Их настрой подчеркивали нерешительность и робость прислужниц. Они шарахались от мужчин, старались держаться к нам с сестрами как можно ближе, надеялись на наши указания. Уверенные, твердые, четкие. Из троих жриц на это была способна только Гарима. За невзрачной внешностью и десятками золотых браслетов скрывалась исключительно сильная личность, сумевшая даже в этих обстоятельствах быстро совладать с собой.
Мне хотелось походить на нее, быть стойкой, уверенной в себе, готовой разрешить любые трудности. Я старалась не плакать и хотя бы казаться спокойной. Абира не могла и этого. Она озиралась по сторонам, жалась к Гариме. Страх Передающей, леденящий, острый, нарастающий с каждой минутой, я ощущала отчетливо. Он один был ярче всей злобы собравшихся в Храме мужчин. Гарима тоже его ощущала, поэтому взяла сестру за руку, шепнула, что самое страшное уже позади.
Съярми велела женщинам пока к раненым не подходить. Мудрое решение. Даже истекая кровью, чужеземцы нападали на полумертвых противников. Стражам приходилось их растаскивать.
Во всем этом смешении людей найти господина Шиана оказалось непросто. Он переговаривался с городскими стражами, давал указания своим подчиненным. Появление в Храме стольких женщин сразу ему не понравилось.
— При всем уважении. Я прошу вас уйти. Здесь еще небезопасно, — сухо сказал он. Тон его не допускал возражений.
— Конечно, — согласилась Гарима и заверила: — Мы не задержимся надолго.
Воина это не успокоило, он стиснул зубы, настороженно глянул в сторону дернувшегося недалеко раненого.
— Вы знаете, почему это произошло? Зачем они здесь? — голос Доверенной звучал глухо и сипло, в глазах блестели еще не высохшие слезы.
Вместо воина ответил один из стражей. Его тон был чуть более почтительным, но таким же жестким. На женщин, стоящих за нашими спинами, он посмотрел с неодобрением.
— Сиятельная госпожа, в городе беспорядки. Общины воюют. Несколько поджогов, разгромленных лавок, потасовки.
— Но почему? — допытывалась Гарима. Ее голос срывался, губы дрожали.
Страж пожал плечами, бросил короткий взгляд в сторону кристалла.
— Мы пока не знаем точно. Но выясним в ближайшее время.
— Не посчитайте наглостью, — вклинился начальник охраны. Он заметно волновался и то и дело поглядывал в сторону обезвреженных погромщиков. Даркези и сарехи, растащенные стражами в разные стороны, обменивались оскорблениями. Я чувствовала, как в них кипит неизрасходованная злоба. Казалось, с минуту на минуту чужеземцы бросятся друг на друга, и связанные руки помехой не станут. — Но я вновь прошу вас вернуться в дом жриц. Вы сейчас не можете ничего сделать, только подвергаете себя опасности.
— Вы правы, — Гарима кивнула. — Мы пойдем…
Ее губы дрогнули в намеке на улыбку, господин Шиан коротко кивнул. В тот момент он казался мне хищной птицей, приглядывающейся к каждому движению.
Все еще держа Абиру за руку, Доверенная тихонько окликнула меня, повернулась к кристаллу и направилась к боковому выходу. Передающая шла медленно, озиралась по сторонам, казалась растерянной. Ее страх с каждым ударом сердца все больше напоминал отчаяние.
Когда до кристалла оставалось не больше пяти шагов, она вдруг высвободилась и метнулась в сторону. Гарима не успела ее даже окликнуть, а Абира упала на колени рядом с кем-то, сидящим у стены. Мгновением позже сестра уже обнимала стража, плача у него на плече, а он ласково гладил ее по спине одной рукой. Его пальцы оставляли на светлой ткани кровавые разводы, кровь пропитывала и рукав блузы, но Абиру это не волновало. Ее, возможно, впервые в жизни не заботило, какой ее видели другие.
В тот миг для нее существовал только этот мужчина, а тревоге и страху нашлось объяснение. Насколько они и захлестнувшее Абиру облегчение были яркими, настолько чистосердечными и сияющими казались удивление и нежность воина. Несмотря на рану и боль, он был счастлив. Наверное, поэтому даже отважился признаться.
— Я люблю тебя, — услышала я робкие слова. Меня не покидало ощущение, что страж боялся быть высмеянным, хоть Абира и проявила несвойственное ей беспокойство о ком-то кроме себя.
Передающая отстранилась и посмотрела на мужчину серьезно, недоверчиво нахмурившись.
— Что? — переспросила она.
Его радость потускнела, взгляд изменился, стал более жестким, решительным.
— Я люблю тебя, Абира, — повторил воин, глядя сестре в глаза.
— Это чудесно, — в ее голосе слышалась самодовольная улыбка. — Я рада.
Он вздохнул, покачал головой и обнял Передающую. Глядя на эту пару, я от всего сердца сочувствовала воину. Любить Абиру — тяжелая ноша. Сестра наслаждалась чужой любовью, как подношением, драгоценностью, которую она заслуживала получить. Просто потому что существовала. И я пожалела, что Абира не чувствует других, не видит, как былая радость воина блекнет и увядает.
Но это видела Гарима и, судя по взгляду, тоже сочувствовала воину. Правда, долго наблюдать за парой Доверенная не стала, обратилась к Съярми, велела позвать лекарей.
— Я говорю о врачевателях для наших воинов, — холодно уточнила сестра. — Уверена, о нападавших достойно позаботятся тюремные лекари.
Старшая прислужница довольно улыбнулась и поклонилась.
— Мудрое решение, — заверила она, а в голосе слышалась ожесточенность. Уже раньше было ясно, что нападение на Храм женщина считала чудовищным преступлением. Помогать погромщикам она не стала бы по доброй воле.
Гарима велела прислужницами помочь раненому стражу добраться до комнат Абиры. Пока женщины суетились, я подошла к Ингару.
Он сидел у самого кристалла, держал на коленях убитого отца и легко покачивался взад-вперед. Как плакальщицы. Только не было стенаний, в глазах не блестели слезы, а взгляд казался пустым. Сарех не заметил меня, вздрогнул, когда моя рука легла ему на плечо.
— Ингар, — окликнула я. Он не повернул головы. — Пойдем. Не нужно тебе тут оставаться.
— А он? — едва слышно спросил Ингар.
— О нем позаботятся со всем почтением, — пообещала я. — Пойдем.
Он опустил голову, все еще прижимая к себе тело убитого, закрыл лицо другой рукой. Его плечи тряслись от беззвучных рыданий.
Я не знала, чем и как помочь. Просто была рядом, стояла рядом на коленях, обнимала Ингара и ждала, когда он успокоится.
Сарех совладал с собой довольно быстро. Всего через несколько минут Ингар выпрямился, медленно и торжественно снял тело отца с колен, положил на пол. Закрыв глаза убитому, северянин молился своим богам, просил их милостиво принять в небесном чертоге душу сына своего Снурава.
Ингар тихо называл знакомых мне с детства богов, чьи имена, как ни бесновался дядя Витор, я никогда не могла произнести. Всегда считала, что упоминать чужих богов в Храме нельзя. Это крамольно, кощунственно. Но молитва Ингара такой не казалась. Наверное, потому что он был искренен.
Молитва-прощание с отцом, казалось, отняла у Ингара последние силы. Он без сопротивления позволил взять себя за руку и вывести из Храма. Сарех брел за мной, как во сне, очнулся уже в нескольких шагах от дома жриц. Вдруг заметил, что прислужницы поддерживают раненого стража. Отстранил одну из них, поднырнул под руку мужчине и дотащил его до комнат Абиры. Бережно, осторожно, стараясь как можно меньше тревожить рану. Так же аккуратно помог воину лечь на кровать и скромно отошел, замер в углу молчаливым изваянием. Прислушиваясь к его чувствам, я ощущала горькую пустоту, заполнившую сердце Ингара, все его мысли.
— Лаисса, его нельзя оставлять одного, — шепнула мне Гарима. — Он может натворить глупостей. Я вообще поражена, что он не убил того даркези.
— Признаться, я тоже, — тихо согласилась я, обеспокоенно поглядывая на сареха. Тот стоял недалеко от двери, невидяще смотрел перед собой, положив ладонь на рукоять кинжала.
— Ты уведи его отсюда, хорошо? Ему сейчас столько людей ни к чему. Дай успокоительного. Или ракы, — сестра вздохнула и хмуро добавила. — Хотя человеку с таким характером лучше сразу и того, и другого. Жаль, охрана вся занята в Храме… Ты позови прислужниц поопытней. Они смогут тебя защитить. И не оставайся с ним одна, — строго напутствовала Гарима. — Он в гневе может быть опасным.
Мне хотелось защитить Ингара, сказать, что он не причинит нам вреда. Уж точно не теперь. Но запястье, поврежденное во время вынужденного знакомства с сарехом, напомнило о себе болью. Поправив браслет, скрывающий еще не сошедший кровоподтек, я жестом подозвала неотлучную Суни. Она настороженно поглядывала на сареха, хмурилась и пообещала исполнить все распоряжения в точности.
Служанке понадобилось совсем немного времени, я даже успела увести Ингара до появления лекаря. Меня это радовало, ведь врачеватель невольно воскресил бы образ Снурава. Как это могло подействовать на сареха, я не бралась предсказывать.
ГЛАВА 14
Свою часть дома я всегда считала крепостью, в которой мне ничто не может угрожать. Даже проникший ко мне среди ночи Ингар не поколебал эту уверенность, и я наслаждалась чувством защищенности, покоя. Оно было особенно ярким после событий в Храме.
Суни постаралась на славу. К нашему приходу подготовили горячую ванну и чистую одежду. Пока гость мылся, а служанка помогала мне переодеться, прислужницы накрыли поздний ужин. Расположившись в любимом кресле, я ждала Ингара. Тарийский костюм оказался ему чуть велик и выглядел на коренном сарехе странно, как и кожаный тисненый пояс с ножнами, который Ингар надел поверх кушака. Но все лучше, чем залитая кровью одежда.
Усадив притихшего мужчину за столик, я широким жестом пригласила Ингара угощаться.
— Ты, верно, голоден?
Ароматы жареного мяса и теплого хлеба щекотали обоняние, разноцветные вареные овощи привлекали взгляд. Но Ингара они не заинтересовали. Он отрицательно покачал головой, на меня не посмотрел.
— Может, ракы? За упокой, — робко предложила я.
Он кивнул, потянулся к кувшинчику. Осторожно обхватив пальцами узкое горлышко, наполнил две рюмки.
— Выпей со мной, сиятельная Забирающая, за ту душу, что не отняла, — ожесточенно ухмыльнулся Ингар, глядя мне в глаза.
— Я выпью за твоего отца, — примирительным тоном ответила я и поднесла к губам рюмку. Крепкий напиток сильно пах анисом, пьянеть не хотелось, но и не отпить не могла. Потому что Ингар хищно следил за каждым моим движением.
Глоток обжег гортань, на глазах выступили слезы, я закашлялась. Сарех залпом опустошил рюмку, понюхал кусок лепешки.
— Забористая ракы, добрая, — он вновь взял кувшинчик, плеснул себе еще. — За то, что его душа свободна!
На сей раз он, к счастью, не дожидался, пока я отопью. Выпил сам. После третей рюмки съел лепешку, после четвертой положил на тарелку кусок мяса, но тот так и остался нетронутым.
Я опасливо наблюдала за изменениями, сосредоточилась на попытках прочитать сареха. Горькую пустоту и тусклое безразличие к происходящему сменила злоба. Ядовитая, разъедающая сердце. Ракы гасила ее, туманила хмелем, поднимала на поверхность боль утраты и слезы. Но, глядя на сложившего на груди, чуть покачивающего взад-вперед Ингара, я знала, что злоба вернется, пробудит желание мстить.
После пятой рюмки незримая стена рухнула — Ингар начал рассказывать.
Он говорил о Снураве, который не был ему родным отцом. Оказалось, лекарь подобрал замерзающего сироту на улице и сделал для него больше, чем многие родители делают для своих родных детей. Ингар говорил о городе на севере, где они жили, о том, что опытного Снурава пригласили работать в посольстве сарехов в Ратави. Что там лекарь прослужил восемь лет до появления нового посла, господина Далибора. У того был личный врачеватель, держать второго посол считал неправильным. Но едва об этом пошел слух, посол даркези предложил Снураву работу. На господина Квиринга лекарь проработал чуть больше трех лет. По словам Ингара, у его отца не было даже маломальских недоразумений с послом.
Сарех говорил о своей общине, о том, как хорошо лекарь ладил с людьми, что его любили и уважали. Это было правдой, как и предыдущие откровения Ингара. Как и последующие рассказы об отце и времени, что они проводили вместе.
Нет, образ лекаря Снурава не был исключительно хорошим, да Ингар и не пытался сделать его таким. Оттого нашлось в рассказе место и порокам. Страсть к азартным играм была одним из них, но и тут мне не удалось ни за что уцепиться. В игре Снурав знал меру: долгов не накапливал, не жульничал, противников выбирал тщательно. Он любил хорошую честную игру, а умение красиво закрутить кости считал мастерством.
Если бы я сама не прожила во время ритуала тот день, когда лекарь приготовил и дал яд, никогда бы не поверила, что этот человек был способен на подобное. Понятно, что община за него так заступалась. Ясно, почему сын готов был на все, лишь бы предотвратить ритуал.
Ингар говорил и говорил, рассказывал все новые истории об отце. При других обстоятельствах я бы радовалась этой словоохотливости и задавала вопросы, но сарех продолжал пить. Его речь постепенно становилась размытой, он часто терял нить беседы и начинал с начала.
Ингар был вдребезги пьян, но все же допил остатки ракы из кувшинчика и моей рюмки ради соблюдения традиций. Сарехи верили, что северные боги наблюдали за поминальными трапезами. Если на столе оставались крепкие напитки, значит, скорбь по усопшему не сильна, и места в небесном чертоге он не заслужил.
Поставив локти на стол, положив лицо на ладони, Ингар неотрывно смотрел на меня.
— А ты красивая, — пробормотал он.
— Ложись спать, — посоветовала я.
Он кивнул, левый локоть соскользнул, и мужчина едва не ударился лицом о стол. Дернулся, выругался и вцепился в диван, пытаясь сохранить равновесие в расшатывающемся мире. Я встала, поправила подушки, мягко придерживая Ингара за плечи, помогла ему лечь. Он пробормотал что-то неразборчиво благодарственное и поймал мою руку. Прислужницы в тот же миг оказались рядом, но я остановила их жестом.
— Ты меня понимаешь, — прошептал Ингар. — Понимаешь… Ты мне нужна… Без тебя я не справлюсь…
— Отдыхай, — я осторожно высвободила ладонь из его слабых пальцев.
Сарех закрыл глаза, через пару минут его дыхание стало мерным и глубоким. Я ушла в спальню, остановилась на пороге, обернулась. Женщины занимались спящим: отстегнули пояс с кинжалом, сняли сапоги, укрыли одеялом.
— Они последят за ним, сиятельная госпожа, — тихо заверила Суни. — Не тревожьтесь.
Я кивнула и с трудом дождалась, когда служанка разберет мою прическу и освободит волосы от полусотни заколок и шпилек. Осоловевшая от усталости, не раздеваясь, упала на кровать и мгновенно заснула.
После того, как мы с сестрами позавтракали, господин Шиан пришел в беседку и доложил о событиях в Храме и городе.
Ратави сошел с ума. Иных слов, равно как и объяснения внезапной вспышке насилия у меня не было.
По сведениям стражей, все началось в одной большой и благопристойной таверне. Она удачно располагалась на перекрестке, где сарехский квартал примыкал к домам даркези и тарийцев, и славилась тем, что драки там бывали редко. Владелец сарех без стеснения вышвыривал из заведения перебравших гостей. А в этот раз он оказался одним из основных зачинщиков.
Он и несколько подвыпивших сарехов подошли к уже нетрезвым даркези и предложили выпить за жриц великой Маар и справедливость. Те согласились, предсказывая скорую смерть Снурава. Завязалась перепалка, которая затем превратилась в драку, а после и в настоящую битву, уничтожившую несколько десятков домов. Как выяснилось, Храм Маар стал не единственным оскверненным святилищем. Храм даркези и храм сарехов были сожжены дотла. В одном из них погромщики попытались убить служителей.
Даже слушать такое было страшно. Я старалась подражать внешне невозмутимой Гариме, не показывать волнения и скрывать дрожь. Пыталась соответствовать представлениям тарийцев о земном воплощении дочерей Супругов. К тому же мне нужны были правдивые сведения о происходившем в городе, а не намеренно смягченный рассказ, как Абире. Сестра обхватила себя обеими руками, ее губы дрожали, а в глазах читался неподдельный ужас. Начальник нашей охраны часто на нее поглядывал и явно хотел бы закончить рассказ раньше, но Гарима не позволяла.