— Обещал рассказать правду, хочу сделать это там, — Лукас указывает вперёд, разворачивая машину, и я вижу кусок воды. Мы едем на берег озера Мичиган.
Весь оставшийся путь тереблю в руках ленточку, порываясь открыть коробку. Прекращаю это делать, когда Лукас останавливает машину и просит выйти, держа дверь и подавая руку, уже не в первый раз. Он берёт сзади спортивную сумку, которую не видела до этого и ведёт вперёд. Мы идём по песку, в обувь набиваются песчинки, но вместо того, чтобы испытывать дискомфорт, получаю удовольствие — не ездила сюда со школы. Мои интересы ограничивались сериалами, фильмами и чтением книг, и вот уже пять дней, как нет на них времени, и не скажу, что сильно жалею. Реальная жизнь иногда имеет свои плюсы.
Лукас останавливается, оценивая место и оглядываясь по сторонам, явно вспоминая то ли место выбрал и удостоверившись, расстёгивает сумку и достаёт два больших пледа, один стелет на песок, а второй кладёт сверху.
— Садись.
Ветер сдувает пряди волос ему на лицо, он откидывает их, чтобы освободить глаза, и я впервые смотрю на него так, как если бы увидела в первый раз. Мэй безумно красив, а в лунном свете его образ становится просто магическим. Его расстёгнутый пиджак показывает, как идеально на нём сидит рубашка, а узкие джинсы обтягивают всё, абсолютно всё, как надо. Заглядываюсь на то, что не стоит смотреть приличным девушкам, но ничего не могу сделать. Я видела всё это без одежды и легко представить даже сейчас. Ведь совру, если скажу, что не понравилось.
Завешиваю лицо прядями, чтобы он не видел румянца, который, уверена, горит, как фонарь, в ночи, и сажусь на плед, Лукас — следом? стягивает с себя слипоны, вытряхивая песок. Он мне тоже доставляет неудобство, но предпочитаю не двигаться и просто подождать.
— Лорин, не буду тянуть. Знаю, кем меня считаешь, скорее всего, многие считают именно таким.
— Это ж каким? Демонического происхождения? — он расслабляется, видимо, это говорит о том, что я всё та же, со мной всё хорошо — ему от этого спокойно.
— Нет, богатеньким, испорченным, эгоистичным и так далее, — хочу уже прокомментировать, что забыл сказать «дьявольски надоедливым». — Не перебивай, непросто это рассказывать, ты первая, кто узнает обо мне, настоящем. За всеми этими улыбками, смешками, издёвками прячется другой человек, сначала предстоит узнать о нём. Ты всё поймёшь — это имеет очень важное место во всей этой каше.
— Хорошо.
Лукас распахивает второй плед, накидывает себе на плечи и говорит:
— Залезай! — наверно, вообще не думаю, что делаю: с легкостью залезаю под руку Мэй, и, обнимая меня, он начинает свою историю, которая должна принести понимание.
— Я вырос в богатой семье, не буду спорить, даже не стану отрицать то, что у меня всегда всё было. Машинки, самолеты, раскраски, путешествия, бассейн, собаки — всё, о чём желал. Кроме любви отца.
В детстве думал о том, чем же могу порадовать его, что могу сделать, чтобы он перестал смотреть на меня с пренебрежением, ненавистью и с настоящей агрессией. Отец мог ничего и не говорить, но я и так это ощущал с того момента, как себя помню. Он практически не ругал ни меня, ни брата — и я не мог понять, что же не так именно со мной. В старшем брате он видел свет, а во мне замечал только тень. Проходили года, ничего не менялось, кроме одного важного момента, что я-то рос и становился умнее.
Благодаря тому, как легко мог втираться в доверие к людям — хоть и не пользовался этим в дурных целях, — узнал, что может быть причиной того, почему отец так относится ко мне. У родителей был сложный период в тот момент, когда я предположительно был зачат. Папа с нами даже не жил пару месяцев, а потом выясняется, что мама беременна. Такие совпадения были совсем не кстати.
Представляешь, какой был кавардак? Отец-то вернулся, но они все равно не делили с мамой комнату, и у слуг, конечно, было много домыслов и идей, чей я всё же сын, если такая вероятность допускалась. Да и ко всему прочему, в то время от нас ушёл учитель Кеннета, и, конечно же, выбор большинства, кто придерживался идеи измены, пал на него.
Он был молод, красив, добр, с тонной юмора — о нём никто и слова плохого не сказал за всё его пребывание в доме, по крайней мере, мне так рассказывали. И его на тот момент могло опорочить только то, что он соблазнил мою мать, и я являлся плодом их ошибки.
Конечно, мама всё отрицала, и я склонен ей верить, но отец не мог, видимо, смириться с одной только возможностью, что я, задорный мальчик с добрыми глазами мог быть его сыном, в то время как Кеннет был собранным, опрятным и серьёзным с самого детства. А самое главное — он уже тогда был коварным, злым и готовым пойти на всё, чтобы достичь своего. Как и отец.
В свои тринадцать лет я залез в кабинет отца — да, не горжусь тем, что сделал, но знал, что найду что-то — не мог же отец не пытаться понять, чей я сын. Его или какого-то учителя. И я нашёл то, что искал. Он всё же взял мой биологический материал и сделал анализ ДНК, это я понял по конверту из лаборатории. Только вот по дате стало ясно, что ему уже пять лет, а он не распакован. Думаю, что он не распаковал его до сих пор. Не скажу, что это имеет такое уж важное значение, в итоге он всё равно меня вырастил, кем бы я ни был, но к бизнесу решил не допускать, хотя я и сам-то не горел желанием выходить в это болото.
И всё бы хорошо, если бы не один случай. Может, ты уже догадалась, о чём пойдёт речь? Я знаю, что ты умная девочка.
Вспоминаю то, как выглядел отец Лукаса. Строгий мужчина с тростью в руках. Вздрагиваю, что не остаётся незамеченным для Лукаса. «Неужели? Он имеет к этому какое-то отношение?»
— Такое чувство, что догадалась о направлении, — он крепче сжимает моё плечо, ему нужна опора: в такой омут нырять сложно, особенно спустя много лет. Когда ты взрослый и груз чувствуется ещё сильнее. — Давай продолжим…
Отец раньше был большим любителем яхт. Просто до потери пульса мог рассматривать их, разбираться в строении, механизмах и работе всего внутри. Кеннет, конечно же, разделял его увлечения в то время, как я мог наслаждаться только видами с неё — я как раз занялся фотографией и до сих пор снимаю, только это уже чересчур скрытое увлечение. Ладно, отвлёкся.
Как раз достал новенький полароид — который подарила мама на пятнадцать лет -, потому что хотел заснять вид шторма далеко на горизонте. Конечно, папа не в восторге был от моего увлечения и всем видом показывал своё неодобрение, но я уже привык и старался игнорировать это, выходило, как можно лучше. В конце концов, такой вид отца изо дня в день стал для меня привычным.
Пока настраивал фотоаппарат, усилился ветер. Нашу яхту начало толкать из стороны в сторону. Было и ни к чему, но шторм пришёл к нам и нужно было действовать соответствующе. Кеннет и папа бегали, что-то делали, то собирая, то расправляя паруса и верёвки, пока я стоял с фотоаппаратом в руках и ждал чего-то. Наверно, просто растерялся или впал в прострацию — не знаю.
Папа тогда крикнул, чтобы я привязал один из тросов, конечно, он добавил к этому ещё пару ласковых, но они не имеют сейчас значение. Я посредственно знал все это названия деталей яхты, хотя папа не раз всё показывал и называл. Наверно, обращался с его развлечениями так же, как и он с моими.
Поэтому я сделал не то, что от меня требовалось. И в тот момент, когда мы были непосредственно в эпицентре разыгравшегося шторма, один из тросов отскочил в отца и сильно его ранил, к тому же его откинуло так, что он сломал ногу — это мы поняли по неестественному сгибу, и отключился на двадцать минут, пока мы старались справится с непогодой, оттащив его в каюту.
Брат понял всё так, как было на самом деле — я виноват в том, что произошло. И я понимал, что Кеннет не скажет об этом отцу, чтобы с ним не случилось, если мы, конечно, выберемся; по крайней мере, не сразу — дождётся момента, когда ему нужно будет что-то, и если не соглашусь, то выложит всё как на духу. И я думал, что-то увечье, которое оставил на отце, даст ему отличный повод лишить меня всего, даже своего имени.
И мой брат, спустя восемь лет, решил, что пора вернуть долг. План был прост: жениться на тебе, два года побыть вместе, а потом — я свободен с хорошей суммой, на которую мог заниматься тем, что нравится. В конце концов, я бы уехал как можно дальше от этой семьи. Это больные отношения. Я хотел бы забрать маму, но наверняка не согласится, отец контролирует её повсеместно, хотя она и не жалуется. Не понимаю, как она любит его, и всегда говорила, что я просто не даю ему шанс. Вот чего-чего, а шансов у него было предостаточно, только они ему были и не нужны.
Лукас замолкает и прикладывается щекой на макушку. Сейчас он такой беззащитный и абсолютно не похож на себя того, что мучает меня и издевается, заставляя сдаться и выйти за него. Я бросаю взгляд на наши руки, которые находятся так близко с одинаковыми кольцами. Теперь они символизируют не только груз, но и некоторое доверие — я уверена в том, как Лукасу не просто признаться в ошибках, которые могли стоить отцу жизни, а ещё в том, что творится за границами идеальности семейства Мэй.
— Поэтому я ухватился за идею: два года с девушкой и меня не станут мучить. По тем рассказам, что услышал от Кеннета и Патрисии, ты тоже в своей семье не на первом месте. Понимаешь, это и тебе дарует свободу, о которой мечтаешь не меньше моего.
Он разворачивает к себе, а я стараюсь не смотреть на него — неудобно от всей этой информации и страшно, что я могу согласиться без тени сомнения, больше не ненавидя его за весь этот спектакль. Лукас слегка сжимает мои плечи.
— Лорин, посмотри на меня, пожалуйста!
«Вот уж хрен, посмотрю — и он добьётся всего, что хочет». Только вот проблема в том, что всё уже вышло по плану — я помогу ему и сестре. Помогу во вред себе.
Поднимаю затуманенный взгляд, а его большие глаза невероятной красоты впиваются в меня, словно когти.
— Ты мне, действительно, нравишься, Лорин, — говорит он и целует, не чувствуя никакого возражения с моей стороны. И впервые выходит спокойно, это как дополнительная исповедь — продолжение вечера честности.
Лукас мягко укладывает на плед, нависая сверху. Проводит рукой по пиджаку и расстёгивает пуговицы. Я не останавливаю его, потому что это ни к чему — между нами нет тайн, кроме того, что испытываю к нему. Или только хочу испытывать? Неужели можно войти в одну реку дважды или просто не забыла то, что почувствовала три года назад? Может, хоть эта близость позволит понять и расставить всё на места?
Я понимаю, насколько всё это неправильно, но после всего не хочу думать о том, что будет потом. Хочу здесь и сейчас. Его мягких волос на лице, которые щекочут лоб. Губ, которые медленно, плавя меня на атомы, спускаются на шею. Рук, которые то словно способности Бобби Дрейка, а то и Пиро [2]. Шепота и полустона, когда он касается ключиц и спускаются ниже. Я уже предвкушаю продолжение, не заботясь ни о чём, только отдавая часть себя. Особенно воспоминания и страхи.
— Что это? — отрываясь, спрашивает Лукас, смотря на что-то на одежде.
Нехотя поднимаю голову и вижу, как из пиджака торчит бумажка. Она скомкана и измята, но ловит в плен и не даёт забыть о ней, как будто скрывая очередные секреты. Разворачивая её, читаю слова:«Берегись Кеннета». Перед глазами вспоминаются долгие объятия сестры на прощание, её взгляды на жениха и то, что увидела в комнате. Я, наконец, осознаю, что у неё на голове была запекшаяся кровь и морщилась она от моих прикосновений не из-за меня. Пат что-то знает и скрывает.
[1] - ещё одна отсылка к "50 оттенкам серого"
[2] - персонажи Люди Икс. Один управляет холодом, другой - огнём.
Глава 9. Лорин Хорн. Последний подарок
Лукас скатывается с меня, поправляя одежду, и садится на плед, пока я продолжаю разглядывать записку. Скачущий, торопливый и неровный почерк сестры. Видимо, когда Пат долго обнимала на прощание, тогда и незаметно передала записку. Комкаю бумагу от осознания того, что этот ублюдок ей манипулирует и того хуже — бьёт. Кеннет всегда был улыбчивым, спокойным, умным и красивым. К нему не было никаких нареканий, и тут здрасьте — приехали. И тут не черти в омуте прячутся, а сам Дьявол.
Именно то, что не ожидалось никакой низости от богатенького Ричи [1], так неприятно. Да и этот его поцелуй на прощание, теперь-то я вряд ли буду думать, что это случайность. А по словам Лукаса, в нём крови демона больше, чем в младшем брате. Добро и зло поменялись местами? Внешность и поступки со скрытыми мотивами всё ещё остаются для меня некоторой загадкой.
— Я должна поехать к нему и забрать сестру, — быстро поднимаюсь с песка, забывая абсолютно, что мы делали до этого. Я вот на столечко была близка к тому, чтобы пуститься с ним во все тяжкие и даже сварила бы синие кристаллы [2]. Когда встаю, Мэй даже не шевелится.
— Хрен ли ты расселся-то? Патрисия ясно дала понять, что Кеннет что-то задумал. И я не хочу, что Патрисия была частью его мира, — ещё не срываю голос, но готова дать ему затрещину, если он сейчас не встанет, не пойдёт к машине и не отвезёт меня к Патрисии.
— Лорин, ты не можешь этого сделать! — говорит Лукас, протягивая руку ко мне то ли в успокаивающем жесте, то ли для того, чтобы я села обратно. В эту секунду и к нему я испытываю одну лишь ненависть. Как он вообще имеет право такое говорить? Я могу абсолютно всё, когда включается режим Ральфа — «Крушить-ломать"[3].
— Если ты сдался и покорно делаешь то, что тебе говорят, это не значит, что и я должна быть такой! — откидываю подальше его руку. — Она моя сестра, я не смогу спать спокойно, если над ней кто-то издевается. И это даже не я.
Конечно, не стоило вспоминать о том, что я наношу ей не так и редко урон по психике, но она никогда не обижалась долго. Или я предпочитала игнорировать это и быть заинтересованной только в себе любимой, ох уж это разыгравшееся Эго!
— Кеннет тебе её не отдаст, даже если придёшь с полицией. Думаю, она настолько запугана, что не пойдёт с тобой, — Лукас берёт с песка свою обувь и надевает.
— Ты знал, что он бьёт Пат, и ничего мне не сказал за это время? — мой вопрос застигает его врасплох, потому что его руки останавливаются прежде, чем он берёт вторую тапочку.
— Бьёт? — в его глазах полное непонимание происходящего.
— Да, ты верно расслышал слово. У неё в волосах была кровь, и она морщилась, когда я её трогала за руки. И, опережая твой вопрос: нет, мне точно не показалось!
— Уверена? — он быстро встаёт на ноги и оказывается рядом, нарушая зону комфорта.
— Это что-то меняет? Вроде, ты забрался в свою раковину и не собирался помогать, — говорю с ним так, только потому что во мне творится что-то невообразимое. Осознаю, что вся каша заварена не Патрисией и не Лукасом, а этим пронырой — Кеннетом.
— Потому что беспокоюсь за тебя! Он не станет церемониться с тобой, если решит, что ты всё знаешь и хочет что-то сделать. На меня есть чем надавить, скорее всего, на твою сестру тоже есть информация или ей просто не хватит сил сказать правду, а ты… Ты для него тёмный уголок — нечего копать, кроме тонны сериалов и мемов.
Его слова немного остужают пыл. Под «немного» понимаю: не готова ехать прямо сейчас к ним, но в скором времени — точно. Сестра явно не заслужила такого обращения с собой, хоть никто её и не толкал в клетку со зверем. И как долго она это скрывала? Я и родители этого не замечали или это началось недавно? В любом случае: это неправильно.
— Им нельзя быть вместе! Расскажу ей про то, что он и тобой манипулирует…
Лукас хватает за руку и сжимает, привлекая внимание.
— Обещай, что не станешь лезть одна в это дело? Мы вместе что-нибудь придумаем, хорошо?
Знаю, что он пристанет как клещ и не отпустит, пока не соглашусь, или вообще использует снова своё оружие. Я плохо соображаю, когда Лукас прикасается ко мне, но с каждым разом скинуть его руку всё сложнее, а уклониться от поцелуев — практически невозможно. И дело не только в красоте и галантности, за этим стоит кое-что ещё, то самое, что когда-то привлекло в нём.