Омар в показном недоумении вскидывает брови.
— Нет? Правильно ли я понял? Ты цепляешься за остатки прошлого, презрев блистательную роскошь будущего? Тебя ждёт жизнь, полная услад, нарядов и угощений, толпы рабов и служанок, вечный праздник… тебе этого мало? Жизнь покажется тебе райским садом, и ты навсегда захочешь остаться со мной, слышишь, навсегда! Пойдём, Обережница!
В соловьиные трели добавляется боевой клёкот ястреба, пикирующего на добычу. Вот-вот — и Обережница сломается, и даже не потребуется брать её силой. Вот-вот…
— Пойдём! — говорит он повелительно. И я встаю.
— Что у тебя в кармане? — быстро спрашивает он. Один из магов-телохранителей судорожно дёргается. — Нет, Сафи, не сметь! И ты, Ремиз! Она нужна мне живая! Ты! — это уже в мой адрес. — Вынимай руку из кармана, медленно, слышишь? И в глаза, в глаза мне смотри!
В глаза так в глаза.
Медленно так медленно.
Ты сам просил.
Только перед этим…
Я опускаю голову и взглядом впиваюсь в мраморную плитку пола. В благородный камень, хранящей память подземелья, откуда его исторгли. Он всё ещё хранит мощь земных недр, громадное давление пластов, спрессовывающих меловые отложения, огонь земного ядра, спекающего белый песок в мраморную массу. Я смотрю на эти плиты, как на последнюю свою надежду. А моя опущенная долу голова, очевидно, придаёт мне достаточно покорный вид, потому что шумное дыхание Омара вдруг успокаивается.
— Ну? — говорит он почти спокойно. — Мне долго ждать?
Палочка, застряв во внутреннем шве кармана, выскальзывает, наконец, из плоти и я медленно извлекаю наружу перепачканную кровью ладонь, сложенную ковшиком. Натекло достаточно. Я переворачиваю руку — и на чистую белизну пола капают почти чёрные капли. Что-то творится с моим зрением. Оно становится необыкновенно острым. Оно приближает ко мне, словно крупным планом, то, как въедается, вгрызается, растворяет в себе камень, кровь Обережницы, считывает все до единой молекулы, сживляет с собой, делает невозможное — соединяет органику с неорганикой, живое и мёртвое — и… Всё это впечатывается в мой мозг готовым к немедленному применению. И наконец-то холод внутри меня отпускает.
— Ты… — начинает обеспокоенно Верховный. Не знаю, понял он или нет, но в отличие от него я не собираюсь тратить время на болтовню. — Сафи, придержи е…
Он не успевает отдать распоряжение. Я поднимаю голову и, наконец, встречаюсь с ним взглядом. Ты этого хотел, Омар?
Его глаза стекленеют и подёргиваются белёсой дымкой. Она стремительно разбегается по лбу, дряблым щекам, подбородку, морщинистой шее… Боковым зрением улавливаю, что охранники вскидывают жезлы. И перевожу быстрый взгляд с одного на другого. Ну же, храбрецы, вы наверняка привыкли глядеть смерти в лицо, вот и посмотрите! Их глаза белеют так же, как у Верховного. Щёки уже отливают мраморной полировкой. Навеки остывают руки.
Почему-то одежда и обувь не каменеют. Жезлы так и торчат в белых с прожилками руках бесполезными ныне палками.
Что-то громко щёлкает. С евнуха, распавшись на две половинки, спадает золотой ошейник. Кайс хватается за шею, прощупывает, поворачивает голову… и замирает, вовремя увидев окаменевшего Сафи. В это же время распахивается дверь и влетает промокшая до нитки дородная, ещё молодая женщина, богато одетая, в шелках и бархате, шитых золотом, с лицом, замотанным в какую-то кисею. За руку она волочёт упирающегося упитанного мальчика в белом кафтанчике и белых сапожках, капризно выдирающего ручонку из материнской цепкой хватки. В растерянности я смотрю на них и не знаю, что сказать.
— О, мой господин! — причитывает женщина, — Мы, конечно, готовы, но неужели… Госпо…дин?
Её глаза при виде меня расширяются в праведном гневе. Она набирает в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться… уж не знаю чем, потому что с ужасом вижу, как и на неё, и на ребёнка наползает матовое оцепенение. Нет! Я же не хочу этого! Я целилась только в троих!
В дверном проёме мелькает вспышка от молнии и сразу же трещит в небе гром. Дождь моментально утихает.
— Госпожа, — Кайс говорит, по-прежнему глядя в стену, — тебе лучше не выходить.
Не слушая его, я сперва пячусь, упираюсь в диван и по стеночке, по стеночке, заплетающимся шагом пробираюсь к выходу, минуя окаменевшую группу. Съёживаюсь, чтобы пройти между вторым телохранителем и мальчиком, застывшим с открытым для крика ртом, и меня вдруг начинает колотить. Я выбегаю в сад, и под моим взглядом по очереди навечно цепенеют ещё пятеро стражей — Омар, оказывается, не с двумя сюда пришёл, а подстраховался. В панике оглядываюсь — и в ближайших кустах замирает шорох. Смотрю наверх — и к моим ногам падает мраморная птица, да так и разбивается на куски, едва коснувшись бордюрного камня.
Я опускаюсь рядом на колени, на мокрый песок и дрожащими руками беру то, что осталось от тельца.
Камень. Всё тот же мрамор, белый, с голубоватыми прожилками. Но все до единого пёрышки словно искусно выточены, даже плёнки, наполовину закрывающие птичьи глазки, даже ноздри на клюве, даже один неровно обломанный коготь на лапке. Это я сотворила? Что я делаю?
Обломок птица окрашивается кровью, всё ещё сочащейся из распоротой ладони. Роняю его за землю и крепко зажмуриваюсь.
Снова гремит гром, но на этот раз какой-то странный, не раскатистый. Очень напоминает серию взрывов, как в кино, но чему тут взрываться?
— Госпожа, — слышу голос Кайса. — Только не смотри на меня, — поспешно. добавляет он. Трясу в ответ головой. Божечка, да я в жизни больше ни на кого не посмотрю! — Позволь завязать тебе глаза, иначе ты и своих можешь обратить случайно, а ведь они скоро появятся, слышишь? — Снова доносится странный обрывистый гром. — Они взламывают барьер, госпожа. Я отведу тебя назад, в беседку. Если сюда сунется кто-то из людей Омара — я смогу защитить нас, не волнуйся. Но уж и ты обещай, что замолвишь за меня слово.
— Да, Кайс. — А губы у меня снова шевелятся с трудом. — Обещаю. — Мне на глаза ложится мягкая ткань. Правильно. Хватит с меня этой проклятой магии. — А как же ты сможешь отбиваться? У тебя ведь нет оружия!
— Я взял их жезлы, — отвечает он, помогая мне подняться на ноги. Ведёт к павильону. Несмотря на то, что, казалось бы, мне не до чего, я в состоянии удивиться:
— Ты умеешь ими пользоваться?
— Я не всегда был евнухом, госпожа. — Слышу скрип дверных петель, какой-то хруст. — Осторожно, проходи вот здесь, ближе к стене. Когда-то я был магом. Ошейник полностью блокировал способности, но память-то осталась! Как-нибудь справлюсь.
Он усаживает меня на диван и вместе с ним разворачивает куда-то вбок, наверное — чтобы не попалась сразу на глаза тому, кто может ворваться. Остаётся только надеяться, что если и на самом деле пришли мои спасатели, то раньше них нас с Кайсом никто не обнаружит. Потому что я не слишком-то надеюсь на его прошлые способности.
— Я займу пост у двери, госпожа, — сообщает Кайс.
Трясущими руками я затягиваю потуже повязку на глазах.
Я всё понимаю, всё… Мне нужно было защититься. Выжить. У меня был только один шанс "ударить", второго мне не дали бы, размазав по стенке. Но кто же знал, что, сотворив волшебство раз, я не смогу остановиться?
Да пропади она пропадом, эта магия!
ГЛАВА 6
Слепота ужасна, даже временная. Сразу чувствуешь себя маленькой и беззащитной, почти голой, и кажется, что на тебя устремлены сотни недружелюбных взглядов и всяк норовит самое малое — подставить ножку. Зрения нет, остаётся осязание, обоняние, вкус, слух, да и те разом ополчаются против меня. На диване, казалось бы, мягком, сидеть жёстко и неудобно, аромат роз становится удушающим и отдаёт тленом, а мраморный пол, от которого ранее приятно веяло холодком, морозит даже сквозь подошвы кроссовок.
Хуже всего, что я всей кожей, или, как в старину говаривали, всеми фибрами ощущаю совсем близко, в каких-то нескольких шагах, присутствие пяти хладных статуй, бывших ещё недавно людьми. А пресекла их жизни я, и никто иной. Рахимыча не жалко — откровенно говоря, не такая уж я всепрощающая; но жену его с ребёнком не хотела я задевать. Всё получилось случайно.
Отчего-то ни на песчаном берегу безымянной реки, после первого боя, ни ёжась от крупных хлопьев жирного пепла — всего, что осталось от циклопа и ламий, я не чувствовала себя убийцей. Страшно было — да, особенно после Али, чью бесславную и заслуженную кончину я, хоть и не видела воочию, но прочувствовала; тогда я преступила некий нравственный поро, что для меня само по себе явилось потрясением. Но сейчас — я испытываю отвращение к самой себе. Погибли невиновные. Из-за меня.
Где-то высоко в небесах словно взрывается громадная петарда или одиночный салютный залп, звуковая волна, хоть и ослабленная куполом беседки, чувствительно бьёт по барабанным перепонкам. Невольно затыкаю уши.
— Что это, Кайс?
По скрипу двери и внезапно повеявшему влажному ветру догадываюсь, что он выглядывает наружу. В беседку пробиваются новые нежданные звуки — конское ржание, странное шипение и треск, напоминающие мне почему-то о бенгальских огнях. И явственный запах серы.
— Они прорвали купол, госпожа, — со сдержанным ликованием отвечает евнух. — Какая мощь… Их явно не горстка: чтобы сотворить такое, нужно объединить усилия не менее двух десятков магов и обеспечить им защиту для работы… Скоро тебя найдут. Госпожа, — вдруг говорит обеспокоенно, — огневики без боя не сдадутся. Могут, отступая, выйти и на нас, а беседка покажется им хорошим прикрытием. Я буду сдерживать их, сколько смогу, но для твоей же безопасности тебе лучше лечь на пол.
Возмущённо мотаю головой. Что я — заложница какая-то — на полу валяться? Собираюсь высказать всё, что думаю по этому поводу, как вдруг… Меня настигают одновременно два мысленных Зова.
"Ива! Ты жива?" — слышу яростный голос Маги.
"Иоанна, где вы?" — вторит мой дорогой Наставник.
Они и впрямь меня нашли! Невольные слёзы увлажняют повязку на глазах.
Нашли! Но чуть не оглушили. Очевидно, не зная, где я есть, каждый вложил в свой сигнал, сколько смог, и голова моя от напряжения вот-вот лопнет. А эти двое снова и снова пытаются до меня докричаться. Никак не соображу, кому из них ответить первому, и в отчаянии пытаюсь их остановить:
— Да подождите, я слышу вас, слышу! Не кричите так! Я в саду!
"Ива… Наконец-то!"
"Иоанна, хоть один ориентир!"
Захлопывается дверь и в три прыжка Кайс оказывается рядом
— С тобой говорят? Вышли на связь?
"Майкл, замолчи, мы её глушим. Ива, слышишь меня?" — это снова Мага. "Где ты? Тебе никто не угрожает?"
— Уже нет… — Больше ничего не могу сказать. В горле застревает рыдание.
"Мы уже близко. Где этот сад? Я у главных ворот, как мне тебя найти?"
Самое время запаниковать. Я же не знаю, где эти ворота, всё, что я видела — кусок гаремного двора и этот самый сад. И ещё тюрьма, в которой не знаю, как очутилась, потому что привезли меня сюда в бессознательном состоянии. А суженый ждёт ответа…
— Кайс, — говорю нервно, — помоги мне объяснить, как сюда добраться!
Евнух плотно обхватывает моё запястье.
— Думай на меня, госпожа, — коротко говорит он.
"Это ещё кто?" — жёстко спрашивает Мага. — "Он опасен?"
"Нет", — торопливо отвечает Кайс. — "Я защищаю твою женщину. Мне тоже нужна свобода, поэтому я с вами заодно. Смотри, я показываю путь".
Каким образом он вклинивается в наш мысленный диалог — не знаю, но уже разворачивается перед моим мысленным взором, а, значит, и перед Магиным, панорама крепости, мощная белокаменная стена и крупным планом в ней — ворота, обитые железом.
"На сторожевой башне пост", — сообщает Кайс.
"Был. Сняли".
Пронёсшись сквозь ворота, мы оказываемся на обширной незамощённой площади. Обзор съезжает влево, на торцевую стену двухэтажного здания. "Школа и казармы. Будут обороняться", — скупо сообщает евнух. Накат вправо — на группу строений и проход между ними. "Посольский двор. Там Омар недавно навесил портал в соседний город. Наверняка имеется пост". "Да, понял" — отвечает Мага. — "Продолжай. Все видят?" Неужели он транслирует информацию ещё для кого-то? Картинка скользит вдоль площади. "Дворец Омара, пост. Башня Сокола, пост. Слева конюшни — пост. Направо от башни…" Вижу знакомую дверь в стене."…вход во двор гарема. Минуешь его — там тоже пост… может быть, если твоя женщина не всех сняла…" "Не понял?" "Вот сад. Здесь пока никого, но могут набежать. У меня два жезла, четверть часа продержусь".
"Имя!" — требует Мага. — "Твоё имя!" "Кайсар". "Назовись нашим людям, Кайсар, когда они появятся. Я всех оповещу, тебя не тронут. Ива?"
— Я… жду, Мага, — отвечаю с запинкой. Рада бы сказать больше — а все слова улетучились.
"Если будут атаковать — сразу падай на пол, без выкрутасов. И не смей подниматься до нашего прихода. Продержись".
Вот такой он, мой суженый. Ни здравствуйте, ни до свидания, всё по делу, всё конкретно. Перевожу дух. Ощущение, будто уши заложило после этаких переговоров. Где-то неподалёку вновь хлопает, и ещё, и ещё… Звуки всё ближе: грохот, приглушённый расстоянием, крики свирепые, крики боли, стоны. И снова эта гарь, чтоб ей…
— Файерболы, госпожа, — лаконично сообщает Кайс от дверного проёма. — Твои прорываются. Скоро здесь будет жарко.
— Ты действительно можешь управляться с этими штуками?
— С жезлами? Это проще, чем мечом. Подожди, госпожа, не отвлекай.
Он со скрежетом передвигает какой-то тяжёлый предмет ближе ко мне, затем ещё один и ещё… Статуи, вдруг понимаю. Он расчищает себе пространство на тот случай, если придётся драться прямо тут. А меня — загораживает, чтобы не сразу увидели.
— Кайс, а что мне делать, если огневики появятся первыми? Может, посмотреть на них, как на Омара? Вдруг сработает?
— Сработает. Если под шальной огонь не попадёшь, вот тогда мне точно несдобровать. Прости, госпожа, но нам обоим лучше, если ты выживешь… На пол! — неожиданно командует он, и я, помедлив, опускаюсь на корточки, а затем и сажусь на холодные плиты. Ложиться как-то… неловко. От двери раздаётся еле слышное двойное шипение, затем в небольшом отдалении ухает сдвоенный взрыв.
— Хорошо, — удовлетворённо цедит Кайс. Не выдержав, я приподнимаю повязку. Эх, наставил он этих истуканов как частокол, ничего за ними не видно, приходится сместиться в сторону. Крадусь на цыпочках, чтобы, не ровён час, Кайс не обернулся на звук. Евнух — да полно, евнух ли? — загораживает практически весь дверной проём и представляет собой внушительное зрелище. С такими буграми мускулов, с такой литой спинищей, с бицепсами — ему не гаремниц на ложе господину поставлять, не жезлами орудовать, которые смотрятся игрушками в могучих кулаках, а двуручником махать да боевыми топорами. Он стреляет… ну да, стреляет, а как ещё сказать… навскидку, как ковбой из вестерна, и тут же поспешно отскакивает под защиту стены. А я, перепугавшись, сигаю назад, потому что вижу стремительно летящий прямо в дверной проём огненный шар, куда больший, чем тот, что недавно спалил Тарика; и уже без раздумий бросаюсь ничком на пол, прикрыв голову руками.
Бабах! Вспышка ослепляет даже сквозь сомкнутые веки, и тотчас всю мою незащищённую горизонтальную поверхность безжалостно обдирает наждаком. Пол содрогается и подпрыгивает, от серной вони я начинаю задыхаться. Слышу, как, пробормотав какое-то ругательство, поднимается Кайс, и каждое его движение сопровождается шорохом и постукиванием, как будто осыпаются на пол мелкие камушки. Да это ж файербол угодил прямо в статуи и расколошматил на кусочки, вот меня сверху и обдало, как дробью. Не наждак, не огонь по мне прошлись — осколки нападали. А вдруг острые? А вдруг я уже во многих местах продырявлена насквозь и сейчас истекаю кровью? Воображение так и рисует мне многострадальную спину, утыканную мраморными остриями. Приоткрываю один глаз, смотрю, приподнявшись слегка, в пол под собой — луж крови не видно. Неужели живая? Упираясь руками, кое-как поднимаюсь на четвереньки и с меня тотчас с шорохом и стуком, как недавно с Кайса, осыпается каменная крошка. Руки все в мелких покрасневших вмятинах от ушибов и саднят, точно так же чувствует себя шея, остальным частям тела, скрытым под одеждой, повезло ненамного больше.