Но сейчас нужно было серьезно учиться и успеть взять у этого сложного времени все, что оно могло ей предложить. Поэтому Надежда с увлечением читала книги по психологии, начала самостоятельно изучать углубленный английский, старательно зубрила экономику — она занималась каждую свободную минуту, даже если, предельно утомившись, буквально падала с ног. Большой город захватил ее, как и всех остальных, опутал иллюзиями грядущего счастья, и, убаюкивая в своих широких каменных ладонях, бережно понес к мечте.
…Однажды на перемене между учебными парами, когда группа сидела в аудитории и ждала преподавателя, за соседним столом возник жаркий спор, надо ли скорее выходить замуж или лучше сначала получить диплом. Спор был глупым, но в него неожиданно включилась Вика Лагодина, заинтересованно переместившись со своей галерки. Высказавшись, что и до получения диплома можно несколько раз хорошо устроиться, были бы мозги на месте, она вдруг повернулась к Наде и издевательски громко спросила:
— А что наша Головенко? Тихоня тихоней, ни с кем не дружит, о себе не рассказывает. Может, она лесби? Эй, Головенко, ты кто?
Надежда промолчала — Викино хамство давно стало привычным, не было смысла обращать на него внимание. В конце концов, через несколько минут явится преподаватель, и иезуитское «развлечение» быстро прекратится. Вдруг совершенно неожиданно за подружку вступилась беззащитная Лиличка, которую, похоже, сильно смутило замечание про лесби.
— Да не трогайте вы ее, у нее парень есть! — выпалив эти смелые слова, Лиличка покраснела и, втянув голову в плечи, демонстративно поправила очки.
Вика удивленно подняла идеальные брови:
— Вот как? Ну, про твои печали, Лиличка, нам всем давно известно, — в группе понимающе захихикали, — а про нашу девочку Гадю интересненько! И кто этот герой, про которого мы ничего не знаем? Водопроводчик?
В аудитории наступила такая тишина, что было слышно Лиличкино возбужденное дыхание. Надя решила продолжать отмалчиваться. Она, конечно, была благодарна соседке по столу за нехитрую ложь, отлично понимая, что та защищала себя — нехорошо было водить дружбу с однокурсницей нетрадиционной ориентации. И вдруг Надя представила себе Сергея Неволина так ясно, будто тот сентябрьский день случился только вчера. Ее тихий четкий ответ был неожиданным для всех и, в первую очередь, для нее самой.
— Высокий, светловолосый, с очень темными серыми глазами.
Вика, удивившись, некрасиво открыла рот, но распахнулась дверь, энергичным шагом вошел преподаватель, заняв место на кафедре. Она с явным неудовольствием поднялась со стула и, злобно сверкнув в сторону Надежды глазами, направилась к себе. По аудитории прокатилась волна шепота — кажется, в этот раз счет оказался в пользу беззащитной провинциалки. Надя мысленно пожала руку аристократичному Неволину за помощь. Лиличка посмотрела на нее с нескрываемым изумлением, опять поправила указательным пальцем очки и, пожав плечиками, занялась конспектом.
В этот день Лагодина Надю не трогала, но чувствовалось, что она задумала какую-то пакость. Надо было срочно защититься. Вечером Надежда изобрела развернутую историю о своем предполагаемом любовном романе, героем которого стал практически незнакомый ей Сергей Неволин — других кандидатов у нее не было. Отталкиваясь от смутных воспоминаний, Надя решила фантазировать, как ей заблагорассудится — в конце концов, это ее личное право.
На следующий день, во время перерыва, она, как бы между прочим, обронила в сторону соседки несколько слов:
— Знаешь, ты вообще-то вчера была права.
— В чем? — Лиличка даже не повернулась к ней, лихорадочно повторяя правила.
Надя опустила голову и преувеличенно скромно смахнула с колен несуществующую соринку.
— Ну-у, насчет парня.
Лиличка тут же забыла про конспект и вопросительно уставилась на подругу.
Надя смущенно ей улыбнулась:
— Когда Лагодина спрашивала, помнишь?
— Ой, расскажи, — та вплотную придвинулась к ней, глаза ее заблестели, — почему ты молчала? Я тебе столько о себе рассказываю, а ты-ы… — в ее голосе зазвенела обида, подбородок задрожал.
Надежда поспешила ее успокоить:
— У тебя это уже давно, а у меня всего две недели.
— Какой он?
Девушка начала рассказывать. Соседка слушала жадно, не перебивая, пока не началась учебная пара. Скоро они стали говорить о нем постоянно, и каждый день Надя непринужденно дополняла свою историю новыми придуманными подробностями. Оставаясь одна, она пыталась вспомнить, как он двигался, улыбался и разговаривал, но не могла — Сергей неудержимо ускользал от нее, прячась в самых потаенных уголках памяти. Тем увлекательнее было представлять его снова и снова, по крупицам восстанавливая в памяти детали того теплого сентябрьского дня. Она поймала себя на мысли, что это доставляет ей удовольствие, будто Сергей Неволин стал незримо присутствовать рядом, защищая ее от однокурсниц и помогая заполнить фантазиями поздние вечера, когда от усталости и холода невозможно было уснуть. Довольно скоро, уравновесив дозированно выдаваемую ложь с внезапно возросшим интересом к себе, Надежда сумела занять в группе довольно независимое положение. Лагодина оставила ее в покое.
Конечно, в Надином воображении Сергей мало был похож на «аристократа», который молча доставал сухие салфетки из бардачка машины и обрабатывал перекисью ободранный локоть. Но ей неожиданно понравилось шаг за шагом выводить его из небытия, с дотошностью скульптора вылепливая детали и… ждать встречи. Когда-нибудь… Скоро ее фантазии вместе с полудетской верой в обязательное счастье стали единственной отдушиной в напряженных студенческих буднях, а настоящий Сергей Неволин остался в прошлом, как случайно подвернувшийся прообраз ее будущей любви. Устраивать личную жизнь она пока не собиралась — выходить замуж по расчету, как мечтали приезжие из деревень однокурсницы, было слишком примитивно для девушки со здоровыми амбициями. А в далеком будущем, когда она получит диплом, найдет работу и станет такой же обеспеченной, аристократичной и спокойной, как Сергей Неволин, будет видно.
Как любил повторять Надин папа, никто не знает, что принесет завтрашний день, но нужно быть к нему готовым, чтобы он не застал врасплох.
Как это часто бывает, после черной полосы неудач в жизни Сергея Неволина наступил период относительного затишья. Правда, пришлось пережить дополнительную проверку санэпидстанции и пожнадзора, но по сравнению с допросами в прокуратуре это были мелочи. Несмотря на гнусный случай с заслуженным пенсионером, поток пациентов, как ни странно, увеличился, и Сергей с головой погрузился в работу, пропадая в клинике целыми днями.
Надя Головенко так и не позвонила, проигнорировав его готовность вести переговоры о сумме выплаты. Почему-то этот факт задел Сергея на непонятном ему, очень глубоком уровне, будто она швырнула ему в лицо его же деньги, презрительно отказавшись от возможности легко разбогатеть. Девушка не выходила у него из головы, поставив своим молчанием в крайне неловкое положение и словно сделав его виноватым. Неудобные мысли о том, как она, предельно одинокая и гордая, самостоятельно залечивает свои физические и душевные раны, не давали ему покоя. Он пытался не думать о ней, но ее размытый образ преследовал его неотвязно, заставляя испытывать странное чувство ожидания — будто она вот-вот должна зайти в кабинет и предъявить счет, который он уже готов был оплатить безо всяких переговоров. Но никого не было. Мысль о том, что она просто не хотела с ним встречаться и брать от него материальную компенсацию, не укладывалась в голове. Провинциальные девушки использовали любую возможность получить деньги, он для этой незнакомой Нади Головенко был легкой добычей, достаточно только протянуть руку. Но она на него охотиться не собиралась.
В этом неопределенном состоянии ожидания он все больше не понимал, как себя вести, если она вдруг появится. Еще сложнее было понять, почему он ее так долго и напряженно ждет. Это ожидание не давало покоя, будило в нем совершенно неожиданные ассоциации, вытаскивая из памяти давно похороненные за ненадобностью воспоминания.
…При кадетском корпусе был конноспортивный клуб. Курсанты два раза в неделю занимались выездкой, это входило в учебную программу. Однажды в конюшню привезли молодую трехлетнюю лошадку Лолу чистой кабардинской породы. Была она пугливая, первое время не подпускала к себе людей. Сергей, двенадцатилетний курсант, часто подносил ей на раскрытой ладони хлеб или морковь. Лола косилась на него коричневым влажным глазом, отворачивала голову с длинной черной челкой в сторону, храпела. Потом, привыкнув, стала аккуратно брать с ладони угощение, чуть касаясь кожи мягкими горячими губами.
Невысокая, изящная, с блестящей шкурой вороного окраса, под которой перекатывались сильные мышцы, она была настоящей красавицей, но с очень норовистым характером. Ее невозможно было что-либо заставить сделать силой. А вот на ласку она отвечала легко — достаточно было поговорить с ней, погладить твердые бока, постоять рядом, дать подсохшую горбушку. Еще ее можно было взять за уздечку и мягко, но уверенно повести за собой в манеж. Она доверчиво шла, осторожно переступая тяжелыми ногами. Сергей в этот момент ощущал себя с ней единым целым. Это было сладостное, щемящее чувство едва уловимой гармонии, которое возникало только между самыми близкими существами, и на очень короткое время. Удерживать его долго было невозможно.
Маленькая провинциалка, так неудачно попавшая под колеса его машины, заставила вспомнить это забытое ощущение близости — не физической, а более тонкой и оттого необыкновенно сильной. Сергей не мог забыть, как прикасался к ней — ее кожа была наполнена странной, едва ощутимой энергией, ему хотелось трогать ее всю. Также, как и лошадка Лола, она хорохорилась и не подпускала к себе, но стоило ее взять за руку, девушка доверчиво шла за ним, словно потерявшийся ребенок. Настроение легкой светлой грусти преследовало его теперь неотступно, будто приоткрылась тщательно запертая дверца где-то в дальнем уголке души, и оттуда повеяло чем-то необыкновенно хорошим, теплым, радостным, давно забытым. Это не давало сосредоточиться на работе, лишало покоя по ночам. В его взрослой жизни не было именно такой радости — немного детской, заставлявшей глупо улыбаться при виде ярко-синего неба и молочных облаков, похожих на белоснежных лошадей с длинными развевающимися гривами. Но ему эта глупая сентиментальность была не нужна, он легко избавился от мешающих бизнесу чувств еще в институте!
Сергей давно привык быть честным с самим собой, это защищало от возможных проблем. Постоянно задавая вопрос, что с ним стало не так, он, в конце концов, неохотно признал, что снова хочет увидеть эту девочку, и это странное желание не поддается никакой логике, как и строптивая, но такая ласковая Лола из далекой курсантской юности.
В один из дней, когда выдалось «окно» между приемом пациентов, он приехал к университету и внимательно изучил расписание занятий первого курса факультета экономики и финансов. Едва дождавшись четырех часов дня, когда должны были закончиться занятия, он вернулся, припарковался в отдалении и с необъяснимым волнением стал наблюдать за главным входом в корпус. Она вышла и спустилась по ступенькам. В дешевой бежевой курточке, едва прикрывавшей округлые бедра, синих джинсах и повязанном вокруг шеи ярком вязаном шарфе она показалась ему старшеклассницей. Лица ее он толком не разглядел, но отметил ровную смуглую кожу. Очень темные вьющиеся волосы, видимо, согревали ее вместо головного убора. Сергей ощутил ее грусть и усталость — по походке и чуть опущенным плечам, будто ей некуда было спешить, но она старалась бодро шагать вместе со всеми, чтобы не выдавать своего одиночества.
На работу Неволин вернулся разочарованным и пообещал себе выкинуть ее из головы — ничего особенного в ней не было, девчонка как девчонка. Кажется, она здесь ни при чем. Проблема, скорее всего, в его постоянной усталости, надо было срочно избавляться от навязчивых мыслей. Но твердое решение сделать это немедленно не спасло, стало только хуже. Теперь, когда он ее увидел, девушка неотвязно преследовала его — стояла перед глазами в своей бежевой курточке, как живая, и осенний ветер теребил ее длинные волосы. Ощущение непередаваемой нежности, которое он испытывал при мыслях о Наде Головенко, не было похоже ни на одно чувство, переживаемое им раньше, — разве что в детстве, когда он кормил с ладони яблоками молодую норовистую лошадку Лолу кабардинской породы и чувствовал кожей ладони ее теплые шершавые губы. Но детство давно прошло! Что с ним теперь не так?
Сергей разозлился. Надо было встряхнуться, вернуться к реальности. Он решительно набрал номер Лизы.
— Привет, занята?
— О! Как давно не виделись, Сереженька! Неужели встретиться захотел?
Голос у нее был мелодичный, грудной, в нем проскальзывала плохо скрываемая ирония. Лиза, старше его на три года, работала коммерческим директором в страховой компании и, как ему думалось, жизнью была абсолютно довольна. Веселая и беспечная, она казалась ему идеальной — просьбами не напрягала, в дела не вмешивалась, уму-разуму не учила, в постели была в меру свободной, в быту и на публике — иронично-сдержанной. Идеал, а не женщина!
Правда, Сергея раздражали ее насмешки, но в течение последних трех лет она была его единственной подругой, с которой можно было чудесно провести ночь, произвести впечатление на фуршете, посетить модную театральную премьеру, съездить в спа-отель на пару дней. После бурной череды любовных приключений, в которую он кинулся с головой с первого курса института, Лиза стала, наконец, его надежной проверенной любовницей. Относилась она к нему с легким оттенком снисходительности, милостиво разрешала проводить с ней время, и Сергея это вполне устраивало — после прощания он тут же забывал о ней и со спокойной душой занимался своим бизнесом. Такие отношения его полностью устраивали, других он уже не хотел. Иногда даже раздумывал, не позвать ли ее замуж — она была хороша внешне и во всех отношениях удобна для него.
— …Никак, соскучился, милый?
— Да. Как у тебя со временем?
— Вечером приеду. Купи еды, а то у тебя в холодильнике вечно пусто.
— Хорошо, куплю.
— Ну, до встречи, масик, цём-цём, — Лиза довольно хохотнула в трубку и отключилась.
После работы Сергей направился в супермаркет на Киевскую — там всегда можно было найти место для парковки. Он слегка соскучился по Лизе и уже предвкушал приятный вечер. Хотелось не торопясь выбрать хорошей колбасы, найти несколько видов редкого сыра, подумать о мясе, закусках и фруктах — на все это нужно было время. Впрочем, времени у него было достаточно, раньше девяти Лиза точно не явится.
Прежде чем войти в огромный продуктовый зал, он решил выбрать в «Атриуме» что-нибудь интересное для себя. Перед последним визитом Лизы, пару месяцев назад, он зачем-то купил «Истквикских ведьм» Джорджа Апдайка и с неожиданным удовольствием перечитал, восхищаясь сочно прописанным текстом. Продавщица, крупная девушка с разноцветными волосами, уложенными в виде взорвавшегося фейерверка, посоветовала ему Бориса Акунина — про следователя Фандорина, но Сергей Акунина уже читал. Повествование, изложенное в мрачно-кровавых петербургских оттенках, ему не понравилось, надолго вогнав в уныние.
Он скучающе разглядывал корешки новеньких книг на вертикальной вращающейся этажерке, пытаясь выхватить взглядом что-нибудь интересное, и вдруг в конце зала на пандусе, где расположилось скромное кафе, заметил Надю Головенко. Забыв про фантазийную продавщицу, завлекательно ему улыбавшуюся, он суетливо проскользнул за высокий стеллаж и стал жадно смотреть на девушку. Сердце сильно забилось, как будто она могла его увидеть, но это было невозможно — слишком далеко. И все же… Она сидела за пластиковым столиком, перед ней стояла чашка, с белого края которой свешивался хвостик заварочного пакетика. Не обращая внимания на посетителей магазина, девушка что-то внимательно искала глазами в раскрытой книге. Была она в светлом обтягивающем свитере — хрупкая, ладненькая, похожая издали на изящную фарфоровую статуэтку. Густые волосы были собраны на макушке и спускались на правое плечо пушистой темной гривой, ему вдруг безотчетно захотелось их потрогать.