни при каких обстоятельствах не станет рыться.
Решительно нажав на ушко амулета, я несколько минут разглядывала выскочившую иглу. Она казалась мне зловещим символом всех моих бед. Олицетворением всего плохого, что я уже сделала и, вероятно, еще сделаю.
Мне не хотелось делиться кровью с творением чернокнижника, но других возможностей его вызвать я не имела. А связаться с ним было необходимо.
Затаив дыхание и зажмурившись, с трудом пересилив себя, я кольнула палец, дождалась, пока капля упадет на основание амулета, и мысленно позвала мага.
Ничего не произошло. Я длинно выдохнула, покрутила амулет, еще пару раз позвала Ариса. В последний раз даже вслух. Ничего.
Тени в комнате сгустились и повеяло могильным холодом лишь спустя несколько минут, когда я на полном серьезе раздумывала стереть чем-нибудь свою кровь с амулета и попробовать еще раз.
Темнота из углов потянулась к центру комнаты, и из нее выступил Арис. Уставший, без камзола или мантии мага, в мятой рубахе с закатанными до локтей рукавами и в расстегнутом жилете. На черных брюках и левом ботинке красовались подсохшие брызги чего-то зеленого и светящегося в полумраке.
— Ну что тебе? — спросил он устало. — Только говори быстро, я спешу.
— Вы что, не ложились спать? — спросила я глупое вместо важного.
Арис странно посмотрел на меня, потом бросил быстрый взгляд на мой наряд и растрепанные волосы — привести себя в порядок, прежде чем вызывать его, я не подумала, — потом за окно, где только просыпалось солнце, и поморщился.
— В Акатане еще вечер. Так что ты хотела?
— Вчера на поселение напали, — проговорила я четко, старательно выговаривая каждое слово. — Вы об этом что-нибудь знаете?
— Предположим, — сухо ответил маг. — Что-то еще?
— Это вы сделали? — спросила его, разделяя каждое слово, излишне выделяя и подчеркивая, отчего, наверное, казалась очень смешной. — Вы заставили нечисть напасть? Такой был ваш план?
— Я не вижу причин, почему мне стоит отвечать…
— Мы же союзники, — напомнила я и поморщилась от того, как последнее слово обожгло язык. — Подельники, если хотите.
Арис недолго молчал, не испытывая особой охоты со мной откровенничать. Но в итоге все же признался:
— Да. Это сделал я.
— Ну что ж, поздравляю, из-за вашей скрытности наш… кхе… союз вчера чуть было не распался. — Меня начинало мелко потряхивать. От холода ли, от злости или просто от нервного перенапряжения, крутившего меня последние несколько часов, я не знала. По полу тянуло сырым промозглым воздухом, и я решительно во всем винила его. Так было легче.
— Почему же?
— Потому что меня чуть не убили! — сдавленно рявкнула я. И меня, и Агнэ, и Ислэ… но нам повезло, и мы остались живы, а ведь кто-то действительно погиб.
— Какие глупости. Да, признаю, вчера я слегка перестарался, но тебе совершенно ничего не угрожало. Мой амулет… — он осекся, посмотрел на зажатую в моих пальцах подвеску со все еще опасно топорщащейся иглой и безнадежно выдохнул. — Ты не носила его.
— А вы не предупреждали, что собираетесь уничтожить целое поселение.
Арис потер переносицу, утомленный долгим днем и моей несвоевременной упертостью.
— Насколько я могу судить, поселение все еще стоит, а болотники живы.
— Эва. — Я быстро поднялась на ноги и сквозь темные точки, роящиеся перед глазами, зло проговорила: — Не болотники — эва. Они живые! И не должны...
— Моя мать тоже была живой! — темнея лицом, перебил меня маг. — И она тоже не должна была умереть... так. Но когда какая-то болотная тварь утащила ее, трусливый царь болотников посчитал лишним искать ее.
— Ксэнар так бы не поступил, — несмело возмутилась я.
— Разве про него я говорю? Его отец отказал моей матери в спасении.
Арис не краснел от гнева, как это на моей памяти бывало с людьми, он бледнел. Белел и будто выцветал. И это было жутко.
— Десять лет она верно служила царю, и он принимал ее силу, звал другом, но, когда случилась беда, легко выбрал нового пастуха сов.
— Ваша мать была... — я осеклась. Нахмурилась. — Вы не похожи на эва.
— Правда? — Маг потеребил прядь абсолютно черных волос. — Ты будто не знаешь, как легко можно сменить цвет волос, если есть желание.
— А глаза?
— Потемнели после инициации. Как говорят старейшины, моими глазами смотрит сила. — Он не успокоился. Все еще бледный и натянутый как струна, вот-вот готовый взорваться новым приступом злости, Арис не отводил взгляда от меня.
И я признавала правоту старейшин. Человек не мог так смотреть.
— Ты, вероятно, уже знаешь об одной неудобной особенности болотников, — заговорил он после недолгой паузы. — Они бывают неразумно привязчивы. Чаще всего от этого страдают дети. Конечно, связь матери с ребенком, как правило, оказывается достаточно сильной и оберегает женщину от угасания в случае гибели мужа. С мужчинами все сложнее. Они не так сильно привязаны к своим детям. Отцы ненадежные родители... Мой был таким. Не прошло и года, как он умер. Родственники хотели забрать меня. У эва же чужих детей не бывает... но я сбежал. Чудом сумел выбраться к людям. Дар вывел.
— И вы, обиженный на... отца Ксэнара, полагаю, решили оставить сиротами ни в чем не повинных детей?
— Сопутствующие потери, — повел плечами Арис, разминая затекшие мышцы.
— Я все расскажу Ксэнару, — сказала очень просто и спокойно. И лишь когда слова прозвучали, я осознала, что вслух их лучше было не произносить.
Маг нахмурился.
— Рагда, не глупи.
— Я не соглашалась участвовать в убийствах, — раздельно проговорила я, жалея лишь о том, что не могу прямо сейчас бежать к царю… Дорогу к двери мне преграждал чернокнижник. — Вы… вы же нечисть на них натравили.
— У нас договор.
— Я ни в чем не клялась.
Сначала он собирался угрожать. Это было написано на его лице.
Я была не первой, кто сегодня злил мага своей глупостью, и достаточно бесполезной, чтобы на мне сорваться.
Арис сдержался.
— Сядь, — велел он сухо, кивнув на стул. Дождался, пока я выполню его приказ, и спросил: — Считаешь, я сам не рискую?
Ответить мне маг не дал, хотя я собиралась, продолжил говорить.
— Дар пастуха велик, и каждый, наделенный этим даром, способен подчинить себе любое животное и любую нечисть. Особенно талантливые пастухи способны влиять даже на людей… Такая сила находится в их руках, но используют ее они лишь на совах. Тебе не кажется это странным?
Я пожала плечами.
— Совы податливы, их сознание мягко и согласно принять волю другого существа. Работать с ними просто и безопасно.
— Мне нужно вам посочувствовать? Связались с нечистью, рискуете своей жизнью…
— Я осознаю последствия своих действий и не прошу жалости, — спокойно ответил он. — Я лишь хочу, чтобы ты знала: моя жизнь защищена не больше, чем жизнь каждого из жителей поселения. И я надеюсь, ты поймешь, у меня есть такое же право на месть, как и у тебя.
Я молчала, желая, чтобы наш разговор поскорее закончился и я смогла бы бежать к Ксэнару и все ему рассказать. О том, что он со мной сделает, после того как узнает правду, не думала. Страшно было об этом думать, но и скрывать этот жуткий секрет я уже просто не могла. Не могла рисковать чужими жизнями…
Словно почувствовав мое намерение, а может, разгадав мой нетерпеливый брошенный на дверь взгляд, Арис спросил, прищурившись:
— Ты должна понимать: это будет ошибкой. Мне никто не сможет помешать, но тебя накажут. Предательства болотники тебе не простят.
— В таком случае мне лучше молчать. Я же не хочу умереть какой-нибудь страшной смертью.
Вышло Сэнаргранно и неправдоподобно, маг мне не поверил.
Ксэнар успел создать о себе впечатление спокойного и во многом (за исключением воспитания своей дочери, пожалуй) здравомыслящего царя. Не возникало сомнений — он даст мне все объяснить… Потому угроза Ариса меня не очень напугала.
И он это понял.
Вздохнул тяжело. Огорченно покачал головой и в одно мгновение оказался рядом со мной:
— Тогда ты не будешь возражать, если я помогу тебе в этом, — проговорил он, нависая надо мной. В утреннем теплом полумраке зрачки его глаз угрожающе затлели, наливаясь магией, голос приобрел особую силу. Он заговорил, и во мне больше не осталось упрямства, чтобы противиться его словам. — Ты никому и никогда не расскажешь о нашем сговоре. Что бы я ни делал и что бы ни велел делать тебе, все это правильно и справедливо.
Я сидела неподвижная и горько жалела о том, что не попыталась сбежать, когда была возможность.
— Этот разговор ты забудешь.
Мне не нужна была эта сомнительная радость — знать, как чувствуют себя совы при общении с пастухом. Знать, что Арис способен повелевать не только нечистью, но и людьми, мне тоже не было нужды.
— И амулет, — я почувствовала, как маг осторожно заправил прядь мне за ухо, — никогда не снимай его. Надень.
Я не хотела, но сопротивляться его приказу просто не представлялось возможным.
— Спи…
Утро мое началось ближе к обеду, с больной головы и странного беспокойного чувства, быстро списанного мною на кошмар прошедшего дня.
ГЛАВА IX. Ночное чаепитие
Они не разожгли костер, не разбили лагерь, даже не выставили дозорных, а меня просто привязали за ногу к дереву, чем и ограничились.
— Мы не должны были бежать! — в ночной темноте было сложно разобрать, кто из двоих темноглазых говорит, но мне почему-то казалось, что это тот, который не хотел меня тащить с собой, когда они отступали в лес.
— Тебя ранили, — спокойно заметил второй, — ты был не в состоянии контролировать свою часть отряда. Я чувствую, что даже сейчас ты с трудом удерживаешь их.
— Алани промахнулись, — огрызнулся раненый.
— Мы не знаем, сколько еще зарядов у них осталось. Ты ослаблен, второй удар должен был убить тебя.
В ответ послышалось злое рычание.
Они, конечно, не знали, что у оборотней было всего три кристалла и, судя по всему, теперь их осталось только два, а у Ксэнара появились большие проблемы, так как гуманоидов было тоже двое, что исключало любой шанс на еще один промах.
— Мы должны были держаться до последнего. Это наш долг, — непримиримо прохрипел первый. Ему было больно, отчего слова были очень неразборчивыми.
Голова у меня болела не переставая, а переводчик продолжал работать. Почти дымился, но упрямо не хотел отключаться.
— Это наша ошибка, — не согласился второй, — именно нетерпение является причиной наших поражений.
— Те слухи, о твоих предках, это ведь правда? — в голосе раненого слышалась злая усмешка. — Что среди них был человек. Грязная кровь. Ты ведешь себя не как достойный сын высшего Кара. Что за хозяйка могла осквернить себя связью с человеком?
— Ты обвиняешь меня? — от угрозы, проскользнувшей в холодном голосе, мне сделалось не по себе. И не только мне, раненый сбавил тон и почти мирно произнес:
— Я ранен, я не могу тебя обвинять.
В воцарившейся тишине было очень хорошо слышно, как сопит войско этих двоих. Пока главные выясняли отношения, простые монстры отдыхали. А я страдала, боясь шевелиться и глубоко дышать. С каждым неосторожным вдохом бок напоминал о себе острой болью, мне было плохо, страшно и хотелось пить.
— Твой питомец еще не сдох? — раздался насмешливый вопрос, когда я уже почти уплыла в горячую полудрему.
Зашуршал сброшенный на землю плащ, а ко мне подошел черноглазый гуманоид. Присел рядом и зажег на ладони небольшой огонек. Синеватые отблески играли на странном символе, покоящемся на узкой груди, кожаный доспех странно смотрелся на этом существе, подчеркивая его нездоровую худобу. Никаких украшений на нем не было, только подвеска, замысловатостью линий очень напоминая кельтские символы.
— Рана серьезная, — с неудовольствием констатировал он, разглядывая почерневшую от крови рубашку, — Ана-Са, кажется, у нее кровь черная.
— Кто бы сомневался, — проворчал раненый, которого звали Ана-Са, — грязные, ничтожные создания.
— Мне нужна мазь, — вслух сообщил этот ненормальный, продолжая меня рассматривать. Ответом ему было возмущенное требование не переводить ценный продукт на такое никчемное создание как я.
— Лучше таруша какого-нибудь излечи, — взмолился Ана-Са из темноты, — их много раненых.
Я молчала и лежала, не чувствуя в себе сил даже попытаться отползти, когда черноглазый хмырь вернулся ко мне с какой-то деревянной баночкой. Сил хватило только на протестующее мычание, когда он задрал рубашку, чтобы осмотреть бок.
— Сэнар-Са, — позвал раненый, пока меня осторожно обмазывали прохладной мазью, почему-то тонко пахнущей сырой землей, — зачем она тебе? Мы не можем ее даже допросить.
— Я не знаю, — просто признался Сэнар-Са, размазывая свой «очень ценный продукт» по моему боку, — но если мы хотим завоевать эти земли, нам нужно научиться понимать их жителей.
— Глупости, — фыркнул Ана-Са, которого я уже подумывала про себя звать просто Ана. Создавалось впечатление, что все эти «-са» не часть имени, а что-то другое. Титул какой-нибудь, быть может, ранг, или просто вежливое обращение, — мы уже однажды захватили эти земли.
— Это было слишком давно, — Сэнар поднялся, возвращая меня в темноту. Светлячок, горевший над худым плечом, пока он обрабатывал мою рану, уплыл вместе со своим хозяином, — сейчас же мы не можем пройти дальше первого круга.
— Если бы проход был открыт дольше, — проворчал Ана, — мы бы смогли провести больше воинов.
Сэнар ничего на это не ответил, и разговор завял сам собой. Лежа в темноте, на голой земле, привязанная к дереву, я недолго прислушивалась к себе, пытаясь понять, куда ушла боль и не убьет ли меня непонятная мазь. Если верить ощущениям, все было очень хорошо, даже голова стала меньше болеть.
Но на этом все хорошее закончилось. Дальше было только плохое.
Начиная от подъема на рассвете, когда еще даже солнце не совсем встало, а так, робко привстало, размышляя, стоит ли подниматься, или можно еще отдохнуть, и заканчивая неудобным местом впереди Сэнар на тощей шее его оленя.
Рана закрылась и почти не болела, что было удивительно и очень приятно, но мигрень за несколько часов короткого тревожного сна не прошла, и каждый шаг рогатого скакуна отдавался тупой болью в затылке.