— Какого х…я свет вырубили?
Николай скорее инстинктивно, нежели чем, руководствуясь заранее принятым решением, коснулся рукой стены, поднялся и, размахнувшись, словно футболист, бьющий одиннадцатиметровый, ударил ногой. Раздавшийся за этим звук ясно дал понять, что он не промахнулся, а попал ногой прямо в лицо охранника. Тот упал на пол, и Николай, успев крикнуть:
— Ребята, бежим, я вырубил охранника, — толкнул дверь и бросился, не зная куда, в темноту коридора.
Пробежав несколько метров, он чуть не упал, споткнувшись о ступени. Согнувшись, он руками нащупал их и чуть ли не на четвереньках, стал быстро подниматься наверх. Поворот, еще четыре ступеньки, снова поворот и перед ним приоткрытая дверь, еле различимая в полутемном помещении. Послышались голоса.
— Какой идиот свет выключил везде?
— Не знаю. Наверно УЗО сработало или общий рубильник вырубило.
— Так давай включай его скорее, чем болтать, — судя по голосу, он принадлежал очкастому.
Николай стоял возле двери, прижавшись к стене. Он не знал, что делать дальше и куда бежать. Крикнуть ребятам он побоялся. Тогда он сразу бы выдал свое присутствие. В темноте еле вырисовывались контуры окон, на которых то ли висели плотные шторы, то ли на дворе была ночь. Он быстро прошмыгнул вдоль стены и заметил, что из одного окна чуть больше света, чем из остальных. Он ринулся к нему и оказался прав. Окно было приоткрыто. Не раздумывая, какой это этаж, он выпрыгнул из окна.
Падение было не совсем удачным. Он больно ударился рукой обо что-то твердое, но сейчас это было не самое важное. Главное, что выбрался из дома. Теперь надо было бежать, неважно куда, главное подальше и как можно быстрее. Он так и сделал. Темнота мешала сориентироваться, и лишь дальний фонарь за забором указывал ему направление, куда бежать. Ворота и калитка были метрах в тридцати от дома. Он рванулся туда, даже не думая, есть ли там замок. Уже подбежав к калитке, он услышал позади себя голоса:
— Уйдет гад, держи его.
— Только не стреляйте, переполошите весь поселок. Умоляю, только тихо.
— Так ведь уйдет?
— За ним, быстрее.
— Я ни черта не вижу, где он.
— Да вон же он, у калитки, я вижу чей-то силуэт.
— Стой гад, стрелять буду.
— Да заткнись ты, б…дь.
Николай дернул задвижку и, толкнув ногой калитку, выскочил на улицу.
— Вот она, свобода, — подумал он, — Умру, но не дамся, гадам, — и со всей прыти бросился бежать к противоположному забору.
Он пробежал совсем немного и увидел, что забор закончился, дальше начинается забор следующего участка, а между ними узкий проход. Не раздумывая, он шмыгнул в него, хотя понимал, что это мог быть тупик. Он пробежал между двумя заборами метров сто, наткнулся на заброшенный колодец и ветхую калитку. Позади он услышал шаги бегущих за ним охранников. Он буквально грудью навалился на калитку и та грохнулась вместе с ним на землю. Поднявшись, он снова побежал, утопая ногами в какой-то грязи. Разглядеть, что-либо было практически невозможно. Темень была жуткая. Заросли крапивы обжигали руки и лицо, но ему было наплевать, он бежал и бежал. Вскоре показался контур сарая. Он забежал за него и, облокотившись, грохнулся в открытую дверь прямо внутрь сарая. Осторожно прикрыв дверь, задвинул щеколду и затаился. Через несколько минут послышались шаги бегущих.
— Куда бежать-то?
— А х…й его знает. Нет, подумай, этот сучок умудрился с…ся. Если найду, я его сразу в расход пущу и баста, — он снова грубо выругался.
Они стояли буквально в нескольких метрах от сарая и переговаривались.
— Так, ты давай туда, если он рванул огородами, выскочит на дорогу, там светло, мы его сразу застукаем. А я на перерез, Женька с Мишкой в любом случае перед станцией перехватят.
— Ты так думаешь?
— Интересно, а как он еще отсюда выберется, только по железке. Ничего, возьмем гаденыша, обязательно возьмем, — и они разбежались в разные стороны, и топот ног растворился в ночи.
Только сейчас Николай понял, что все это время, пока они переговаривались, он не дышал. В груди стало жечь, и он набрал воздуха полной грудью. На ощупь он прошел вдоль стены и затем остановился.
— Нет, так нельзя, вдруг они вернутся и решат проверить, не забежал ли я в сарай. Если он будет закрыт изнутри мне хана, — он вернулся и осторожно отодвинул щеколду. Затем снова прошел вглубь и, пытаясь рассмотреть хоть что-то, уперся рукой о лестницу. Осторожно идя, он поднялся по ней и оказался на сеновале. Пытаясь ступать как можно тише, прошел в дальний угол и, завалившись, накрыл себя соломой сверху.
Усталость дала знать. Он закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Было наверное очень рано, когда он открыл глаза, потому что сквозь дыры в стене пробивался тусклый свет нарождающегося дня. Николай увидел, что рядом с ним треугольное оконце. Подобравшись к нему, он выглянул. Рассмотреть особо ничего не удалось. Он смог только понять, что место, по которому он бежал, было сплошь покрыто грязью и росшей вдоль покосившегося забора из ржавой сетки крапивой. Он снова лег, размышляя, что делать дальше.
— Если попытаться уйти сейчас, то запросто можно нарваться на них, тем более, что я совершенно не знаю где я и куда идти. С другой стороны, здесь тоже не безопасно оставаться. Вдруг явится хозяин, подымет панику, дескать, бомж или вор, они тут же меня накроют. Что же делать?
Пока он размышлял, послышался неясный шум. Николай вначале испугался, но вскоре понял, что пошел дождь и по мере того, как он усиливался, шум падающего на крышу дождя, становился все сильнее. Струи дождя молотили по крыше с такой силой, что казалось, она проломится под натиском воды. Николай снова подполз к окну и осторожно заглянул в него. Ливень буквально в одночасье превратил и без того труднопроходимую тропу, по которой он бежал ночью, в непроходимую топь. Вода бурным потоком сливалась с крыши вниз, образуя запруду.
— Надо отсидеться, — подумал Николай, — в такую погоду сюда вряд ли кто явится, а вот у станции, они меня точно искать будут. Он свернулся калачиком и попытался уснуть. Хотелось есть, но больше всего пить. Он попытался было встать и набрать дождевой воды, но решил, что рисковать не стоит.
— Вытерплю, чего бы ни стоило, лучше так, чем снова попасться в их лапы.
Он накрыл себя соломой, и невольно стал размышлять о том, что произошло с ним за эти дни, о матери, о ребятах, которые остались в подвале, и вскоре незаметно заснул.
Он не знал, сколько проспал. Открыв глаза, почувствовал, что губы окончательно пересохли, и пить хотелось так сильно, что он готов был на все, ради глотка воды. Судя по тому, что в окне было темно, он проспал весь день. Двинулся в сторону окна и понял, как ослаб. Ноги были словно ватные. Он сделал над собой усилие и в этот момент услышал мерный звук, где-то рядом капала вода. Он буквально чутьем определил куда ползти и вскоре увидел в полутьме сарая, как из щели стекает каплями живительная влага. Николай подставил ладони и стал собирать воду. Немного влаги и он приник к ней губами. Снова и снова собирал мутную жидкость, пока не почувствовал, что напился. Упав на солому, он смотрел на обрешетку потолка, и думал, что когда доберется до дома, залезет в ванну, и забудет обо всем что с ним произошло. Потом сядет за стол и начнет есть, долго и много, а мать будет сидеть рядом и счастливыми глазами смотреть на него, гладить руку и говорить:
— Да ты не торопись, у меня еще целая сковородка картошки и мяса, пироги твои любимые с капустой, торт и конфеты…
Он лежал, улыбался и думал, что жизнь, которую у него хотели отнять, как соломинка на ветру, такая хрупкая, стоит дунуть и унесет её ветер и бросит на дорогу, где её переедет первая встречная машина и даже не заметит, что одной жизнью стало меньше на белом свете. Николай неожиданно почувствовал, как слезы хлынули из его глаз, и он, вытирая их грязными руками и размазывая по лицу, приговаривал:
— Мам, я вернусь, честное слово вернусь, ты только верь, что я еще жив…
Глава 6
К ночи дождь прекратился, но погода по-прежнему оставалась пасмурной. Николай посмотрел в окно — небо заволокло тучами. Он задумался, как быть и решил, что если уходить, не сейчас, а под утро. Он расположился возле окна. Время потекло медленно, а отсутствие часов вообще растворило понятие, вечер-ночь. Спать не хотелось, да это и понятно, он и так проспал весь день. Лежа на соломе, он думал, как ему лучше выбраться из поселка незамеченным и куда направить свой путь.
— Эх, знать бы хотя бы где я нахожусь? Скорее всего, где нибудь в Подмосковье, а может, нет? Тогда совсем плохо. Денег нет, одежда вся грязная и вонючая, до Москвы будет добраться трудно.
За размышлениями незаметно прошло время. Он снова посмотрел в окошко и решил, что пора действовать, но прежде переодел футболку наизнанку, чтобы не было видно цифр, написанных на ней. Спустившись по лестнице, осторожно выглянул за дверь и, выскочив, затаился.
— Главное, чтобы собаки особо не брехали, — решил Николай, раздумывая в какую сторону пойти и решил, что, пожалуй, стоит идти как бы обратно по направлению к дому, где его точно никто не будет поджидать. Он с трудом прошел все еще затопленной водой подобию дорожки, увидел сломанную калитку, которая так и валялась на земле, и затем направился вдоль двух заборов. Не доходя поворота, остановился и выглянул. Никого не было. Подумав, он повернул направо и пошел по дорожке, стараясь держаться как можно ближе к забору. Один участок, второй, перекресток. Он снова остановился и при свете фонаря прочитал название улиц. Сообразив, что номера начинаются от станции или от центра поселка, он шел в противоположном направлении. Значит, он угадал. Перебежав дорогу, снова пошел вперед. За последним забором начиналась насыпь. Обогнув её, оказался под мостом через железную дорогу. Теперь направление, куда идти было известно. Надо держаться вдоль железнодорожного полотна и тогда он сможет как можно дальше уйти от поселка и добраться до следующей станции.
Он посмотрел на небо, на котором сквозь пелену облаков еле проглядывали звезды, и пошел вдоль полотна в надежде уйти как можно дальше от проклятого места.
Рассвет уже наступил, когда вдали показался семафор. Это означало, что это, либо переезд, либо он дошел до ближайшей станции. Идти было тяжело, но, несмотря на усталость, Николай прибавил шагу и вскоре увидел, что не ошибся, обогнавший его поезд замедлил бег и остановился. Вслед за семафором потянулись станционные пристройки, а где-то вдали уже маячила станция.
Когда он подошел к станции, поезд уже исчез из виду. Николай поднялся на пустынную платформу и, подойдя к вывеске, прочитал «Бологое».
— Блин, как в анекдоте. Бологое, что за Бологое? Вертится на языке, а где это, черт его знает. То ли рядом с Питером, то ли где-то в Подмосковье? Вот тебе и знание географии родной страны.
Ему показалось, что на дальнем конце платформы кто-то идет, и он почти машинально спрыгнул с платформы, шмыгнул под неё и затаился. Сидеть пришлось не долго, человек прошел, спустился по ступеням и пошел вдоль полотна. Потом перешел на другую сторону и удалился.
— Черт возьми, скоро собственной тени бояться буду, — подумал он, — может в отделение милиции податься? Нет, страшно. Вдруг они сообщников имеют или приметы мои сообщили, дескать, бежал больной, которого надо срочно задержать до их приезда. Поди докажи, кто ты, документов-то нет. Нет, надо думать что делать.
Одна за другой стали подходить и уходить электрички, а Николай продолжал сидеть под платформой, не решаясь вылезти наверх. Он понимал, что там наверху люди и чем дольше он будет сидеть и ждать, тем хуже. Надо было что-то делать. В этот момент он услышал гудок, приближающегося поезда. Выглянув, он понял, что это не электричка, а пассажирский. Состав подъехал к платформе и остановился. Николай вылез и побежал к последнему вагону на ходу размышляя что делать. В этот момент проводница, стоящая у двери, начала складывать лестницу. Он понял, что другого шанса, может не представится. Рванувшись к ней, он чуть не сбил её с ног, прыгнул и оказался в тамбуре рядом с ней. Одновременно с этим состав дернулся и поезд поехал.
— Ты чего сдурел, а ну быстро прыгай, пока поезд скорость не набрал, а то живо вызову милицию и загремишь в детдом, или того лучше в колонию.
— Вызовете, пожалуйста, вызывайте милицию, я вас очень прошу, — умоляюще произнес Николай, и заплакал.
— Да ты чего, больной что ли?
— Нет, я беглый из тюрьмы, только не из той, где срок дают, а где заложников держат.
— Чего? — удивленно спросила она.
— Я один сумел вырваться, а там еще пятеро. Если милиция не придет им на помощь, они все погибнут.
— Погибнут? — глаза проводницы округлились. Она стояла в проходе, забыв, что давно пора закрыть дверь, поскольку поезд отъехал от станции и во всю набирал скорость, и не знала, верить пареньку или нет.
— Я клянусь вам, что говорю правду, — сквозь слезы произнес Николай.
— Да ладно, чего уж там, проходи ко мне в купе, сейчас разберемся, — и она, закрыв вагонную дверь, повела Николая к себе в купе.
Сев на край дивана, он с жадностью посмотрел на стаканы из-под чая, стоящие на столе и горку сахара, лежащую рядом. Она заметила, как он смотрел, и спросила:
— Голодный что ли?
— Ага, произнес он, продолжая как загипнотизированный смотреть на сахар, — добавил, — нам кроме воды, ничего не давали.
— Давно не давали-то?
— Я шестой день без еды, а ребята по-разному. Есть, кто третью неделю сидит.
— Ладно, сейчас кипятка налью, поешь, но я милицию все равно вызову, — и словно проверяя реакцию Николая, посмотрела на него.
— Зовите, зовите, я без них домой ни шагу не сделаю.
— Чего так?
— Если они меня найдут раньше, убьют и все дела.
— Кино, честное слово, — и она пошла за кипятком. Титан стоял прямо возле двери её купе, и она краем глаза видела, как Николай неотрывно смотрел на сахар, но не решается без разрешения взять.
— Ты сам-то откуда?
— Из Москвы.
— Из Москвы? Это чего ж, они тебя из такой дали-то взяли? Видать из новых русских будешь?
— Нет, — ответил он, — Они берут всех подряд, лишь бы здоровый был.
Она передала по внутренней рации, чтобы к ней в купе подошел милиционер, сопровождающий состав и, посмотрев на Николая, спросила:
— Может хлеба дать?
— Если можно.
Николай не успел еще допить стакан чая, но хлеб, порезанный кусками, словно проглотил. В этот момент в купе вошел пожилой милиционер. Судя по погонам, сержант.
— Так, Галя, что тут у тебя произошло?
— Да вот, паренек вскочил на предыдущей станции, утверждает, что его похитили. Короче, Михеич, ты с ним сам погутарь, а я пока пойду чай разносить пассажирам.
Милиционер снял фуражку и присев рядом, произнес:
— Да ты не боись, рассказывай.
— А я и не боюсь. Это раньше страшно было, а теперь нет, — и он стал рассказывать все, что с ним произошло. За время их разговора проводница всего раз заглянула к ним, чтобы взять стаканы и сахар и снова, прикрыв дверь в купе, ушла.
— Вот собственно и все, что со мной произошло, — закончил свой рассказ Николай, — а скажите, куда мы едем?
— В Москву, — задумчиво произнес милиционер, — и добавил, — Да, пожалуй, тебя до самой первопрестольной охранять надо, как бы чего не вышло. Ну дела, ешкин кот.
Поезд, стуча колесами, приближал Николая все ближе к Москве. Он смотрел в окно, потом перевел взгляд на продукты, разложенные на столе и, повернувшись к проводнице, которая к моменту когда они кончили разговаривать вернулась и копалась в сумке, стоящей на полу, доставая и перекладывая в ней разные кульки, спросил:
— А можно, я еще поем?
— Давай, давай, — заботливо произнесла она и потянулась, чтобы порезать колбасу и сыр, лежащие на столе.