Я была маленькой и глупой, и слова тогда значили гораздо больше, чем сейчас. Хотя… и сейчас по-прежнему больно.
Я доплыла в тот раз до острова и точно так же, как и сегодня, просто повалилась на песок, все еще злясь, а поэтому бормоча себе под нос все ругательства, которые только знала. А знала я не так уж много. Двенадцать лет… Самым страшным словом было придурок.
— У кого-то плохой день? — раздался голос прямо над головой, заставив подскочить и обернуться. Сердце бухало в горле, а дыхание сбилось. Волку удалось меня здорово напугать.
Чуть дальше стоял Колдер. В шортах и растянутой майке, в кепке с Ванкувер Кэнакс, из-под которой выбивались вечно взлохмаченные черные волосы и которая скрывала от меня выражение его глаз.
— Что ты делаешь на моем острове? — нахмурилась я, тоже поднимаясь. Я и без того всегда ощущала себя самой мелкой в стае, а тут… Он стоит, я сижу. Нет уж, надо занять позицию выигрышнее. Хотелось отчего-то казаться сильнее.
— С чего это он твой? — хмыкнул пацан, подходя и останавливаясь рядом. Артур — ровесник Джефферсона. Вот только, если Маркус широкоплечий и… большой, то Колдер всегда был тощим. Костлявая жердь.
— Потому что, кроме меня, тут никого не бывает, — ответила, поправляя лямку от купальника, которая непонятно каким образом перекрутилась и неприятно впивалась в кожу плеча.
— Ну я-то здесь, — развел руками в стороны парень.
Я оглядела его еще раз внимательно с ног до головы, отметила сухую одежду и широкую улыбку. Колдер, в отличие от Маркуса, меня не раздражал. Арт всегда улыбался вот так, искренне, от уха до уха. По крайней мере, мне.
— Вижу, — буркнула, отворачиваясь к воде, намереваясь уплыть. — Прости, если помешала.
— Эй, принцесса, — окликнул меня парень, опуская руку на плечо. — Куда ты так торопишься? Я совершенно не против компании.
Остановиться меня заставила отнюдь не его рука. Остановиться меня заставило это обращение: «принцесса». Стайные с легкой подачи Джефферсона звали меня крыской, занудой и зацчкой. Да меня даже родители никогда не называли «принцессой».
Это было непонятно, странно.
— Тебе… — я нахмурилась, все еще не оборачиваясь. — У тебя что-то болит? Надо помочь? — и, не дав ему вставить и слова, протараторила, все-таки бросив взгляд через плечо, — Прости, ничего не выйдет, все силы ушли на твоего придурка-дружка.
— Эй-эй-эй, — Колдер замахал руками. — Потише, милая, я за тобой не успеваю. Почему ты решила, что мне нужна помощь? Неужели я так плохо выгляжу?
Я хмыкнула, все-таки поворачиваясь, снизу вверх смотря на парня. Все-таки он очень высокий, наверное, почти такой же высокий, как Марк.
— Ты, знаешь ли, — продолжил Арт, — ранила меня в самое сердце, принцесса.
Я снова свела брови к переносице.
— Что не так? — растерялся Колдер.
— Почему ты зовешь меня принцессой, Арт?
— А как еще мне тебя называть? У тебя волосы золотистые, как у настоящей Рапунцель, ты маленькая и красивая. Упрямая и слишком гордая, пожалуй, но, наверное, все принцессы такие, — он не смеялся, не было в его словах снисхождения, заискивания или жалости, улыбка была все такой же открытой и теплой. — Ну и потом, только принцесса могла заявить, что ей принадлежит целый остров.
Я расхохоталась и покраснела, следом пару раз хохотнул и оборотень.
Все. Артур Колдер тогда купил меня с потрохами. Ну ладно, почти купил.
— Прости, — отсмеявшись сказала, — я просто не ожидала, здесь кого-то встретить. Раньше, по крайней мере, не встречала.
Колдер как-то странно фыркнул, но развивать эту тему не стал.
— Все нормально. Так что у тебя случилось, Эм? И почему Марк «придурок-дружок»?
— Они снова подрались в городе, — ответила, обходя волка и садясь на песок, подставляя лицо солнцу. Я плохо загорала, но погреться на солнышке любила. — И снова попросили их прикрыть. Почему ты, кстати, не с ними?
— Потому что затея дурацкая.
— Но ты ведь его друг? — никак не могла понять я. — В стае, в его компании?
— Ну и что? — Колдер опустился рядом. — Послушай, принцесса, то, что я его друг, совершенно не значит, что я во всем с ним соглашаюсь. Что он наговорил тебе?
— Не он, — я подняла с песка камень, швырнула в воду. — Колин. Сказал, что я ничего не могу. Только осуждаю всех.
Колдер что-то проворчал себе под нос, достаточно тихо, чтобы я ничего не смогла разобрать, приобнял за плечи.
— Давай-ка сначала, — улыбнулся он, чуть сжав руку.
— Я шла на озеро, когда меня позвала Крис, — начала я. Не знаю, зачем начала, просто обида была все еще такой сильной, что ей хотелось с кем-то поделиться. Неважно с кем. И даже мысль, что Арт — лучший друг Джефферсона, не остановила. Почему-то казалось, что он ничего никому не скажет, не будет смеяться. — Они сидели в том доме, в форте, ждали меня, как будто не сомневались, что я приду. Потрепало их знатно. У Марка была разбита бровь и губы, следы от когтей на спине. У Колина фингал под глазом, нос и раны на руках. Я правда думала, что у меня хватит сил на обоих, но…
— Но не хватило?
— Ага, — вздохнула. — И Колин сказал то, что сказал, — развела руками. Я больше вообще им помогать не буду! Достало. Надоело их прикрывать. А что, если их однажды отделают так, что… — я замолчала, не договорив, закусив губу. — Я не буду рассказывать альфе, но… и помогать больше не буду. Пусть теперь сами выкручиваются.
— А Маркус?
— А что Маркус? — повернула голову к Арту.
— Он что-то сказал?
— Нет, — пожала плечами. — Хохотнул пару раз.
Арт снова что-то пробормотал себе под нос. И снова так тихо, что я ничего не разобрала. Да и… неважно это было. Он меня выслушал.
— Знаешь, Эм, — вдруг обратился Колдер ко мне, все еще обнимая за плечи. — Ты все правильно сделала и делаешь, и решила все правильно. А Колин и Марк… и правда, придурки. И все у тебя получается. Ты — большая молодец.
Я снова покраснела, буркнула: «спасибо» и отвернулась к воде. Похвала от кого-то из стайных тоже была непривычна. Чаще меня не замечали.
— Ты надолго в этот раз? У тебя каникулы? — перевел Колдер тему.
— Ага. До конца лета. Но я уеду раньше, чтобы успеть подготовиться. Где-то за две недели до Дня труда.
Артур задумался на мгновение, а потом встал, протягивая мне руку.
— Тогда пошли, у нас много дел, — улыбнулся парень, терпеливо ожидая, когда и я встану. А я сидела на месте, не понимая, но чувствуя, что сейчас происходит что-то очень важное.
— Куда? Каких дел, Арт?
— Увидишь, — подмигнул мне оборотень, и я приняла его ладонь, поднимаясь.
Так началась наша дружба.
Я не знаю, что заставило семнадцатилетнего подростка обратить внимание на двенадцатилетнюю крыску и зануду, но что бы это ни было, я рада.
Тем летом Артур Колдер научил меня жарить маршмеллоу и разводить костры, начал учить играть на гитаре. Он покупал мне любимое фисташковое мороженое и помогал заучивать занудные химические формулы.
Благодаря этому, кстати, по химии был лучшим в классе.
Он рассказал мне, что на этом острове по ночам тусуется почти весь молодняк из стаи, что в сарае на другом конце — склад газировки, шоколадок, пива, джина и чипсов.
Он показал мне, как нырять рыбкой, а не позорным солдатиком, покупал диски с тяжелым роком в тайне от родителей, водил в кино на любимые ужастики. В первый раз к парикмахеру я ходила вместе с ним. Все еще икаю, когда вспоминаю ту стрижку и волосы цвета взбесившегося апельсина. Вспоминаю и ржу. Колдер тоже ржет.
Артур Колдер отговорил меня от дырки в пупке и штанги в языке. Артур Колдер тянул меня за уши по геометрии и писал за меня сочинения вплоть до выпускного. Артур-шут-Колдер вытирал мне слезы после очередного дерьмового дня в стае и бил морду за меня городским. Артур-душа-любой-компании-Колдер всегда находил для меня нужные слова.
И, твою-то мать, я продам собственную душу дьяволу, если понадобится, надаю по морде любой Ленни, но вытащу его, зубами вырву.
Страх вдруг пробежал вдоль позвоночника, заставив дернуться и замереть на месте. я стояла минут пять, в темном промозглом лесу, вцепившись закоченевшими пальцами в ствол ближайшего дерева и пыталась справиться с этим мерзким, трусливым чувством. Испугалась больше самого страха, чем мыслей, которые его вызвали.
А через пять минут все-таки заставила себя отодрать руки от дерева и зашагала быстрее.
Сарай оказался на месте, никуда не делся, не развалился, даже не покосился. Я потянула на себя старую, темную полугнилую, ужасно скрипучую дверь, ощущая под пальцами ржавчину и остатки краски, и улыбнулась, когда разглядела внутри коробки, бутылки и цветные полотенца.
Нет, все-таки подростки всегда остаются подростками, сколько бы времени ни прошло.
Интересно, эти тоже думают, что они тут первые и единственные?
Я сняла с крючка полотенце, отряхнула его и завернулась, подхватила плед, несколько банок газировки, пакет тех самых маршмеллоу, шоколад, спички и парочку старых, пожелтевших газет.
Отличный улов.
И вернулась назад, на берег.
А через двадцать минут уже жарила над костром зефир, прихлебывая фанту из банки, и старалась теперь при свете огня понять, насколько все плохо с моими ранами, осматривала руки и ноги, зудящие бок и бедро.
Кровь перестала идти, свернулась по краям, загустела. Кожа вокруг была нормального красного цвета, той же температуры, что и остальное тело, ну или по крайней мере на ощупь я разницы не заметила. Никаких выделений, ничего лишнего.
Отлично.
Все просто отлично.
Я поднесла ветку с зефиром ко рту и, зажмурившись, откусила.
То, что надо.
Еще бы Артур был тут, со мной, и я бы, наверное, даже улыбнулась.
На острове я провела чуть больше часа, взвешивая все за и против и стараясь не думать о том, что на обратную дорогу сил может и не хватить.
Но оборот произошел на удивление легко. Почти так же легко дался обратный путь. По-осеннему холодная вода выбивала из легких воздух, а из головы — дурные мысли. Вообще любые мысли. Я могла только плыть и хватать ртом воздух.
Но волчица слишком долго была взаперти, чтобы сейчас воротить нос даже от таких вот «прогулок» и заплывов. Отплевавшись и отряхнувшись, я поднялась к дому на утесе. Пятачок у самого края выглядел… Выглядел так, будто там дрались две волчицы: взрытая земля, выдранная с корнем трава, брызги крови и клочки шерсти.
Надо не забыть сказать Дилану спасибо за то, что гонял меня по лесу каждые выходные так, будто мое место в стражах, а не в лабораторных крысах никогда ничего опаснее шприца не державших в руках.
Я еще раз осмотрелась и принюхалась, прислушалась, стараясь отделить звуки и шорохи ночного леса друг от друга и от других возможных звуков.
Но, видимо, сюрпризы на сегодня закончились: ничего подозрительного я не услышала и не учуяла.
Вещей на земле не было, а в доме горел свет на верхних этажах, в воздухе все еще ощущались запахи мужчин. Едва-едва, но тем не менее. Отчетливо пахло кровью: моей и Ленни.
Интересно, сколько ей понадобится времени, чтобы залечить все?
Я тряхнула головой и осторожно потрусила к лесу — попадаться на глаза тому или тем, кто сейчас в доме, мне совершенно не хотелось.
Стоило оказаться под сенью деревьев, как мысли снова вернулись к самке и ранах, оставленных на плотной серой шкуре моими клыками и когтями.
Открытый перелом или закрытый?
Не помню, чтобы чувствовала кость.
Насколько глубокая у нее рана на шее? Придется шить? А сбоку? На бедре? Там, кажется, были только мои когти. Возможно, я все-таки разодрала суке брюхо…
Я дернула головой и прибавила шаг, углубляясь все дальше в лес, отдаляясь от дома на утесе и снова мешающих, будоражащих запахов.
Иногда кажется, что разница между профессиональной деформацией и профессиональной адаптацией ничтожно мала. Что ее практически нет. Иначе я бы сейчас не думала о количестве предполагаемых швов на серой самке. Да и… вообще бы не думала. Смешанное сознание — тот еще подарок. Переключаться от мыслей животного, пробирающегося через спящий лес, к мыслям человека, скрупулезно считающего количество стежков и единиц седативного в шприце, то еще удовольствие. Выматывает…
В поселке царило оживление. Относительное, конечно, но тем не менее. Слишком много волков не спало в эту ночь. Слишком ярко горел в их окнах свет, и слишком громкими для трех часов ночи были голоса.
В волчьей шкуре я слышала их даже через закрытые двери. Большой дом — бывший дом родителей Джефферсона — тоже светился, как маяк в туманную дождливую ночь. Нехороший свет, тревожный.
Я кралась к своему дому, как вор, будто лиса, пытающаяся пробраться к курятнику мимо спящего Лаки, или Малыша, или Плуто, на худой конец. Все-таки люди придумывают своим собакам по истине дурацкие имена
Очередное странное ощущение в копилку странных ощущений этой ночи. Почти такое же странное, как и костер на том острове в полном одиночестве и тишине.
Само-собой и в больнице тоже горел свет. Криворукая, пустоголовая Фрэн, наверняка, пыталась заштопать Ленни. Хочется верить, что на этот раз она не облажается: правильно вправит перелом, выберет нужную…
О, да о чем ты думаешь, Бартон?!
Я силой одернула себя, заставив отойти от окон комнаты, которая служила операционной. Почти в последний момент. Еще бы чуть-чуть, и все-таки засунула туда не в меру любопытную морду, лапы и, возможно, все тело.
Задняя дверь моего временного жилища тихо прошуршала, пропуская внутрь. Я принюхалась, просунув голову, и только потом переступила порог. Тут никого не было. Вот только…
Не знаю, зачем я это сделала. Я не боялась, просто…
Наверное, просто устала: от оскорблений, обвинений, непонятных придирок и этих вечных «ты не имеешь права» и «ты должна».
Я перекинулась и поднялась наверх, приняла душ, обработала раны и переоделась, вытащила из сумки мобильник и ноутбук.
А потом опустилась на кровать, уставилась на холодильник с ампулами на дне сумки и зависла. Зависла почти так же, как старая приставка.
Двадцать штук. Осталось всего двадцать штук, и я совершенно не была уверена в том, что буду и дальше колоть себе блокатор.
Мои реакции, нюх, зрение и скорость пока не значительно, но все же упали. Сегодня днем тошнило, скоро начнутся головные боли, а в спину дышит бессонница. Я уже спала всего лишь чуть больше шести часов… Для волка, для оборотня-волка, — это почти слишком мало.
Может, снизить дозу? Повысить физические нагрузки: плавать, например, как сегодня, к острову и обратно?
Ага, или просто найти с кем потрахаться…
Я дернула за молнию так, что она мерзко взвизгнула, и закрыла замок, убедившись, что все огоньки на чудо-технике горят красным. Перевела взгляд за окно, а потом и на мобильник в руках.
Мне надо было совершить три звонка. Всего три. И только один из них обещал быть более или менее не обременительным.
Эмили Бартон не умеет просить, Эмили Бартон не знает, как правильно это делать. Что ж… всему приходится учиться. Видимо, пришла и моя очередь.
Итак, кому первому?
Я открыла адресную книгу и усмехнулась: первым в списке был номер Дилана. Конечно, его… Кому там еще быть? Этот же номер был у меня и на быстром дозвоне.
Но с ним, пожалуй, сегодня я буду разговаривать в последнюю очередь. Разговор с этим волком предстоит явно долгий.
Я пролистала книгу и наконец-то нашла то, что искала, поднесла трубку к уху, сделав глубокий вдох. Почему-то все вокруг воспринималось слишком четко, слишком остро. Мне казалось, я слышу, как тикают на кухне внизу часы, все еще слышу осуждающие голоса волков в соседних домах.
— Эмили, красавица, удивлен и рад без меры, — проорал Джеймс, стараясь перекричать музыку в «Берлоге».
— Через пару секунд ты будешь удивлен еще больше, — пробормотала. И подчиняясь какому-то странному желанию, почти инстинкту, поднялась на ноги и подошла к окну. Рука дрожала, когда я отгибала край занавески, чтобы выглянуть.