Хитиновый мир
Часть 1 Наёмник и Рабыня
Пролог
Пастор предпочитал молиться в комнате с выключенным светом — он считал, что отрешаться от сиюминутного лучше в темноте. Только склонил голову, закрыл глаза, как вдруг… Обычно во время молитвы храм души — бренное тело — напоминало о себе. Как ни старался он устремить помыслы ввысь, открыть свою душу, покаяться или поблагодарить Ту силу, которая пронзает время и пространство, Ту силу, которая есть Закон, Ту силу, которая правит всем сущим, но каждый раз дряхлое больное тяжелое, исторгающее пот и нечистоты тело, повинуясь правилам Ньютона, веригами висело, прижимая дух к земле. Кожа чесалась, в кишечнике урчало, ход крови волнами отдавался в ушах, воздух с хрипом вырывался из глотки. С этим ничего поделать было нельзя — тело подчинялось своим законам и пастору оставалось с этим только мириться.
Молитва ждала своего часа, но в этот раз что-то было не так. Тело стало ватным, воздушным, неосязаемым. Ушли шумы в голове, тяжесть на плечах. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Пастор знал, что такое религиозный экстаз, но накатившая слабость была далека от святости. Не осознав до конца, что происходит, привычные слова сорвались с губ пастора:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…
Тут же легкость ушла, виски сжало и голова, глазные яблоки, горло, легкие налилось свинцом. Казалось, что на его плечи насадили литую чугунную болванку с двумя шариками подшипника внутри. Шарики-глазки вращались, каждый сам по себе, бессмысленно и холодно… Мёртво.
— Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе, хлеб наш…
По спине вниз спустился холодок, и тут же одновременно его пронзила боль — словно в кишки воткнули ледяной кол — ни вдохнуть, не выдохнуть. Судорога молнией полетела через голову, грудь, внутренности, солнечное сплетение. Губы ещё двигались, шепча: «…насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь…», — но звук стихал и скорее был похож на змеиное шипение.
Сначала к пастору пришел страх, но тут же он сменился восторгом от понимания, что происходит! Только что он стоял на краю пропасти и р-р-раз! — вдруг оказался в месте, где всё ясно и понятно, где всё расставлено по местам, где видно, что было вчера, что делается сегодня и, вот парадокс — что произойдет завтра. Пастор понял — вот оно началось! То, чего он ждал всю свою жизнь, неоднократно читал об этом, слышал рассказы о подобном, наконец, готово случиться! То, во что он верил всем своим сердцем, происходит здесь и сейчас. А тело? Что — тело? Ему плохо. Оно и понятно. Бренное, прикоснувшись к знанию, к истине неспособно выдержать эту силу, оно разваливается на куски. Оно умирает, но не совсем. Пастор ещё поживет. Ведь к нему пришло знание, что творится сейчас и что необходимо сделать, чтобы наступило ЗАВТРА.
Голова, повинуясь силе притяжения, чуть сдвинулась набок. Пастор покачнулся и не просто завалился, а со всей силы, не жалея себя, рухнул на колени. Расчет был на то, что гром падающего тела услышат в соседней комнате.
Дверь приоткрылась. Полоска света разрубила темный кабинет на равные части.
— С вами всё нормально?
Пастор не мог ничего ответить — его снова сковали корчи. Тогда он мягко завалился на бок, уткнувшись виском в дощатый пол. Перед ним ясно встала картина завтра, и разум наполнялся знанием, что шаг за шагом необходимо предпринять, где и как срочно. Пастор застыл, боясь расплескать хоть каплю из увиденного и услышанного, при этом понимая — от его озарения зависит всё. Хитиновый мир открылся и снайпер уже застрелил всех нежданных гостей, потому что глава иорданской ЧВК «Сиджал», дядя Асхад, получилпосылку и она взорвалась в руках Мартина. Теперь он в неоплатном долгу перед наёмником и из-за этого долга скоро экраны станут чёрными. Если пастор сейчас умрёт, то сложно будет найти ему замену — слишком мало осталось времени, а таких как он — способных выдержать озарение — сейчас мало в этом мире. Поэтому надо выжить, чтобы найти прорицателя и заставить его… Заставить его переступить через линию.
Дверь распахнулась, и проем заслонила черная фигура. Когда раздался щелчок включателя, люстра вспыхнула, показав лежащее на полу скрюченное тело.
— Все сюда! Быстро!
В комнату забежали люди, приподняли пастора за плечи, бережно придерживая безвольно опущенную голову. Один из помощников, заглянув в бессмысленные отливающие стальным блеском глаза, крикнул:
— Вы слышите меня? Если слышите, моргните. Понимаете?
Пастор всё отлично понимал. Знание пришло и теперь главное — не забыть что, где, когда и как срочно. Картины, дороги, пролески, дома, площади, люди, всё мелькало перед его внутренним взором… Но что есть знание без возможности его применить? Надо найти ясновидящего.
Пастор нашел в себе силы улыбнуться. Молодой человек невольно вздрогнул, увидев, как губы лежащего на его руках человека растягиваются в страшной искривлённой ухмылке.
— У него инсульт! Быстрее машину!
1. Аве, Цезарь!
ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ
Чего ты боишься, сорвавшийся в пропасть безногий волшебник из города N?
Что выключит кто-тов пути невесомостьи выдастцепную реальностьвзамен?
Мой выживший Каин, печать откровений — всего лишь газетавчерашних обид
И в скольких еще петлевых представленьях роляминас время с тобой наградит.
Не верь ожиданиямвыбитых стекол, мерцанье осколков — не новаяжизнь.
Стареть одиноким не так уж жестоко — смирилось жесолнцеи ты исхитрись.
Чудес не бывает, не бойся паденья. Летящему в небоне чувствовать дна.
Тебя уже ждут, смелее на сцене! Толпа в предвкушеньи! Толпа голодна.
Егор Воронов
На часах за полночь, гости расходятся, только одиночки бродят по подвальчику. Эта «репа» умерла — через неделю несите другую. Каждую пятницу народ собирается в холле районного молодежного центра попеть под гитару, послушать, как местные чудики читают свои стихи, посмотреть на подготовленные по такому случаю работы создателей всякого непотребства, называемого даже не искусством, а современным артом. В такие вечера гости равнодушно разглядывают висящие на стенах фотографии, графику, картины, инсталляции, огромные выдранные откуда-то листы с граффити. Всё здесь пропитано убогостью и безвкусием. Яркие пятна и ломаные линии. Без мягкости и тепла. Дешевые рамки, дешевая бумага — бездарная мазня, которую художникам после первого же показа придется забросить в пыльные углы своих закутков. Попадаются фотографии, заставляющие на миг остановить на себе взгляд, но не более того. Единственным истинным произведением искусства кажется вид за окнами цокольного этажа — это если смотреть на улицу изнутри. На этом «экране», очерченном давно некрашеными рамами, отображаются полные невысказанного драматизма образы. Там, в клубах табачного подсвеченного электричеством дыма, двигаются ноги, обутые в грязные разношенные кроссовки и эти размытые акварельные разводы, как живое отражение времени. Ты в подземелье, а за стекольными рамами обрубленный, поношенный, воняющий никотиновой отравой мир, мир уже готовый встретить свой финал.
«Репа» закончилась. Собираются даже самые упоротые: поэты, вечные студенты, трезвеющие типы потасканного вида — любители неформальной музыки. Охрипшие музыканты, устало переругиваясь, уже прячут гитары в большие потертые кофры; девчата открывают окна, чтобы выпустить из подвальчика спертый, наполненный запахом красок и пота воздух. Народ разбредается… И правда, что здесь ещё делать, когда всё спето и прочитано, разобрано на запчасти, раскритиковано или, наоборот, расхвалено; когда всё принесенное из дома пиво и вино выпито, а новое в столь поздний час никто не продаст?
Он ждал до последнего. Ему этой ночью нельзя было оставаться одному — только не сегодня, — а когда отчаялся увидеть знакомых, наконец, заметил Олега — главного на этом празднике неудачников. Директор центра тоже его заметил. Протиснувшись между двух стоящих у раздевалки девчат, подошел, протянул руку.
— О, Артём! Привет.
— Привет.
— Когда пришел?
Артём хотел ответить, что почти с начала, но вместо этого замялся, выдавил из себя:
— Я тут в уголку стоял… Слишком здесь все умные. Когда пошли сыпать терминами «рекурсия», «аллитерация», а я в этом ни бельмеса… Чуть не заснул.
— Домой или останешься? — Олег спрашивал, а глаза его ощупывали последних уходящих гостей. — Жаль Зёма с Грифом уехали, так бы послушал.
Артём пожал плечами. Он понимал, что настал момент, когда надо уходить, и всё же оставался на месте. Артём знал, что сейчас здесь, в подвальчике, начинается самое интересное, поэтому не спешил.
— Не думаю, что сегодня что-то получится, — усмехнулся Олег — Мы хотели Зёму слушать, но она свинтила.
Директор кого-то заметил и махнул рукой. Обернувшись, он посмотрел на Артёма и, осознав, наконец, что тот так просто не уйдет, улыбнулся.
— Ну, хорошо, я спрошу. Пойдем.
Они шли по коридору, обходя расставленные где попало стулья — обычно порядок после «репы» наводили в субботу утром. Артём понимал, что о нем думает Олег — считает, что ему нужны деньги. Но это не так. Правда состояла в том, что последние дни он не мог надолго оставаться один — ему нужны были люди, и чем больше — тем лучше. Когда он был один, в голову его начинали лезть нехорошие мысли.
После встречи с тем проклятым стариком. Тогда всё началось…
Стоп, не думать об этом! Только не сейчас…
Они дошли до тупика, что находился кабинет директора. Олег потянул ручку вниз, открыл дверь и кивнул Артёму, мол, входи. В кабинете было людно и шумно. В центре, на разложенном диване, свесив ноги на пол, сидел, скорее всего, тот, кто желал познакомиться с Артёмом. Лет тридцати, нездоровая худоба, которая бывает у бывших наркоманов или хронически больных людей. В облике Убитого было нечто хищное. От него веяло самцовостью, которая так нравится женщинам. Светлые длинные волосы собраны в хвост. Лицо грубое, кожа посечена глубокими оспинками — наверное, подростком страдал от угрей. На левом предплечье татуировка — орел рвущий клювом змею. Майка цвета хаки, олимпийка, домашние спортивные брюки.
Убитый, не обращая внимания на вошедших, просматривал страницы своего блокнота. Рядом с ним, скрестив ноги по-турецки, сидела девчонка лет восемнадцати. Она набросила на плечи одеяло так, чтобы оно закрывало спину — от стены несло холодом. Это в коридоре народ надышал, а здесь воздух ещё не успел прогреться. Впрочем, это ненадолго: в углу стоял включенный масленый обогреватель — час и в кабинете станет тепло. Артём заметил, что под майкой у девчонки не было лифчика, поэтому приказал себе смотреть на всё, что угодно — на сидящего в дальнем углу парня в тельняшке, симпатичных близняшек, застилающих покрывалом расстеленные на полу гимнастические маты, Олега открывавшего ноут на своём рабочем столе — только бы не пялиться на грудь той, кто этой ночью будет спать с Убитым под одним одеялом.
— Иэт, — отозвался «морячок» в тельняшке. Он только что запихал в рот половину бутерброда и запивал его чаем. Взгляд был настороженный, как у таможенника.
— Привет, — ответил Артём.
Убитый, захлопнув блокнот и близоруко прищурившись, посмотрел на гостя.
— Это механик, — отозвался Олег из-за ноута, — я рассказывал.
Под взглядом Убитого Артёму вдруг стало неуютно. Он подумал, что сейчас похож на нищего, спрашивающего разрешение собирать милостыню в компании, где все друг друга хорошо знают, а он пришел навязываться.
Убитый, что-то вспомнив, кивнул:
— Ты — писатель.
Сделав паузу, чтобы хоть несколько секунд побыть в столь лестном звании, Артём ответил:
— Не совсем…
Странно всё это… В комнате собрались молодые люди, парни и приятные на лицо девчонки. Даже Убитый казался моложавым… По сравнению с ним. Что вообще происходит? До этого дня по поводу своих сорока с хвостиком Артём не комплексовал. Он был из тех, кто после двадцати пяти «замораживаются» — случайным людям сложно было определить, сколько ему лет. Невысокий, худощавый, с белесыми коротко стрижеными волосами. Лицо усыпано успевшими поблекнуть за осень веснушками. Его брови и ресницы были бесцветными, поэтому сейчас в полумраке казалось, что их нет вообще. Одет был… Впрочем, в этом подвальчике уж на что, а на одежду никто внимания не обращал. Тепло — вот и ладно, хорошо хоть голым не пришел.
— Эй, принесите гостю кресло, — приказал Убитый, чему-то усмехнувшись.
Артём подождал, пока одна из близняшек поставит перед ним обычный офисный стул, а когда присел, улыбка осветила его лицо.
— А, понял! Он у нас бывает редко, так пускай понежит чресла[1].
Убитый прищурился:
— Так ты у нас импровизатор?
Артём ответил не сразу. Он понимал значение этого слова, и первым побуждением было ответить, что нет, какой он импровизатор? Но простота, и при этом точность найденного Убитым определения, его так поразила, что Артём невольно задумался.
— Я давно не заморачиваюсь по этому поводу. Есть и есть, а как оно называется уже не важно. Для меня не важно.
— Не скажи, — усмехнулся Убитый. — Вот Олег тебя заметил, рассказал мне, и ты уже здесь. В этой жизни ничего случайного не бывает. Читал «Башню»? Про ка-тет что-нибудь слышал?
— Нет, — признался Артём.
— Если кратко, то в мире живет несколько миллиардов человек, но на протяжении нашей жизни мы общаемся с небольшой частью из них. И от нас зависит, каких людей вокруг будет больше: хороших или плохих. Если тебя окружают одни мерзавцы и завистники, то пора задуматься, а правильно ли ты живешь? И не пора ли сменить обстановку. Переехать куда-нибудь…
— Или в тюрьму сесть, — усмехнулся чему-то своему Олег.
— А почему бы и нет? — ответил Убитый. Наверное, они оба продолжали начатый ранее разговор. — Там тоже люди.
Тут могла возникнуть неловкая пауза, как вдруг отозвалась сидящая рядом с Убитым девчонка:
— А что значит «импровизатор»?
У Артёма появился законный повод посмотреть на неё, не забывая про обещание. Подбородок девчонки — это максимум, куда опустились его глаза.
— Раньше я себя называл обычным фантазером. Сейчас думаю, что стал рассказчиком, но «импровизатор»… Это вполне точное определение. Сколько себя помню, на ходу придумываю истории. Вот не было — не было, а потом — ба-бах! И в голове от начала до конца готовая повесть или роман. А может рассказ, не знаю.
Парень в тельняшке подошел к Артёму ближе.
— А, это ты рассказывал про снайпера.
— Да, но это был не снайпер.
— Неплохой боевик получился бы.
Артём не возражал.
— Может быть. Но то, что слышал Олег, немного отличается от окончательного варианта.
Убитый спрятал блокнот в карман спортивных брюк и застегнул на нем молнию.
— То есть?
— Я думал, что финал у главного героя ясен, но… ошибся.
Олег отодвинул ноут.
— Не понял, так что там может закончиться хорошо?
— В два слова не скажешь. Но я вижу, вы ложитесь спать… Давайте уж в другой раз, а то если меня понесёт…
Убитый покачал головой.
— Мы ложимся поздно. Хотели Зёму послушать, но её дернули срочно. Уже думал, что Леша снова Летова под гитару орать начнёт, но тут… Уж лучше хорошую историю послушать на ночь. Да, малая?
[1] Строчки из песни «Аве, Цезарь», группы «Черный обелиск».
2. Театр одного актёра
Артём отметил про себя: «Моряка зовут Лёшей», — и вдруг понял, что все присутствующие в этой комнате бросили свои дела и смотрят на него. Холодок пробежал по спине. Внутри вдруг защемило и стало так приятно, как бывает за пять секунд до оргазма. Настало то мгновение, которое он ценил и которое его каждый раз удивляло. Вот бывают же люди — говорят банальные вещи, обычные слова складывают в простые предложения, минимум эмоций, мимики, а вокруг все смеются. Таланту комика невозможно научиться — с ним рождаются. Нечто подобное было у Артёма. Только он не смешил… Вот этого ему не хватало последние дни! Людей, общения, молодых симпатичных лиц. Он уже стал забывать, каково это держать аудиторию в напряжении, видеть сияющие любопытством глаза. Последний раз получилось, когда лежал вместе с Олегом в больнице. Там слушатели были благодарные. Когда лежишь неделями в палате, любое развлечение приветствуется, а его послушать приходили даже нянечки с других этажей.