— Есть кто живой? — громко осведомился Барановский.
— Чего изволите? — как чёрт из табакерки выскочил мальчишка с большой отверткой в руке.
— Мне бы Дмитрия Будищева.
— Ой, это вы? — признал бывшего хозяина ученик.
— Да. А ты, кажется, Трифонов, Семён?
— Ага.
— И как твоё самочувствие, ты ведь в больнице был?
— Благодарствую, Владимир Степанович. Благодарение Господу, хорошо уже всё!
— Ну, что же, замечательно. Но я хотел увидеть твоего нынешнего хозяина.
— Дмитрий Николаевич в газету пошли.
— Зачем?
— Известно зачем, — рассудительно отвечал мальчишка. — Рекламу заказывать!
— Вот как? Досадно. Я желал бы с ним переговорить.
— Так нету его, — развел руками Сёмка.
— Это я уже понял, но ты передашь, что я приходил?
— Непременно. Я завсегда ему передаю, как кто-то приходит. Жалко только грамоты не знаю, чтобы записывать.
— Что, записывать?
— Так адреса заказчиков, пожелания всякие, ну и разное там…
— И что много клиентов?
— Нет пока, но троим уже поставили, а двоим завтрева будем ставить.
— Ставить, что?
— Так звонки елестрические!
— Может гальванические?
— Нет, Митька, ой, то есть, Дмитрий Николаевич говорит, что эдак не правильно, а надоть — елестрические, вот!
— Тогда, может быть, электрические?
— Ага, они самые!
— Слушай, Семён, а где Будищев сейчас живет?
— Так здесь мы с ним и проживаем, — развел руками ученик. — И столуемся тут же.
— И кто же вам готовит?
— Так, Дмитрий Николаевич на все руки мастер. И звонок придумать и кашу сварить.
— А спите тоже тут?
— Ага, — ответил мальчишка и насупился.
Дело в том, что тут он немного слукавил. Сам он ночевал, действительно, в подвале, а вот с Дмитрием это случалось не всегда. К примеру, вчера они ставил звонок вдовой купчихе и, когда закончили, Дмитрий отослал его в мастерскую, а сам зачем-то задержался. Вернулся он уже под утро, усталый, но довольный как кот, обожравшийся соседской сметаны. Сёмке же было страшно спать в одиночестве и потому он немного сердился на своего наставника и хозяина.
— И что же, вы вдвоем тут работаете?
— Да. Правда, Мить… ой… в общем, говорил, что надо набрать ещё мальчишек.
— Отчего же именно мальчишек?
— Так, легче молодых научить, чем старых переучивать, — гордо ответил ученик гальванёра, явно повторив чужие слова.
Что думает простой человек, когда слышит слова — «редакция газеты»? наверняка ему в голову приходит вид большого присутственного места, где важные господа с очень умными лицами «делают макет», обсуждают «набор», и многие другие вещи с непонятными, но оттого ещё более чарующими названиями. И именно благодаря их труду, на свет появляются широкие, пахнущие свежей типографской краской, листы бумаги, благодаря которым читающая публика узнаёт о важных новостях, политических событиях и чрезвычайных происшествиях.
Увы, редакция газеты «Петербургский вестник» весьма мало напоминала эту картину. Помещалась она в маленькой квартирке доходного дома из трех комнат, одну из которых занимал главный редактор, в другой корпели над работой его подчиненные, занимавшиеся макетом, а третья являла собой что-то среднее между прихожей и буфетом. Последнее обстоятельство было весьма важным, ибо с мелкими корреспондентами расплачивались прямо на месте, а гонораром служил бутерброд с ветчиной. Иногда, в качестве особого благорасположения редактора к нему полагалась рюмка водки, но для этого надо было уж постараться!
Сегодня Николай Постников постарался и впервые был поощрён таким образом. Исполнявший роль буфетчика, стенографист Сергей — неопределенного возраста тощий субъект, с невероятно грязным воротничком, священнодействуя, нацедил из штофа кристально прозрачной жидкости в стопку из мутного стекла и пододвинул её только что принятому в штат журналисту.
Поскольку новоиспечённая «акула пера» последний раз ела ещё вчера, протянутая за водкой рука явно подрагивала. Дождавшись, когда на блюдце с синей каймой и отщерблённым краем окажется вожделенная закуска, Николай одним махом опрокинул хлебное вино в рот. Живительная влага факельным шествием прошествовала по иссушенной глотке и попав в желудок мгновенно воспламенила в нём жар.
— Эх, хорошо пошла, — крякнул от удовольствия Постников, и тут же вцепился зубами в бутерброд. Хлеб, по правде говоря, был суховат, а ветчина не особо свежей, но всё это было такой мелочью, так что молодой человек мгновенно расправился с закуской и обвел немногочисленных присутствующих победным взглядом.
— Поздравляю, коллега, — флегматично подал голос с дивана Ефим Нарышкин — один из немногих постоянных репортеров «Петербургского вестника».
— Благодарю!
— Перешли из «бутербродных корреспондентов» в «рюмочные»?
— То ли ещё будет!
— Не сомневаюсь, — и не подумал скрывать свой скепсис Ефим.
Но обрадованному своей удачей Постникову не было дела до его ехидства. В последнее время ему и впрямь везло. Хотя началось всё, говоря по совести, не особо хорошо, и он попал в самую настоящую тюрьму, но потом всё наладилось. Суд, перед которым он предстал за то, что влепил пощёчину одному негодяю, неожиданно встал на его сторону и нашёл, что пострадавший сам спровоцировал молодого человека на «оскорбление действием» и оттого штрафу назначил — самые пустяки.
Что ещё более важно, хотя Николай и проиграл почти всё свои вещи в карты сокамерникам, перед зерцалом [43] он появился всё же прилично одетым. Дело было в том, что один из недавно освободившихся сидельцев, выйдя на свободу, ухитрился найти знакомых Постникова и рассказать им о его бедственном положении. Слава Богу, те проявили настоящее сострадание и собрали с миру по нитке, всё необходимое, чтобы их товарищ смог прикрыть свою наготу.
С тех пор дела бывшего канцеляриста неожиданно пошли в гору. Во-первых, все знакомые, узнав о его злоключениях, не отвернулись от молодого человека, а сочли «страдальцем». Потому хотя бы первое время вопрос о хлебе насущном стоял перед ним не так остро. Во-вторых, свои впечатления о реалиях околотка, он сумел правильно оформить и продать в газету, как репортаж с места событий. Этот опус неожиданно понравился читателям, и Постников понял, что напал на золотую жилу. Ещё вчера он был «бутербродным», сегодня стал «рюмочным», а то, что будет завтра — несомненно, превзойдет самые смелые ожидания!
— А кто был тот мастеровой, что принёс весть, о пропаже ваших вещей? — неожиданно поинтересовался Нарышкин.
— Да так, один знакомый, — неопределенно ответил Николай. — А что?
— Да так, — пожал плечами репортер. — Хорошо излагал, подлец! Даже я расчувствовался и пожертвовал для вас свои носки.
Говоря по совести, молодой коллега не слишком-то оценил данную жертву, ибо они были разного цвета, и, скажем прямо — не особо чистыми, но выглядеть неблагодарным ему не хотелось, и потому он сдержанно поблагодарил:
— Вы крайне выручили меня.
— Ну, что вы, какие пустяки, — благодушно ответил старший товарищ. — Вернуть только не забудьте!
Постников промолчал в ответ и с надеждой взглянул на Сергея, но стенографист уже запирал буфет на ключ. Тяжко вздохнув, надежда отечественной журналистики, решил в очередной раз рассказать о человеке, с которым злодейка-судьба свела его в узилище. Тем более, что такие рассказы, в последнее время, частенько заканчивались угощением. Надо сказать, что повествования эти с каждым разом расцвечивались новыми красками и становились всё более драматичными.
— На самом деле, это не совсем обычный знакомый.
— Что вы говорите?
— О, если бы вам довелось узнать его так, как мне, вы бы, несомненно, восхитились его человеческими и боевыми качествами!
— Боевыми?
— Да! Именно! Видели бы вы, как он противостоял разбойникам, содержавшимися в нашей камере! На всякий каверзный вопрос — у него был ответ. На каждую угрозу — своя. А уж как ловко он владел кулаками — это уж и вовсе не поддается описанию. Вообразите, он один управился с десятком «лацароне» [44] вздумавших напасть на него!
— Позвольте спросить, а где в этот момент были вы? — съехидствовал Ефим.
— Разумеется, бился плечом к плечу с ним! — возмутился таким плоским намеком Николай.
Надо сказать, что Нарышкин не очень нравился Постникову, особенно эта его претензия, быть в родстве со своими аристократическими однофамильцами. Обычно подвыпив, он всем и каждому говорил, что принадлежит к побочной ветви этой знатной семьи [45], растерявшей за прошедшие века свои имения и жалованные грамоты. Разумеется — это был сущий вздор и все об этом прекрасно знали. Так что пафос старого репортера был в высшей степени смешон, хотя никто пока что не решался сказать ему об этом вслух. Посему молодой человек не счел большим грехом немного приврать, и принялся с жаром рассказывать, о небывалом побоище, в котором ему, по его словам, довелось участвовать.
Рассказывал он, нельзя не признать — хорошо, а потому все обитатели редакции скоро собрались послушать эти байки. Кончилось это всё, как и следовало ожидать, тем — что главный редактор, поняв, что его подчиненные бездельничают, выскочил из своей комнатушки и устроил собравшимся разнос. Уличённые в небрежении своими обязанностями сотрудники немедля рассосались по рабочим местам, и газетный тиран обратил свой взор на Постникова с Нарышкиным.
— Господа, вам нечем заняться?
— Нет-нет, мы уже…
— Гхм, — прочистил горло недавно подошедший субъект, в хорошем костюме, внимательно слушавший эмоциональный рассказ корреспондента.
— Что вам угодно? — немедля принял официальный вид редактор.
— Объявление хочу дать.
— Вы пришли по правильному адресу. А какого рода объявление? Коммерческое или, быть может, личного характера?
— Коммерческое.
— Пройдите вон в тот кабинет, и продиктуйте сотруднику, то, что вам угодно объявить. Это недорого — всего пять копеек за строчку.
— Благодарю.
Главный редактор лишь величественно кивнул в ответ, и вернулся к себе с видом банкира только что пожертвовавшего несколько тысяч на благотворительность. Посетитель направился было в указанный ему кабинет, но его остановил необычайно разволновавшийся Постников.
— Это вы? — изумленно спросил он.
— Я, — хмыкнул в ответ Будищев.
— Вас совсем не узнать! Вы выглядите совершенно иначе…
— По вашему рассказу — точно.
— Ну, — смутился Николай, — я просто…
— А ведь это и впрямь вы! — пришел на выручку молодому коллеге Нарышкин. — Вас и впрямь трудно признать. Но не могу не отметить, что этот костюм идет вам куда больше одеяния мастерового.
— Спасибо. Я старался.
— О… узнаю этот стиль! — развязно ухмыльнулся старый репортер. — Я только что говорил мосье Постникову, что вы были весьма красноречивы, рассказывая о его злоключениях. Но при этом, остроумны, лаконичны и даже несколько злы. Да-с, именно так — злы! Ей богу, это вам, а не ему надо быть журналистом. Нынешние так не умеют, им лишь бы растечься по древу мыслями, в надежде на повышенный гонорар закаждую строчку, а вот так — фактами точно в лоб, сейчас уже мало кто может.
— А наш общий друг — стал журналистом?
— Я же вам рассказывал… — смущенно попробовал вставить молодой корреспондент, но Нарышкин бесцеремонно его перебил.
— О да. Мосье Постников — начинающая звезда здешнего криминального отдела. Он даже, можно сказать — только что получил повышение.
— Рад за него.
— Могу я чем-нибудь отблагодарить вас за вашу услугу? — сумел, наконец, вклиниться в разговор смущенный похвалой, а более того, скрытыми намёками молодой человек.
— Судя по вашему рассказу, это мне нужно благодарить, — криво усмехнулся Дмитрий. — Хотя, пожалуй, сможете.
— Внимательно слушаю, — встрепенулся, совсем было уже упавший духом Николай.
— Вы же пишите репортажи с места событий?
— Да.
— Так вот. Если вам случится писать о каком-нибудь ограблении банка, или чего-то подобного, то черкните пару строк, что, дескать, если бы у потерпевших была новейшая сигнализация системы Будищева — трагедии можно было избежать.
— А вы делаете такую сигнализацию? — деловито спросил почуявший поживу Нарышкин.
— Пока нет, а будут заказы — сделаю.
— Но вы хотите, что бы мы об этом написали?
— Ну да, что-то вроде скрытой рекламы.
— Как вы сказали? Скрытой рекламы… Боже мой… Да это же — гениально! Коля, что вы стоите, немедля бегите и найдите нужное нам происшествие!
— Что прямо сейчас?
— Немедленно! Сию же секунду!
Когда совсем сбитый с толку молодой человек умчался «разыскивать происшествие», Нарышкин доверительно склонился к своему новому знакомому и тихонько спросил:
— Скажите, а вы вправду дрались один против всей камеры?
— Я, что — дурак? Нет, конечно. Просто когда ко мне среди ночи подвалил один недоумок с пикой в руке, я швырнул его в сторону крестьян, которых притащили с Сенного рынка накануне. Те и так и на уголовников косо смотрели, за все их художества, а когда к ним такой «подарок» прилетел, быстро и без затей — набили ему морду. За того, естественно, вступились «блатные» и вся камера полночи дралась стенка на стенку.
— А что же вы?
— Встал в углу, и бил всякого, кто приближался, лавкой.
— А наш общий друг?
— Поверьте — лучше вам не знать.
— Гениально!
Едва Владимир Степанович вышел во двор, ему навстречу попалась, хотя и несколько крикливо, но довольно прилично одетая дама с острым взглядом. Местные жители без труда узнали бы в ней — мадам Ряполову — местную гадалку, но Барановский был здесь впервые и просто посторонился. Однако та, пришла к выводу, что такой почтенный господин мог прийти в этот двор только к ней, с очаровательной улыбкой преградила ему дорогу.
— Здравствуйте, — почти пропела повелительница карт.
— Моё почтение, — приложил руку к шляпе озадаченный инженер.
— Прошу великодушно простить меня, но я была вынуждена отлучиться. Надеюсь, вы ожидали не слишком долго?
— Э, я некоторым образом…
— Понимаю-понимаю, — по устам дамы сочился мёд, вы — человек занятой. Я тоже, вот и случилась небольшая накладка. Но, уверяю вас, это — сущее недоразумение! Пойдемте ко мне, и мы немедля исправим это оплошность…
— Мадам Ряполова, вы опять за своё! — раздался рядом знакомый голос и Барановский, озадаченный натиском напористой дамы, даже облегченно вздохнул.
— Что?! — взвизгнула гадалка, как видно, тоже узнавшая неожиданно подошедшего Будищева.
— Голубушка! — продолжал тот. — Я же говорил вам, что если вы будете приставать к моим клиентам с этим глупым вуду, я на вас в духовную консисторию донесу!
Попавшаяся в западню бандерша, заметалась между двумя мужчинами, а подошедший поближе Дмитрий сделал страшное лицо и вполголоса сказал ей:
— Учти, старая ведьма — там все наши!
Это было уже слишком, и мадам Ряполова, издав нечленораздельный вопль, ринулась вглубь двора, сумев при этом выйти на оперативный простор, после чего спешно ретировалась в свой подъезд.
— Что это было? — удивленно спросил инженер.
— А, — отмахнулся гальванёр, — не обращайте внимание. Тёмные люди — тяжкое наследие крепостничества. Вы что-то хотели, Владимир Степанович?
— Да, Дмитрий… Николаевич. Нам нужна ваша помощь.
— Внимательно.
— Что, простите?
— Я говорю, что внимательно вас слушаю.
— Ах, вот оно что. Никак не привыкну к вашей манере изъясняться. В общем, у нас возникли некоторые проблемы…
— С пулемётом?
— Да.
— Решились всё-таки отстрелять и начались задержки?
— Именно так. Постойте, а вы знали заранее, что всё так будет?!
— Ну не то чтобы знал, — помялся Будищев. — Просто, если неприятность может случиться в принципе — она случится обязательно. Я же говорил, что надо отстрелять боевыми, а вы с Петром Викторовичем меня не послушали.
— Но что теперь делать?
— Как что? Работать! Тут подточить, там подстругать, глядишь, и получится. Слесарей у вас много, думаю, справитесь. Но главное помните, пулемёт любит ласку, чистоту и смазку.