Название на русском: Вспомни обо мне
Перевод: Лана Флата
Оформление:
Eva_Ber
«Настоящая любовь всегда находит выход».
Глава 1
Рид
Три месяца, две недели и — я поиграл ремешком на часах, когда посмотрел на них, — два часа. Я не собирался следить за тем, сколько времени прошло с того момента, как я очнулся после операции, но и не мог перестать считать дни с тех пор, как вся моя жизнь изменилась.
Или с тех пор, как я осознал, что моя жизнь изменилась.
— Рид? Ты слышал, что я сказала?
Я взглянул на маму, чьи глаза сузились, когда она быстро осмотрела, чтобы убедиться, что я не развалился на части.
По крайней мере, она не сможет сказать, что снаружи что-то не так.
Я попытался улыбнуться, чтобы успокоить ее.
— Прости, ты что-то сказала?
— Я спрашиваю, ты уверен, что не хочешь, чтобы я тебя подвезла завтра до работы?
Покачав головой, я отхлебнул кофе.
— Нет, это не так далеко от моего дома. Я пойду пешком.
— Но это всего в паре миль отсюда. И будет очень душно.
— Все в порядке.
Вздох вырвался у нее, когда она постучала пальцами по кружке, и я мог сказать, что она пытается сдержать свой язык. Я надеялся, что так и будет. Мои нервы уже были подорваны за пару часов, которые я провел под ее пристальным вниманием во время воскресного завтрака, и сейчас не займет много времени, чтобы отправить меня через край. Проблема была в том, что я слишком хорошо знал свою маму. Ей не терпелось сказать что-нибудь еще, убедить меня, что я упрям, и я должен сделать то, что она считает лучшим.
Конечно, через минуту мама сдалась.
— Я просто не понимаю, почему ты не позволяешь своему отцу или мне подбросить тебя по дороге на работу. Это не составит никакого труда.
— Потому что в этом нет необходимости, а у меня две ноги, кажется, в рабочем состоянии.
— Рид... — нахмурилась она. — Я знаю, что ты не готов снова садиться за руль, так что позволь нам помочь тебе. Честно говоря, я бы чувствовала себя лучше, если бы ты позволил мне…
— Мам, — вскрикнул я, хлопнув по столу рукой, и мой голос прозвучал резче, чем я предполагал, заставляя ее вздрогнуть. Потирая лоб, я еле сдерживал раздражение, и я снова заговорил тоном мягче. — Я справлюсь.
— Конечно. Конечно, ты справишься, — она прикусила губу, ее руки дрожали, когда она подняла сколотую когда-то моей младшей сестрой Анной керамическую кружку с надписью: «Лучшая мама в мире», которую я ей подарил более десяти лет назад. Так и было. Действительно, она такой и была. Она была святой в течение бесконечных недель восстановления, а также заставила меня вернуться в свою квартиру, найти мне временную летнюю работу…
Вздохнув, я потянулся к ней через стол, и когда она поставила свою кружку, она вложила свою руку в мою.
— Прости меня. Я не хотел кричать на тебя. Я просто готов к тому, чтобы все вернуть на круги своя.
— Я знаю, что это так, — она сжала мою руку и вытерла уголки глаз. — Я просто беспокоюсь о своем мальчике, вот и все, и это никогда не изменится. Когда ты станешь родителем, ты поймешь.
— Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Я в порядке.
Улыбка тронула ее губы, на мгновение успокоившись, пока она не посмотрела на тарелку с едой между нами.
— О боже. Или я сделала слишком много блинчиков, или ты недостаточно поел.
— Я наелся. Уверен, папа или Анна прикончат их, как только вернутся домой.
— Ты прав, — сказала она, вставая и убирая со стола пустые тарелки. — Ты присоединишься к нам на утренней службе в церкви?
Я вытер рот, поднимаясь на ноги, чтобы помочь ей.
— Нет, — ответ всегда был отрицательным. — Спасибо за завтрак.
Мама робко улыбнулась, поставила тарелки и подошла ко мне.
— Я люблю тебя, — сказала она, протягивая руки, чтобы обнять меня. — И мне жаль, если я иногда кажусь навязчивой. Обещаешь, что скажешь мне, если почувствуешь себя плохо или почувствуешь боль?
Я слегка улыбнулся ей.
— Конечно, — солгал я. Мне придется. Я вызвал у нее достаточно беспокойства, которого хватит на всю оставшуюся жизнь, и я видел доказательства в темных кругах под ее глазами, которые она пыталась скрыть макияжем, и глубоких морщинах между ее бровями, которые казались постоянными, когда я был рядом.
Она поднесла руку к моему лицу и погладила меня большим пальцем по щеке.
— Ты мое сердце, Рид. Я не знаю, что было бы со мной, если бы мы потеряли тебя.
Боль в ее голосе заставила меня почувствовать нечто большее, чем чувство вины за потерю самообладания. В последнее время я часто так делал. Психолог, с которым я встречался каждую неделю, сказал, что это совершенно нормально — испытывать чувство тревоги после такого травматического несчастного случая, но это не оправдывает откусывание голов людям, которые заботятся обо мне. Не похоже, что во всем этом виновата мама.
«И в этом нет твоей вины», — этот тихий голос в глубине моего сознания пытался убедить меня, но я задвинул эту мысль, когда мама встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Я отвезу тебя домой, по дороге на службу.
— Спасибо, — поблагодарил я, не сопротивляясь, так как от них до моего дома было бы гораздо дольше, не говоря уже о том, что шел дождь.
Когда мы закончили убирать со стола, входная дверь открылась, и ворвалась Анна, в то время как мой отец стряхивал зонтик на крыльце. Но когда Анна увидела меня, она остановилась.
— Ох. Привет, Рид, — ее явный дискомфорт при нахождении рядом со мной был как укол в живот, и, хотя я ненавидел это, я понимал, почему она была со мной неуверенной. Из всех, казалось, Анна пострадала сильнее всего от того, что произошло. Они сказали, что, когда я очнулся после аварии, я понятия не имел, кто она. Что каким-то образом мои воспоминания о ней были, когда она была ребенком, и я не узнал подростка, которым она стала сейчас. Но, конечно, я этого не помнил, как не помнил аварии или чего-то еще в последующие месяцы. Как я должен был извиниться за то, чего не помню? Но мы с Анной были близки, несмотря на десять лет разницы между нами, и я ненавидел себя за то, что причинил ей боль, за то, что она так неуверенно чувствует себя рядом со мной, как будто ждала, что я снова забуду ее.
— Эй, Бананчик, — позвал я, используя ее прозвище, чтобы тепло поприветствовать ее, как будто в воздухе не было никакого напряжения. — Где пропадала?
— Гммм… У Эммы.
— Да? Разбрасывали туалетную бумагу в доме (прим. имеется в виду игра-шутка по метанию рулонов туалетной бумаги)?
— Рид, не подавай своей сестре никаких идей, — крикнула из кухни мама.
Я издал преувеличенный вздох.
— Хорошо, — затем я понизил голос. — Вы как воришки залезли в дом к мальчику, чтобы поиграть в игры черри-поп (прим. компьютерная игра)?
— Ответишь так, и я схвачу свое ружье, — предупредил ее папа, когда зашел в комнату и откусил большой кусок свернутого блинчика.
Это почти заставило ее улыбнуться.
— Нет. Мы ездили на аттракционы.
— Да? — я усмехнулся. — Вы катались на «Молнии» (прим. рельсовый аттракцион по типу американских горок) до тех пор, пока тебя не стошнило, как в прошлый раз?
Рот Анны открылся, и ее руки легли на бедра, типичная подростковая позиция заставила ее забыть о своей замкнутости рядом со мной в последнее время.
— Не было никакой рвоты. Мне уже семнадцать. Думаю, я уже знаю, что не стоит перед этим лопать сахарную вату, — ее губы скривились. — Но мы ездили на нем восемь раз подряд.
— Фу, меня уже тошнит, — сказал я, потирая живот, и, наконец, ее улыбка поползла вверх.
— Анна, — отец кивнул в сторону ее спальни. — Мы уезжаем через десять минут.
— Да, хорошо. Я иду, — сказала она, отправляясь переодеваться для поездки в церковь, но затем она остановилась и вернулась в моем направлении, крепко обнимая меня за шею, чем очень меня удивила.
Я закрыл глаза и крепко прижал ее к себе. «Я люблю тебя, Бананчик», — подумал я.
— Не присоединишься к нам? — спросил отец, когда Анна исчезла в своей комнате.
— Мне нужно кое-что сделать по дому, — покачал я головой.
Он приподнял бровь, но не пытался вывести меня из себя, говоря о том, что это простая болтовня. Но давайте посмотрим правде в глаза: мы оба знали, что у меня нет никаких серьезных дел по дому. Это была просто передышка от любопытных взглядов и вопросов, а также от чувства вины. Я пришел на воскресный завтрак только для того, чтобы успокоить маму, и, если бы я отказался, она сигналила бы у моего дома до тех пор, пока я бы не спустился.
Двадцать минут спустя я вернулся в свою квартиру, которую мои родители полностью обставили, прежде чем я въехал в нее прошлым летом. Сейчас я чувствовал себя совсем иначе, чем тогда, год назад.
Я не хотел возвращаться в Флойд Хиллс. Не хотел работать по своей специальности преподавателя. Во-первых, я получил на всякий случай это чертово образование в качестве резервного, никогда не намереваясь его использовать. Но все закончилось в конце прошлого июня. Я сломался не на шутку, пытаясь свести концы с концами, путешествуя из города в город, играя джазовые стандарты (прим. музыкальное сочинение как часть общеизвестного джазового репертуара) для толпы в ресторанах, которая даже не видела разницы между Телониусом Монком и Биллом Эвансом (прим. известные американские джазовые пианисты).
Взрослея, я всегда думал, что путешествия и игра на пианино сделают меня счастливым. Это было моей мечтой очень долго, но реальность была удивительно отрезвляющая. Я ненавидел дешевые отели, единственные, которые мог себе позволить. Бесконечные пьяные крики, чтобы я играл «Пианиста» (прим. песня в исполнении Билли Джоэла). Я ненавидел, что даже с Наташей, девушкой, которая была тогда рядом со мной, я никогда в жизни не чувствовал себя настолько одиноким. Единственное, что я действительно любил во всем этом, была музыка. И те несколько часов, которые я играл каждую ночь, позволяли мне убежать от печальной реальности, в которую не хотел верить.
Бог свидетель, я пытался справиться с этим, потому что вернуться домой в Флойд Хиллс означало признать провал, а я не хотел быть полным неудачником. Но один взгляд на меня во время поездки в Нэшвилл, чтобы посмотреть мой концерт, и мои родители увидели меня насквозь. Обещание помочь мне встать на ноги с постоянной работой, собственным домом, машиной... было слишком заманчиво, чтобы сказать «нет».
Что привело меня туда, где я был сейчас. Даже еще хуже, чем было раньше, потому что: «О, привет, давайте добавим к этому подругу, которая ушла от него, автомобильную аварию, может быть еще несколько сломанных костей, черепно-мозговую травму... а затем, когда он предположительно исцелился, давайте шокируем его еще сильнее и заставим снова пройти через операцию. Оу, и, если можем поиграть с его памятью, чтобы он не понимал, что реально, а что нет, давайте сделаем это тоже».
Я провел рукой по лицу, снял туфли и бросил ключи на полку. Бутылка «Кроун» в нижнем шкафу звала меня, но последнее, что мне было нужно, — это опираться на виски как на костыль. Вместо этого я подошел к окну гостиной и задернул шторы, чтобы закрыться от солнца, которое пыталось выглянуть сквозь дождевые тучи.
Усталость, которая накрыла меня, когда я опустился на диван, заставила меня закрыть глаза, хотя была только середина дня. Но, как и всякий раз, когда сгущались сумерки, мой разум вопил о моей жизни. Даже когда мое физическое тело смертельно уставало, мое подсознание мчалось в отчаянном поиске ответов. Я знал все части головоломки, которые заполнили врачи и моя семья, но ни одна из них не казалась реальной. Последнее, что я помню перед тем, как проснуться в больничной палате, был, по-видимому, день моего несчастного случая несколько месяцев назад. Я проспал тем утром и даже не успел побриться, потому что задержаться, означало пропустить кофе, а работа с детьми требовала повышенного кофеина. Но... это было последнее, что я мог вспомнить, — как я покинул свою квартиру в тот день. Не как сел в красную Mazda 3, которую купили для меня родители, не мою обычную остановку у Джо — ничего. Единственное, что хоть отдаленно имело для меня смысл, это то, что авария была слишком тяжелой и болезненной, чтобы помнить, поэтому мой разум заблокировал ее. Но чего я не мог понять, так это почему недели спустя тоже пропали.
И конечно, время, потраченное на восстановление после моих травм, не было чем-то, что я хотел заново пережить, это точно, но... что-то было не так. Расплывчатые ответы моих родителей не складывались, и они никогда не смотрели мне в глаза, когда я спрашивал о неделях после аварии. Как будто чего-то не хватало, чего-то жизненно важного, о чем мне никто не говорил, и мой разум не мог успокоиться, пока не узнает, что это такое. Недостающий кусочек пазла.
Я вытащил телефон из кармана и включил отрывок Баха, чтобы успокоить свои мысли, а затем взбил подушку и положил ее за голову. Мой последний день свободы и я проведу его в отключке на диване.
«Печально».
Завтра я снова вернусь на работу, хоть это был и незначительный шаг, так как летом в школе не было занятий. Обучать детей игре на пианино было достаточно легко, и это вытаскивало меня из дома. С этого проклятого дивана. И, может быть, просто давало мне ощущение нормальной жизни.
Что бы это ни было.
Глава 2
Олли
Три месяца и чертовски много часов. Именно столько времени прошло с тех пор, как я заставил себя уйти из жизни Рида.
Не потому, что я этого хотел, а потому, что после операции по устранению кровоизлияния в мозг он проснулся, не помня, кто я такой.
Никто.
Ноль.
И я никогда, никогда не забуду его пустое выражение лица, когда он смотрел на меня.
— Кто ты такой?
Моя улыбка исчезла, когда я опустил протянутую ему руку, и, каким-то образом мне удалось прошептать:
— Что?
Рид переместился на больничной койке.
— Я тебя знаю?
От его слов кровь в моих жилах застыла. В этом голосе, таком любопытном и невинном, не было знакомого тепла, которое я узнал за последние несколько недель.
Нет. Нет, этого не может быть. Он разыгрывает меня, и в любую секунду он улыбнется и скажет:
— Попался!
«В любой момент, Рид. В любой момент…»
Но он продолжал наблюдать за мной, а я стоял и смотрел на человека, которого любил, на того, кто смотрел на меня без всякого узнавания на лице. Вскоре взгляд Рида переместился от меня к двери, как будто ему было неудобно с незнакомцем в своей палате.
«Незнакомец... О Боже».
Паника охватила мою грудь, и я попытался успокоиться. «Это временно, — говорил я себе. — Он только что проснулся. Конечно, все расплывчато». Но в глубине души я это знал. Я знал.
Я понимал, что все хреново.
Проведя рукой по волосам и проглотив желчь, которая поднималась в горле, я пытался придумать хоть какое-то объяснение, почему я был там.
— Я... — мои слова прозвучали хрипло, и я прочистил горло, — работаю здесь. И просто зашел проверить... кое-что.
— О, — Рид посмотрел на вазу с белыми лилиями и голубыми гортензиями, которую я поставил на стол у окна. — Ты принес мне цветы? — спросил он.
«Чееерт. Цветы». Как я должен был это объяснить, если он понятия не имел, кто я такой?
Я потер грудь, совершенно уверенный в том, что мои ощущения указывают на сердечный приступ. Если повезет, я отключусь через несколько секунд.