— А я не позволю, чтобы подобное случилось с моим соотечественником! — сарех вскочил, ударил кубком по столу. — Мой народ считает этот обычай дикостью!
— Я советую вам быть осторожней в высказываниях, — резко отчитал посла первый советник. — Иначе нам придется усомниться в том, что вы по праву занимаете свой пост, и просить вашего государя назначить вам замену.
Господин Далибор сел, снова сложил руки на груди, насупился. Потерять место он не хотел, но и соглашаться на ритуал тоже.
— Если вы, несмотря на все доказательства, так уверены в невиновности лекаря, отчего столь отчаянно сопротивляетесь проведению ритуала? — мягкий голос Гаримы казался волшебно красивым и умиротворяющим. Она пыталась успокоить разбушевавшегося сареха с помощью дара. Судя по тому, как просветлело его лицо, ей это удалось лучше, чем строгому господину Нагорту.
— При всем уважении к вам, госпожа Доверенная, — мужчина ответил гораздо сдержанней, вежливей, — не все люди в мире верят в силу великой Маар. В ее справедливость. Ведь жрицы всегда забирают души.
— У вас сложилось такое впечатление, потому что расследования проводят очень тщательно. Со знанием дела. Перед нами предстают действительно виновные. Поэтому исключения случаются редко, — Гарима неотрывно смотрела в глаза собеседнику, а я чувствовала, как враждебность господина Далибора рассеивается, словно туман.
— Вам стоит посмотреть на происходящее под иным углом, — бархатный голос Доверенной словно заклинанием обволакивал посла. — Под весом представленных доказательств любой суд признает лекаря виновным. Любой. И любой судья вынесет смертный приговор.
Сарех досадливо поморщился, но спорить не стал. Гарима продолжила.
— Если великая Маар тоже посчитает лекаря виновным, для убийцы ничего не изменится. Его ждет казнь, как и после приговора любого смертного судьи. Вы единственный верите в невиновность лекаря, хоть у вас и нет доказательств. Но если все-таки правы вы, милостивая Маар не казнит его. Почему же вы лишаете соотечественника возможности быть оправданным богиней?
Посол вздохнул, устало потер лоб.
— Хорошо, я согласен на ваш ритуал, — буркнул он. — Радости мне это решение не доставляет, но выбора, похоже, нет.
Расследование завершилось за два дня до совета, теперь оставалось провести судебные заседания и вынести приговор. Перед жрицами, проводниками силы великой богини, представали только уже осужденные людьми. Того требовал древний закон. Как говорилось в наставлениях для жриц, милостивая Маар так учила своих детей самостоятельно принимать сложные решения, не полагаться во всем на высшие силы.
Гарима присутствовала на судебных заседаниях. Закон не обязывал ее это делать, но Доверенная очень ответственно относилась к своим обязанностям. Наблюдение за преступником и изучение обстоятельств дела помогали ей найти подход к осужденному, облегчали начало ритуала.
Я на суд не ходила. Никакие доказательства и попытки оправдаться не могли повлиять на мои действия во время ритуала. Выполняя волю Маар, я не принадлежала себе. Правда, это не защищало от снов о преступниках, души которых я забрала. За два года в Ратави их было сорок пять. Поначалу, как и говорила Гарима, воспоминания о ритуалах быстро смазывались, но последние три месяца превратились в кошмар.
Некоторые преступления словно преследовали меня. Это стало особенно заметно после того, как по просьбе сестры я стала записывать видения. Оглядываясь назад, обратила внимание на сон об убившей детей служанке. Он мучил меня больше двух недель, а после недолгого затишья сменился видением убийства молодой женщины. Действия наемного убийцы снились мне каждую ночь уже вторую неделю.
…Я осторожно крадусь по сумрачному коридору. Мягко переставляю ноги, сафьяновые высокие сапоги обошлись мне дорого, но зато шаги теперь не слышны. Внизу переговариваются служанки. Они на кухне, дверь открыта, звуки эхом отражаются от лестницы, усиливаются. Пахнет жареным мясом и острым соусом, свежим хлебом. Живот подводит от голода, сглатываю слюну. Нельзя отвлекаться. Потом поем.
Из-под двери в конце коридора просачивается свет. Стою рядом с ней, прислушиваюсь. Тишина. Легко толкаю дверь — она приоткрывается. Меня окутывает ароматом ванили и мягким, приглушенным светом.
Мне верно описали комнату. Тахта справа от входа, у стены комод. Дальше большая кровать, на полу россыпь подушек, толстый ковер. Хорошо, приглушит шаги. В центре ковра серебряный поднос с вином и фруктами. Плотные занавеси задернуты, дверь в уборную закрыта.
На постели женщина. Не тарийка. Сквозь прозрачную ткань полога видны светлые волосы, заложенная за голову рука, обнаженные груди, плоский живот, красивые ноги, золотые браслеты на щиколотках. Не нужно даже смотреть в лицо, чтобы понять — передо мной одна из самых дорогих любовниц Ратави.
Женщина, которую мне нужно убить.
Десять шагов к кровати. Кинжал уютно лежит в ладони. Резкое движение левой рукой — полог больше не помеха.
Она проснулась, в голубых глазах ужас. Ладонью зажимаю ей рот. Кинжал плавно входит под ребро…
Я вынырнула из кошмара, дернулась. Не смогла не то что встать, а голову оторвать от подушки.
Ужасный сон продолжается наяву. Но теперь я — жертва.
Чья-то сильная рука закрывает мое лицо. Не дает пошевелиться. Кручусь, пытаюсь вывернуться. Тяжесть на ногах, не могу даже дернуться.
Надо мной нависает мужчина. В полумраке черты видны плохо. Но короткая борода выдает чужака, не тарийца.
Страх сковывает так сильно, что не могу кричать. Борюсь за каждый вдох — его рука закрывает мне и рот, и нос. Рука пахнет травой и землей. Сильный палец впился в подбородок. Больно.
Его колено прижимает мою руку — браслет впился в запястье.
Сердце колотится сильно, вот-вот разорвется. По щекам бегут слезы.
— Тихо! — его шепот звучит резко, жестко. — Не дергайся! Сегодня я пришел только поговорить.
Кивнуть не могу, моргаю, не отводя взгляда от его лица. Он хмурится, смотрит мне в глаза пристально. В них вижу решимость убить. Убить меня!
— Я уберу руку. Если завопишь — прирежу, — в голосе явно слышна угроза. Он подносит к моему лицу вторую руку. Кинжал в ней отражает свет тусклого ночника.
Я смотрю на поблескивающий металл. Всхлипываю от ужаса, от приглушенных рукой чужака рыданий. Не хочу, чтобы кинжал стал последним, что я увижу в жизни!
Мужчина поворачивает мое лицо так, чтобы я снова смотрела ему в глаза.
— Успокойся! — отданный полушепотом приказ, досада на лице бородача. — Я пока не собираюсь тебя убивать. Если ты не дашь повода. Нам нужно поговорить.
Он медленно, опасливо убирает руку с моего лица. Закусив губу, чтобы ни единым звуком не нарушить ночную тишину, дышу. Не могу надышаться.
На чужака стараюсь не смотреть. Он пугает меня своей решимостью.
Он молчит, ждет, когда я хоть немного в себя приду.
Нескольких минут хватило, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Все повторяла про себя, что уцелею. Если буду вести себя тихо, спокойно, условно рассудительно. Пытаясь прочитать мужчину, чувствовала, что он готов пойти на убийство, но не хотел бы пачкать руки в крови. Это дало надежду.
— Ты — Забирающая? — хмуро и тихо спросил он.
Кивнула в ответ.
— Через два дня будет ритуал, — мрачно продолжил он. — Если заберешь его душу, я вернусь и убью тебя. Ты уже поняла, что охрана этого дома — не препятствие мне.
— “Его душу”? Снурава? — на всякий случай уточнила я.
— Да, — неизвестный кивнул. — Он не виноват.
— А кто тогда?
— Кто угодно, но не он, — зло бросил мужчина. — Заберешь его душу — лишишься жизни. И я не шучу.
— Во время ритуала я не принадлежу себе, — даже зная, что он не станет слушать, я попробовала объяснить. — Не управляю собой.
— Вот и я с собой не управлюсь, — усмехнулся он. — Вернусь и порежу тебя на куски. А сердце брошу свиньям. Ясно?
Эта угроза так ярко выдавала в чужаке сареха, что удивительным образом не напугала.
— Господин Далибор горой стоял за соотечественника. Но он посол, это его обязанность. А ты почему?
Он ответил не сразу. Решал, сказать правду или нет.
— Лекарь Снурав — мой отец. И он не отравитель.
— Мне жаль тебя и твоего отца, — поспешно прошептала я. — Но если богиня решит…
— За решения своей кровожадной богини ответишь ты! — перебил он.
Снова навис надо мной. В его глазах та же готовность убить, а на его лице мне чудились брызги крови. Моей крови. Вздрогнула, судорожно вздохнула. Я ощущала себя совершенно беспомощной и беззащитной. Жуткое чувство — быть полностью в чьей-то власти.
— Если ты убьешь его, я отомщу. Убью тебя. Если скажешь кому-нибудь, что я тут был, — убью тебя. Поняла?
Я кивнула.
— То-то же, — заключил он, отодвигаясь.
Он встал с моих ног, напоследок пребольно надавив на запястье. От неожиданно резкой боли из-за впившегося в руку браслета, я застонала, закусив губу. Он шикнул на меня, замер, настороженно прислушался. В доме было по-прежнему тихо.
Мужчина медленно поднялся, отошел от кровати, резким движением откинув раздражавший его полог. Подошел к окну. Остановился, прислушиваясь. Легко поднялся на подоконник. Я не смела пошелохнуться и наблюдала за тем, как он протянул руку к чему-то на стене, а потом исчез. Глухо ударили о стену цветочные горшки. Приглушенно звякнула цепь. Слышно было, как он ходит по крыше. Как удаляются его шаги от моих комнат.
Я еще долго лежала неподвижно. Хоть угрожавший мне мужчина и ушел, облегчения не испытала. Я знала, что скоро увижу его вновь.
Встала, подошла к ночнику. В тусклом свете искривившийся браслет казался кандалами. Кожа под ним была оцарапана, припухла. Не сомневалась, что уже к вечеру там появится синяк. Подбородок тоже отозвался на прикосновение болью.
Раздраженно подумала, что особым умом сарех не отличался. В его голове не шевельнусь мысль, что он своей грубостью оставляет заметные следы.
Долго воевала с браслетом — все не могла его снять. Чем больше пыталась, тем сильней тряслись руки, тем ярче вставало в памяти жестокое лицо сареха. Не помогло даже успокоительное. Меня била дрожь, захлестывало ужасом, сердце заходилось стуком, по щекам бежали слезы.
Потом пришло вызванное лекарством ощущение совершенного безразличия. Наконец заметила, что браслет не снять без посторонней помощи. Сломанный замок безнадежно заклинило. Задумалась над тем, явился бы сарех с такими же требованиями в дом судьи или палача. Угрожал бы стражу, ответственному за расследование.
Его поступок был отчаянным. Последней попыткой спасти отца. И еще раз показал, как другие народы относятся к ритуалам. В глазах сареха это была несправедливая дикость кровожадных жриц чужой богини. Желание хоть попытаться понять смысл ритуалов, являвшихся основой веры сотен тысяч людей, при этом у него не возникало.
ГЛАВА 9
Утро началось с неприятного разговора с сестрами. Несмотря на косметику, которой щедро воспользовалась Суни, чтобы скрыть синяк на моем подбородке и след ногтя на щеке, эти отметины заметила Гарима. Она не на шутку встревожилась, допытывалась. Любопытная Абира с интересом участвовала в расспросах. Моим словам о том, что упала с постели, когда мне вновь привиделся кошмар, Гарима не поверила и поверить не могла. Не после того, как увидела под окнами моей спальни землю и вывалившиеся из горшков цветы. Но я упрямилась и стояла на своем объяснении.
Мне стыдно было лгать сестрам. В первую очередь было совестно обманывать Гариму. Возможно, начни она беседу без Абиры, я рассказала бы правду. Хотя и в таком случае вряд ли. Я отчего-то чувствовала, что говорить о сарехе нельзя. Вовсе не из-за его угроз. У моей уверенности были другие истоки, и объяснить свою скрытность не могла.
Гариму мое упорство раздосадовало, огорчило. Абира отнеслась к этому проще, безразличней. Ведь Передающую напрямую случившееся со мной не касалось. Сестры отступились, но я предчувствовала продолжение этой беседы в кирглике. Большой кровоподтек на левом запястье во время завтрака скрывал плотный рукав. Спрятать его в доме омовений было невозможно.
Мое желание сопровождать Гариму в суд на оглашение приговора Доверенная встретила без воодушевления. Не скрывала удивления, хмурилась, поджимала губы. А когда куббат остановился у здания суда, она даже не выдержала и спросила, почему я вдруг решила поехать.
— Просто стало интересно, — я не солгала сестре, потому что не уточнила, чем именно вызвано любопытство. Мне хотелось посмотреть на угрожавшего мне сареха при свете дня.
Гарима нахмурилась еще больше, не поверив такому объяснению, а во время заседания внимательно наблюдала за мной. Это я чувствовала, но старалась изображать спокойствие и сдержанный интерес к происходящему в зале.
Помещение было условно разделено на три части. На возвышении стоял большой стол судей. Этих троих мужчин я знала. Они достаточно часто посещали Храм во время ритуалов и вне их. Справа от стола располагались кресла для трех жрецов Содиафа, слева — для жриц. Хоть присутствие служителей Супругов и не являлось обязательным, почетные места для них готовили всегда. Столы писарей стояли вдоль длинных стен, отграничивая судейскую часть зала от части зрительской.
За двумя тяжеловесными столами сидели обвинители и обвиняемый. За спиной стражей, приводивших доказательства вины, расположился посол даркези. Его поддерживало большое число соотечественников. Господин Квиринг казался ожесточенным. Хоть смертный приговор, который в конце заседания должны были огласить судьи, и был предсказуемым, посол не чувствовал себя отмщенным.
Рядом с подавленным, понуро опустившим голову лекарем сидел господин Далибор. Сложенные на груди руки, насупленные брови, ни следа смирения на привлекательном лице. Но он знал, что решение уже принято, знал, что не мог на него повлиять. На милость Маар он не надеялся и, судя по коротким взглядам, которые бросал в сторону Доверенной, сожалел о том, что согласился на ритуал. За спиной посла сарехов собралось не меньше трех десятков северян. Купцы, ремесленники, воины, женщины. Обеспокоенные взгляды, напряжение, так разительно отличавшее этих людей от даркези.
Несомненно, и представители общин знали о том, какое решение примет суд. Знали о грозящем лекарю ритуале, раз уж даже день его проведения был известен. Но если общее настроение даркези было “поделом ему!”, то сарехи безмолвно давили на господина Далибора единой мыслью “не допусти!”.
Находиться в этой комнате было тяжело. Я чувствовала настроение даркези и сарехов, разница их отношения раздирала меня на части. А общее для обеих общин отторжение, неприятие выстраивало между нами с Гаримой и этими людьми почти ощутимую стену. От этого смешения чужих чувств болела, кружилась голова. Я пожалела, что все же решила появиться на заседании. Корила себя за любопытство. Стало легче, когда внимательная, заботливая Гарима взяла мою руку в свои. Я повернулась к ясноглазой сестре, она ободряюще улыбнулась и шепнула:
— Недолго осталось потерпеть.
Я так же тихо поблагодарила за поддержку и тут увидела среди сарехов молодого мужчину. Он рассматривал меня внимательно, глаз не сводил. Ни страха, ни почтительности, ни неприятия. Скрестивший на груди руки сарех смотрел на меня чуть свысока. Словно был хозяином положения.
Я разглядывала его, стараясь не встречаться взглядом. Роста среднего, на вид не старше тридцати, волосы каштановые, длинные, волнистые, как у других мужчин-сарехов. Аккуратная короткая борода подчеркивала жесткую линию квадратного подбородка, усы окаймляли тонкие, решительно поджатые губы. Нос был широковат и когда-то перебит. Голубые глаза смотрели твердо и сурово из-под сдвинутых широких бровей. Высокий лоб перечеркивала вертикальная морщина. По меркам тарийцев, он был привлекательным. По меркам моих северных соотечественников, этот молодой мужчина был красавцем.