— Давай поговорим спокойно. Я не умею правильно преподносить свои мысли, действительно сказал тебе в ресторане глупость. Но я почему-то был уверен, что ты согласишься, даже кольцо выбрал — надеялся удивить. Любая обрадовалась бы, но только не ты. С тобой надо было по-другому, но я пока не понимаю, как. Я не могу к тебе привыкнуть. Ты будто с другой планеты. Но я действительно очень сильно нуждаюсь в тебе. Это самая главная правда.
Оправдываясь, он выглядел ужасно — как провинившийся школьник. Надю накрыла волна невыразимой нежности, сердце сжалось: «Нет, только не это унижение!» Она вскочила и, подбежав к нему, крепко обняла, прижавшись всем телом.
— Прекрати немедленно! Я согласна, слышишь? Это я повела себя ужасно, даже не поговорила с тобой, не попросила времени подумать. Я слишком категоричная, так нельзя! Ну, где твое дорогущее кольцо?
— В магазине, я его вернул. В тот же день. Очень злился на тебя.
У Нади отлегло от сердца, она с облегчением вздохнула.
— Ну вот, а я, наконец, собралась воспользоваться благами своего положения…
Они посмотрели друг на друга, словно увидели впервые, и неожиданно рассмеялись. Надя — весело, освободившись от невероятной тяжести, Сергей — виновато.
— Поехали, заберем кольцо.
— Ни в коем случае, — Надя обняла его еще сильнее, не отпуская, — оно нам не нужно.
Они стояли некоторое время, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплом, слушая, как одинаково, в унисон, бьются сердца. Пришло понимание, что им действительно важно было быть вместе, даже если они пока не понимали друг друга. С этой минуты всему придется учиться на ходу — ошибаться, совершать глупости, исправлять их, просить прощения, идти навстречу. Получится ли? Они будто попали в новые земли, где ни он, ни она еще никогда не бывали. Противиться наступившим переменам было бесполезно — это значило никогда не узнать, что ожидает там, за горизонтом. Отныне надо было просто идти вперед. Вместе.
…Настроение стало приподнятым, будто совершенно случайно удалось им обоим избежать опасности, о которой они в этих новых землях еще ничего не знали, но так скоро встретились лицом к лицу. Голодные после долгого дня, Надя с Сергеем с удовольствием поужинали и остались за столом пить чай. Сергей сделался предельно серьезным, будто предстоящий разговор казался ему непосильным.
— Ты знаешь, я привык быстро решать проблемы и слишком поторопился с предложением. Мне надо было сначала рассказать о своей семье. Ты бы тогда лучше поняла меня и, возможно, не восприняла бы наш разговор так остро.
— Если это сложно для тебя, ничего не говори. Может, мне не стоит знать того, о чем ты хочешь рассказать?
Надя поймала себя на мысли, что опять с ним спорит, и поняла, что боится предстоящего разговора. Когда она узнает его тайны, это ей, возможно, не понравится. Но по-другому уже нельзя было поступить. С этой всепоглощающей правды у нее начнется настоящая взрослая жизнь с полной мерой ответственности за своего мужчину — с его прошлым, настоящим и, возможно, будущим.
— Тебе лучше знать. И тогда ты, возможно, перестанешь так сопротивляться.
Сергей начал рассказывать, и уже после первых фраз ей подумалось, что он впервые об этом говорил так предельно откровенно другому человеку, не скрывая самые неприглядные стороны жизни своей семьи и мучительно обнажая себя самого.
— …Моя мать, Милочка, только так я ее называю всю свою жизнь, необыкновенно красива до сих пор. В момент моего рождения она была дочерью известного профессора Измайлова, который заведовал кафедрой хирургии в нашем медицинском университете. Отец, Владимир Витольдович Неволин, как раз защитил у него диссертацию. Роды прошли тяжело. Говорят, что я едва выжил, постоянно болел. К двум годам, как показалось бабуле — а она у нас в семье главная, — я окончательно поправился. Но у Милочки на фоне всех этих проблем случился нервный срыв, и она от меня отказалась, — последнюю фразу он проговорил совершенно обыденно.
Наде показалось, что она ослышалась.
— Как отказалась? От своего собственного ребенка? Совсем?
— Совсем. Так бывает, — он пожал плечами, горько усмехнулся. — Мои дед с бабулей лечили ее у психиатра, а потом отправили в Сочи поправить здоровье. Там Милочка с кем-то познакомилась. Вернулась без денег, но вполне довольная собой. Спустя пять месяцев беременность стала явной, в положенный срок без осложнений родился мой брат Марк.
— Я не знала, что у тебя есть брат.
— Ну, о нем отдельный разговор. Под давлением бабули мой отец признал Марка своим сыном, их семейная жизнь с матерью началась как бы заново, живут вместе до сих пор.
— А ты?
— Меня воспитывали бабуля с дедулей. Будучи в разъездах, они нанимали репетиторов, воспитателей, те постоянно менялись. Поэтому было решено отправить меня в самый лучший кадетский корпус, а по сути, в интернат. Там я стал жить постоянно, только приезжал летом в Крым на каникулы, получил отличное образование, готовился поступать в военную академию. В последний момент передумал и поступил в медицинский институт, стал челюстно-лицевым хирургом…
Наде стало не по себе — услышанное не укладывалось в голове, было жестоким и неприемлемым для нее. Она закрыла лицо ладонями и подумала, что совершенно напрасно обижалась на своих родителей, завидуя их отношениям. Как же она была, на самом деле, счастлива в своем солнечном детстве!
— Что с тобой, тебе плохо?
Сергей протянул к ней руки, отнял ладони и встревоженно заглянул в глаза. Она потерлась щекой о его теплую ладонь, это движение успокоило ее.
— Нет, нормально. Это тяжело, на самом деле. Скажи, а ты не хотел в мединститут?
— Ты знаешь, сначала — нет, я это сделал назло бабуле. А потом был рад, что так повернулось. Медицина меня увлекла, дед всю жизнь занимался хирургией, отец тоже. В общем, мое кадетство оказалось временным пристанищем, но я об этом не жалею. После получения диплома закончил интернатуру, параллельно с интернатурой работал врачом в городской больнице, спустя пять лет ушел из бюджетной медицины. Дедуля предложил организовать медицинскую клинику, я согласился. С тех пор вполне благополучно и очень профессионально занимаюсь частной медициной — там уровень ответственности намного выше, но и проблем намного больше.
Сергей рассказывал слишком сухо, явно торопясь проскочить неприятную для него тему, и Надя его остановила:
— Расскажи, почему ты поступил в мединститут, что тогда случилось?
Он тяжело вздохнул.
— Хорошо, я расскажу, но это надолго.
— Ничего, у нас впереди вся ночь, — она ободряюще улыбнулась ему.
…Каждый раз, когда Сергей приезжал на летние каникулы, все члены его многочисленной семьи начинали испытывать дискомфорт. Милочка при виде старшего сына — нескладного и угловатого — чувствовала необъяснимые приступы вины, часами рыдала, изводила окружающих, жаловалась на боли в сердце, требуя капли и частного кардиолога. Нервная и впечатлительная, она устраивала мужу и бабуле скандалы на пустом месте и третировала их все время, пока Сергей находился в доме. На него она демонстративно не обращала внимания, и крайне сложно было связать ее повышенную нервозность с присутствием сына. Чем больше он взрослел, превращаясь постепенно в высокого молчаливого юношу, тем больше она показывала свое пренебрежение к нему, как будто в доме находился чужой человек, нестерпимо ее раздражавший. После отъезда Сергея она чудесным образом выздоравливала, свою депрессию объясняла плохими предчувствиями, эмоционально вещая о ночных кошмарах. Ей верили, ее утешали, и это окончательно приводило ее в спокойное расположение духа.
Пожилой профессор Измайлов при виде внука искренне удивлялся ему, даже пытался знакомиться, считая, что в его доме гостит какой-то дальний родственник или сын родственников. Когда ему напоминали, что это его старший внук, он изумленно качал головой: «Как быстро мальчик вырос!», — и тут же забывал о нем. Впрочем, Сергей со временем стал замечать лукавые огоньки в глазах деда. А после того, как он ему однажды незаметно подмигнул, Сергей уверился в том, что дед таким способом забавлялся, пытаясь хоть немного разрядить обстановку в доме и оградить себя от ненужных разговоров по поводу его приезда.
Для его отца — Владимира Витольдовича Неволина — сына не существовало так же, как и для Милочки. Встречаясь с ним, он преувеличенно вежливо здоровался, даже пытался улыбаться, но его голубые бесцветные глаза ничего не выражали. Сергей рано обнаружил, что учтивый отрешенный вид его отца был хорошо продуманной маской, за которой он мастерски скрывал тайное пристрастие к алкоголю. Это знали все члены семьи, Владимира Витольдовича не трогали, поддерживая в нем нужные ему иллюзии. Позже Сергей случайно узнал, что на кафедре его отца за покладистый характер называли «лапочкой» — он всегда легко принимал зачеты и экзамены, предварительно получив от студентов в подарок бутылку «Хеннеси». Когда Сергей однажды застал его в гостиной за тем, что тот пил коньяк прямо из горлышка бутылки, Владимир Витольдович сына стал всячески избегать.
Всеобщий баловень Марк старшего брата терпел с трудом и тешил свое самолюбие тем, что подстраивал ему мелкие пакости. Он радовался, когда ему удавалось убедить бабулю в том, что именно Сергей съедал в доме все сладости, потому что до этого долго голодал в кадетской школе. Милочка и бабуля младшенькому верили, на старшего смотрели жалостливо. Это заставило Сергея замкнуться в себе и проводить время в одиночестве — доказать обратное он не мог. Став подростком, Сергей совсем перестал общаться с братом — они практически не встречались в просторном доме, что вполне устраивало обоих.
И только бабуля в Сереженьке души не чаяла, пыталась баловать, обижалась на его необщительность, просила домочадцев быть с ним поласковее. Она единственная по-настоящему гордилась его успехами в кадетской школе, два раза в год обязательно приезжала в Киев, постоянно звонила и даже писала письма, в которых пространно рассказывала о своих домашних проблемах и успехах деда на поприще науки. Сергей был благодарен ей за это и наедине отвечал взаимностью. При остальных членах семьи с бабулей он был также сдержан, и она, искренне досадуя, изменить это не могла. В выпускном классе кадетского корпуса судьба Сергея была предрешена — бабуля позаботилась о том, чтобы сразу после каникул он был принят в военную академию и продолжил обучение в столице.
Когда Сережа с отличным аттестатом вернулся домой, бабуля устроила шикарный праздничный обед, на котором все говорили только о его будущих военных успехах — будто пытались внушить мысль о том, что это единственный его путь. Даже подвыпивший Владимир Витольдович расчувствовался и осторожно высказал сожаление, что старшему сыну придется так надолго уехать. Марк и Милочка были веселы и довольны — отныне они становились в доме полноправными хозяевами, зная, что Сергей им помешать не сможет — слишком заманчивое будущее подготовила ему бабуля. И только дед молчал и внимательно поглядывал на Сергея, будто размышлял о чем-то своем, что никак не вязалось с общим разговором. Виновник торжества на вопросы родственников отвечал односложно, в общем разговоре не участвовал, с облегчением думая о том, что скоро он их всех благополучно забудет. Ему предстояла многолетняя военная карьера, и он к ней был готов.
Поздним вечером Сергей вышел в сад — в соседней комнате Марк громко включил музыку. Низкие басы беспрестанно ухали и нестерпимо раздражали, хотелось побыть в тишине. Он устроился за пышными кустами форзиции на мраморной лавке и задумался. В черном смоляном небе ярко горели звезды. Казалось, достаточно подставить ладони, и все они скатятся ему в руки сверкающими холодными горошинами. В небольшом круглом бассейне мерцали изломанные отражения ярко освещенных окон. Он равнодушно подумал, что этот современный богатый особняк всегда был ему чужим, а будущее давно не пугало. Совсем скоро он окончательно вылетит из родительского гнезда. Хотя… Какое оно родительское? Так, всего лишь место, где он прописан. Во всяком случае, он намерен сделать все возможное, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.
Внезапно сзади него со стуком распахнулась дверь, на галерею вышли дед с бабулей. Дед закурил трубку, сладковатый аромат кубинского табака донесся до Сергея. Внука, сидящего за кустами, они не заметили и продолжили начатый разговор, который явно был непростым.
— …Жаль, что Сережа уедет навсегда. Мне кажется, он не глупый парень, почему бы ему не пойти в медицину?
Это сказал дед, и Сергей искренне удивился — он давно был уверен, что дедуля редко его замечал и уж тем более вряд ли о нем думал.
Дед продолжил:
— Ну, сама подумай, ты хочешь его убрать из дома, как это сделала восемь лет назад, и только потому отказываешь ему в будущем. А ведь я мог бы ему здорово помочь, у меня сейчас большие возможности, и он продолжил бы нашу медицинскую династию. Ты ведь ломаешь ему жизнь!
Бабуля ответила жестко, будто отрубила:
— Он мешает Милочке и Володе! Я не хочу иметь в доме постоянные проблемы и истерики. А твою династию продолжит Марк, он далеко не глуп!
Дед горько рассмеялся:
— Марк? Не смеши меня! Никогда не доверю ему скальпель! Может, все-таки поговоришь с Сергеем? Я у него особого рвения к карьере военного пока не увидел. Ему все равно, куда, лишь бы подальше отсюда.
— Не будет этого! — бабулин голос прозвучал твердо. — Сейчас все распределено, как надо, никто не пострадает. Сережа должен уехать, жизни ему здесь не дадут. Я вижу, как они все на него настороженно смотрят, и не могу этого допустить. Он мне слишком тяжело достался. Здесь ему точно поломают судьбу. Защищать его дальше я уже не смогу, нет сил, я старею.
— Ладно-ладно, — дед сдался, — а вообще-то жаль. Я давно к нему присматриваюсь. Серьезный парень, вдумчивый, — и он, не дожидаясь ответа бабули, ушел с балкона.
Бабуля постояла некоторое время, горестно вздохнула и скрылась в комнате, раздраженно захлопнув балконную дверь. Сергей остался сидеть на скамье оглушенный. Ничего нового он о себе не услышал, но вдруг с какой-то щемящей ясностью восемнадцатилетнего юноши понял, что ему давно отказали в праве на собственный выбор — еще с того момента, как Милочка перестала его считать собственным сыном, а его место занял избалованный Марк. Он мешал им всем с самого рождения, и сейчас они с нетерпением ждали завершения этой затянувшейся многолетней истории — его удачного поступления в академию, в котором никто не сомневался, потому что так решила бабуля.
Сергей сжал кулаки, его захлестнула волна ненависти, граничащей с яростью. Он почувствовал, что еще немного, и она зальет черной жгучей кислотой все, что еще оставалось в нем живым. В лучшем случае он со временем станет таким же запойным пьяницей, как его отец. В худшем… Про это лучше не думать, потому что нестерпимо захотелось броситься с кулаками на отца или Марка, надавать пощечин приторно кукольной Милочке, заставив ее рыдать и размазывать слезы по мраморным щекам. Отлично понимая, что агрессия — не выход, и необходимо принять единственно правильное решение, Сергей просидел на скамье еще два часа. Решение нашлось.
На следующий день он уехал в город, быстро собрал необходимые справки и подал документы на стоматологический факультет. Почему именно туда, он и сам толком не понял. Наверное, потому, что остальные направления общей медицины показались ему слишком недоступными, как и наука, которой занимался дед. Пользуясь тем, что у него впереди был месяц каникул, Сергей, полностью предоставленный сам себе, блестяще сдал экзамены. Когда его вызвали в деканат и сообщили, что у него высший балл, но на бюджет принять не могут — нет ходатайства с предыдущего места учебы, он разыскал деда на кафедре.
Увидев предельно серьезного старшего внука, удивленный профессор Измайлов пригласил его в кабинет.
— В чем дело? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?
— Дед, мне надо поговорить с тобой.
— Говори.
— Я поступил в мединститут на стоматологию с высоким проходным баллом. Но меня не берут на бюджет. Помоги. Мне нужна стипендия, потому что я не собираюсь жить с родными.
— Что?!
Дед засуетился, и, не отрывая изумленного взгляда от внука, набрал телефон.