Любезная портниха показывала мне в книгах разные платья, кружева, узоры, ткани, цвета. Помощница доставала готовую одежду. Шуршала ткань, блестели пуговицы, ласкали кожу атласные ленты, просились в руки яркие заколки. Я во всем этом многообразии потерялась. Плакать была готова от отчаяния, потому что портниха хотела угодить, хотела узнать мои предпочтения.
Она не понимала, что у меня их не было. Мне почти все нравилось, но я знала, что денег попросту не хватит. Любовалась платьями, но даже смутно не представляла, какие наряды носят в Ратави. А платить и платить дорого за одежду, которую потом не смогу носить, считала глупым.
Портниха решила, что мне ничего не приглянулось. И заметно волновалась. У нее дрожали руки, улыбка стала вымученной. Помощница тоже все чаще на господина Мирса поглядывала. Будущей Забирающей женщины не боялись, их куда больше пугало недовольство Посланника Императора. Я совсем растерялась, чувствовала себя очень глупо и, сцепив руки на коленях, молча смотрела на большую книгу с картинками. Было стыдно, что у меня нет денег на все эти наряды, совестно, что женщины так старались впустую. От неловкости щипало в глазах, но я старалась не расплакаться.
Портниха, до того сбивчиво рассказывающая об особенностях кроя, замолкла. Ее помощница давно уже перестала мельтешить и растеряно стояла рядом. Напряженную тишину прервал низкий бархатистый голос воина.
— Думаю, последние два десятка можно убрать. Они не подходят для путешествия.
Помощница отмерла и бросилась выполнять указание.
— А на первую дюжину стоит посмотреть еще раз, — продолжал невозмутимый Посланник.
Не знаю, догадался ли он, почему я молчала, но женщинами стал сам руководить. Выбрал четыре платья, распорядился пригласить башмачника из соседней лавки, принести белье и ленты для волос.
Даже половина часа не минула, а я стояла за ширмой во всем новом, глядела в огромное стеклянное зеркало.
И не узнавала себя.
Зеленое платье с коричневыми вставками, кожаный пояс с тиснением, холодящее тело шелковое белье, мягкие сафьяновые сапожки. Помощница переплела мне волосы, сделала прическу как у городских. У девушки в отражении была точеная шея, кажущаяся длинней из-за выпущенных из прически прядей. Овал лица мягкий, а прямые брови — в меру широкие, ровный нос, высокий лоб, взгляд больших глаз удивленный. Я робко улыбнулась, и на полных губах девушки появилась такая же улыбка.
Глянула на сиротливо лежащее в сторонке домотканое платье, на сапоги из грубой кожи, на белую рубаху, которую до этого дня считала тонкой, а не напоминающей кору.
Как за всем этим господин Мирс разглядел, что я красива? Ведь я сама поняла это только сейчас.
Нерешительно вышла из-за ширмы. Посланник подбодрил улыбкой. Похвалил новый наряд, сказал, что мне очень идет. Господин Мирс, как всегда, был правдив. Но я смутилась, до корней волос вспыхнула, поспешно скрылась за ширмой, чтобы выполнить его просьбу и примерить другое платье.
Когда с этим закончили, я осталась в последнем, золотистом с черным рисунком. Смотрелась в зеркало, осторожно расправляла складочки, ласково гладила удивительные ткани красивых нарядов. Не могла заставить себя переодеться в домотканое рубище. Любуясь этими вещами, от зеркала глаза с трудом отводила, так нравилось мне собственное отражение. И понимала, что всех моих сбережений едва ли хватит даже на один наряд.
Снова пожалела о том, что господин Мирс завел меня в эту лавку. Он помочь хотел, но на деле дразнил. И дразнил жестоко, даже не догадываясь о том.
Помощница ушла, я осталась за ширмами одна. Нужно было сделать выбор, но глаза разбегались. Чем дольше смотрела на платья, тем дальше от меня становилось решение. Выглянув из-за ширмы, поманила воина. Он удивился, подошел, спросил почтительно:
— Что угодно госпоже?
Это обращение так привычным и не стало. А тогда, учитывая мое безденежье, смутило еще больше. Щеки горели, голос дрожал, посмотреть на воина я не осмелилась. Стесняясь внимания портнихи, глядящей на меня, прошептала:
— У меня денег хватит только на одно платье. Какое выбрать?
Он долго молчал. Я не торопила, понимала, что и ему, наверное, сложно советовать.
— Госпожа Лаисса.
Посланник заговорил шепотом, но что-то в его голосе заставило меня глаза поднять на собеседника. Он разглядывал меня даже не с удивлением. Он был поражен до глубины души. Будто слова мои, пусть и укладывались во фразу, оставались для него бессмысленными. А еще господин Мирс искренне сочувствовал мне. Даже на мгновение возникло ощущение, что он подавляет порыв обнять меня.
Странно было видеть в другом человеке душевное тепло, обращенное на меня…
— Вы — будущая Забирающая столицы. Вы — драгоценность, подарок великой Маар. Все, что только пожелает ваше сердце, светлейший Император почтет за честь преподнести вам.
В который раз меня поразил ответ господина Мирса, высокого красивого воина, обращавшегося ко мне с неизменным и, как мне тогда казалось, незаслуженным почтением. Он в который раз говорил слишком невероятную правду.
Посланник знал, что слова о почестях меня смущают, улыбнулся. Ласково, ободряюще:
— Теперь у вас начинается другая жизнь. У вас будет все, что только захотите. И, разумеется, я от имени и по поручению светлейшего Императора покупаю для вас все приглянувшиеся вещи.
Я сбивчиво бормотала благодарности, а господин Мирс только недоуменно качал головой. Он все еще не мог привыкнуть к тому, насколько отличалось отношение к жрицам в разных уголках Империи.
По совету воина я оставила в лавке свое домотканое платье. А ту служанку, которой поручили мои новые вещи на постоялый двор отнести, попросила сумку со старыми выбросить. Увидев в зеркале иную себя, наконец, поняла, что у меня начиналась другая жизнь. И в ней нет места проклятой Кареглазой из Сосновки.
Мы с господином Мирсом весь день гуляли по городу. Обедали в центре, бродили по чудесному саду, а ближе к вечеру Посланник нанял куббат и отвез меня в квартал торговцев жемчугом.
Я о жемчужинах читала, но никак их себе не представляла. Потому что сравнивать не с чем было. В тот вечер узнала, что жемчуг бывает белым и розовым, черным и лиловым, круглым и продолговатым, гладким и корявым, будто сморщенная горошина. Не меньше трех десятков лавок. В каждой сотни драгоценностей, таинственный блеск перламутра и металлов. Тогда я решила, что куплю себе украшение. На свои деньги, сама. Сделаю себе подарок в честь начала новой жизни.
Кулонов, сережек, колец, ожерелий там было великое множество. Но все они казались мне холодными и чужими. Господину Мирсу повезло больше. Он выбрал длинные серьги, два разных браслета и нитку золотистого жемчуга.
— Нельзя вернуться домой после долгой поездки без подарков, — чуть извиняющимся тоном пояснил воин. Наверное, мое любопытство заметил.
Он впервые упомянул семью, и я от вопроса не удержалась.
— А кому они?
Посланник немного смутился, а в голосе слышалось тепло, когда он о своих родных заговорил.
— Для жены и дочери, для матери, для матери жены. Своему отцу и отцу жены приготовил резные пряжки из кости. У нас таких не делают, предпочитают металлы. Осталось только найти подарок сыну.
— У вас большая семья, — улыбнулась я.
— Большая, — согласился воин. Подал мне руку, чтобы помочь с пары ступенек спуститься. Жест приятный и ставший за две недели пути почти привычным.
— Родственники жены, моих двое братьев, у каждого своя семья, дети. У старшего брата даже внук есть. На празднование годовщины его рождения полсотни человек собралось, — он говорил с усмешкой, и не было в ней сочувствия ко мне. К сироте без родни, без корней. Воин уже обмолвился как-то, что все тарийцы станут мне семьей. Он верил в это искренне, чем очень удивлял.
В следующей лавке я тоже не нашла себе украшение, зато неожиданно помогла господину Мирсу с подарком для сына. Заметила тяжелую серебряную шишку на ремне. Сама шишка была инкрустирована перламутром, а ремень расшит серебром. Назначения этого предмета я не знала, но была уверена, что воину нужно его купить. Хотя объяснить, почему так решила, не могла. Просто знала.
— Мне кажется, вашему сыну это пригодится, — сказала робко, коснувшись пальцами металлических чешуек. На ощупь они оказались теплыми и приятно гладкими.
Воин поблагодарил за совет, взвесил шишку в руке, попробовал ремень на прочность.
— Не думал, что вы разбираетесь в оружии, — заметил он, когда торговец подарок в коробку укладывал.
— Вы угадали, — смущенно призналась я. — Не разбираюсь. Даже не знаю, что это.
— Это тимлек, — охотно начал рассказывать Посланник. — Его крепят на рукоять скимитара. Вот сюда, — он показал на своем мече. — Если пользоваться с умом, клинок будет послушней, например. Есть и другие применения, дающие в бою преимущества. Вы правы, сыну пригодится. Он ведь тоже воин.
— Это, кажется, называется династия, — вспомнила я мудреное слово.
— Верно, — согласился Посланник, вновь подавая мне руку.
Лавки сменяли друг друга, а нужная вещь все не попадалась на глаза. Следующая лавка поразила меня странной смесью ароматов. Воздух казался мягким и пряным, теплым и шелковистым. На душе было легко и радостно. Принюхиваясь к дымку над курильницами, разглядывала украшения. Один кулон привлек внимание. Серебряный ромб с разными по толщине завитками, четыре жемчужины на вершинах. Пара голубоватых украшала верх и низ, а пара белоснежных сидела в завитках узора в других углах. Я даже дышать забыла от восхищения. Ласково провела пальцем по краю, не сдержалась, положила амулет на ладонь. Любовалась изящным ажурным рисунком вокруг каждой жемчужины. Кулон был совершенным, словно нарочно для меня сделали.
Краем глаза заметила улыбку лавочника-тарийца. Он видел, что за это украшение я все отдать готова, и явно придумывал заоблачную цену. Господин Мирс тоже заметил настрой торговца, поманил его, о чем-то коротко с ним пошептался. Я не слышала, что именно воин сказал, но лавочник побледнел и, бросая на меня восхищенные взгляды, преподнес украшение в подарок. Я попробовала отказаться и заплатить хоть сколько-то. Но торговец лишь потряс головой и заявил:
— Госпожа, Вы станете Забирающей. Ваше появление — честь для меня. Я счастлив, что Вам что-то пришлось по душе. Пусть этот подарок принесет Вам радость.
Я приняла кулон. И носила его всю жизнь. Хоть мне не судилось самой купить себе украшение, о торговце всегда с теплом вспоминала. Потому что он был первым человеком, который мне за столько лет искренне обрадовался.
ГЛАВА 3
На корабль мы взошли после захода солнца. "Красавица" показалась мне таинственной и величавой в свете нескольких фонарей. На берегу ждали капитан и помощник. Они приветствовали нас сердечно и ошеломляюще искренне. Мы поднялись по трапу и увидели, что высоких гостей вся команда встречала. Десяток мужчин, не считая капитана и помощника, замерли на палубе в поклоне. Капитан сам проводил нас в выделенные комнаты. Он, как и его помощник, был очень вежлив. Но без показного подобострастия, заискивания, льстивости, приторной услужливости. Зря я ждала от коренных тарийцев подобного отношения. Маар была их богиней, неотъемлемой частью жизни этого народа. Поэтому моряки излучали трепетное уважение, подобное тому, что в общении с господином Мирсом ощущалось.
Это меня поражало, смущало. Все сказать хотелось, что не заслуживаю таких почестей. В присутствии капитана и его помощника всякий раз робела. Они так себя вели, будто не только корабль, но и жизни моряков принадлежали мне. Словно я была хозяйкой их судеб.
Это пугало, озадачивало, но спрятаться на время пути в каюте не могла. Господин Мирс намекнул, что тарийцы очень огорчатся.
Пять дней морского путешествия пролетели незаметно. Капитан и его помощник всячески старались угождать будущей жрице и Посланнику. Закупили сластей, повар каждый день готовил что-то новое. Тарийская кухня, многообразная и пряная, очень мне нравилась, поражала сочетаниями вкусов. Посланника Императора и меня старались развлекать. Легенды и сказания, байки о морских демонах и призраках казались одновременно невероятными и правдоподобными. Даже зная точно, что в тех историях мало истины, я переживала за героев рассказов. А еще капитан и помощник в конце каждого дня делали мне подарок. Отрезы красивых и дорогих тканей с золотым и серебряным шитьем. От них я вежливо отказывалась и еще больше смущалась, замечая встревоженные взгляды, которыми моряки обменивались.
— Надеюсь, вы простите мое непозволительное нахальство, — проводив меня после четвертого ужина в отведенную мне каюту, начал воин. — Но я все же осмелюсь спросить. Почему вы не принимаете подношения? Вам не понравились ткани?
— Ткани очень красивые, не в том дело, — я потупилась. Неловко было простые вещи объяснять. — Но эти люди мне чужие. А подарки… Подарки дорогие. Пусть сделают их женам, дочерям. У них и так из-за нас хлопот много…
Посланник ответил не сразу. И говорил медленно, ронял слова осторожно, правильные подбирал.
— Госпожа Лаисса, я не зря назвал эти ткани подношениями. Это, безусловно, подарки вам. Но одновременно они являются жертвами для милостивой Маар. А вы — ее дар народу, вы олицетворяете ее силу и заботу о людях. Не принимая подношения, вы показываете, что чем-то недовольны. Великая богиня будет оскорблена недостаточно почтительным отношением к своей жрице и покарает нечестивцев и их родственников.
Такие слова напугали меня. Видимо, ужас на лице отразился, потому что сосредоточенный Посланник поспешил успокоить.
— Не стоит волноваться. Достаточно будет принять подношения завтра, если пожелаете.
— Разумеется, пожелаю! — я огорчилась и не скрывала того. — Я ведь просто не знала обычая…
Теперь беспокойство моряков стало мне понятно. От мысли, что по моей вине люди тревожились, было не по себе.
— Нужно вернуться к капитану и прощения попросить, — я решительно шагнула к двери, но удивленный воин преградил мне путь.
— Госпожа Лаисса, я поговорю с капитаном, если вы пожелаете.
Казалось, мой порыв Посланника ошеломил, столько недоумения отразилось в его взгляде.
— Но вам не пристало что-то кому-то объяснять. Ни сейчас, ни позже. Вам, будущей Забирающей, не следует извиняться перед капитаном. Вы имели право не принимать его подношения. Честно говоря, я повел себя очень нагло и вызывающе. Я не смел спрашивать.
— Это очень хорошо, что вы спросили, — поспешно заверила я, встряв до того, как воин прощения попросил. — Я ведь просто не знала обычая. А из-за этого могла на хороших людей немилость богини накликать. Я благодарна вам за вопрос.
Господин Мирс поклонился и выдохнул с видимым облегчением.
— Я рад, что вы на меня не сердитесь. Если хотите, я поговорю с капитаном.
— Пожалуйста, поговорите с ним. И скажите, что я не знала обычая, — попросила я.
— Как изволите, — снова поклонился воин и, пожелав мне доброй ночи, ушел.
Уже лежа в постели, я все возвращалась к этому разговору. Не представляла, как жить с тем, что проклятая Кареглазая из Сосновки наделена такой властью над тарийцами.
Утром по счастливой улыбке капитана поняла, что господин Мирс все ему объяснил. Мне было ужасно неловко, даже радовалась тому, что уже вечером мы на берег сойдем. За завтраком капитан и его помощник решили преподнести мне все дары сразу. И отрезы тканей, и золотой медальон с тремя небольшими рубинами. Я приняла все подарки, коснулась каждого рукой, как посоветовал мне Посланник.
— Благодарю, — стараясь побороть смущение, сказала я. — Вы очень милы. Путешествовать с вами было приятно. Ваши подарки великолепны, — лица мужчин светились радостью. Я боялась, что мои следующие слова огорчат моряков, потому постаралась говорить мягко. — Я хочу попросить вас подарить эти чудесные ткани и этот медальон своим любимым женщинам. Женам, дочерям или матерям. Передайте эти дары вместе с моими пожеланиями счастья и здоровья, с пожеланиями блага.
Лицо капитана изменилось. Во взгляде мужчины появилось благоговение. Глянув на помощника, увидела, что он смотрит на меня, приоткрыв рот и сложив в молитвенном жесте руки у груди. Почувствовала, что краснею, и растеряла все слова.