— Эй…
Он оторвался от книги и улыбнулся — и эта улыбка была такой, что сразу стало ясно: я в безопасности, и этот человек никогда не сделает мне ничего плохого. В отличие от всех остальных людей, побывавших в моей жизни.
А потом сон милостиво закончился, и до самого рассвета со мной была лишь тьма.
Глава 2. Сладкая Осока
Виташ встретил меня весьма дружелюбно и, узнав суть вопроса, согласился помочь. Лишний раз прижучить ведьму было для него особенным удовольствием.
Для меня же было удовольствием покинуть его контору. Прямо несказанным.
Несмотря на раннее утро — было всего девять, когда мы приехали по нужному адресу — Сладкая Осока работала вовсю, даже дверь запереть забыла, и мы без малейших затруднений прошли в богато меблированную квартиру. Из столовой высунулась девчонка в белом фартучке служанки, Виташ сунул ей под нос свою серебряную бляху, и та, сдавленно пискнув, убралась обратно, и дверь за собой закрыла.
За что ценю Виташа, так это за решительную готовность сделать свое дело до конца. Мы познакомились с ним восемь лет назад, и с тех пор Виташ разочаровал меня только после начала службы в инквизиции. Высокий, горбоносый, с выбритой до блеска головой, он мог изображать доктора Смерть без маски и внушал ведьмам суеверный ужас.
А мне того и надо было. Разумеется, я рассказала ему не все, но он и не задавал лишних вопросов. Надо, значит надо. Пойдем да сделаем.
Сладкая Осока обнаружилась в спальне, розовая отделка которой натурально резала глаза. На ковре лежал обнаженный господин с необъятным пузом, девица стояла над ним, широко расставив ноги, и, судя по всему, только что закончила справлять малую нужду. Слава богу, я этого не видела, иначе непременно рассталась бы с завтраком, поданным мне во дворце.
Виташ был небрезглив и, как я уже заметила, решителен. Практически выбив дверь с ноги, он в два шага пересек комнату и для начала швырнул Сладкую Осоку на кровать, а пузатому господину дал пинка. Проститутка заверещала, а пузатый отполз в сторону и заголосил:
— Да что вы позволяете? Я заплатил!
— Работает инквизиция! — рявкнул Виташ. — Взял портки и скрылся!
Пузатый мгновенно подхватил одежду и, тряся причиндалами, скрылся в коридоре. За что я все-таки люблю инквизицию, так это за то, что их слушаются сразу и безоговорочно. Будь со мной обычный полицейский, клиент Сладкой Осоки сразу же стал бы качать права.
Но обычный полицейский не мог мне помочь. И необычный тоже.
Сладкая Осока прикрылась пушистой думкой и жалобно защебетала:
— Добрый господин, я работаю с лицензией… Никакой ворожбы… Уже три года никакой, Господом клянусь. Мне проблемы не нужны…
Ага, значит, магичка третьего уровня. Предсказание судьбы, ерунда, по большому счету.
— Проблемы будут, Мира, — пообещал Виташ. За что еще я его ценю, так это за уникальную память. Стоило мне назвать прозвище девицы, как он сразу же ответил: да, знаю. Было дело. Виташ мотнул головой в мою сторону и продолжал: — У госпожи Анхельм есть к тебе пара вопросов. Ответишь честно — останешься здесь. Иначе поедешь по знакомому адресу, и не мечтай, что отработаешь там по профессии.
Мира закивала головой так быстро, что я испугалась, как бы та не отвалилась. Я подошла к кровати и, вынув из сумочки медальон, показала портрет Эвгара и спросила:
— Эвгар Миерхольт. Когда он у тебя был?
Мира всмотрелась в изображение и неопределенно пожала плечами.
— Не припомню, госпожа.
Виташ тотчас же закатил ей затрещину, и Мира залепетала:
— То есть, точное время не припомню, а так был такой… Один раз был, год назад, что ли…
Я посмотрела на Виташа, тот кивнул и вынул из кармана плоскую серебряную пластинку, исчерченную рунами — артефакт, который мог показать нам все, что происходило в комнате во время визита Эвгара. Мира умоляюще посмотрела на инквизитора и промолвила:
— Нельзя ли без этого, добрый господин? Тошнит потом неделю.
— Не умничай, — хмуро посоветовал Виташ и прижал артефакт ко лбу девушки. Мира содрогнулась всем телом и без чувств обмякла на кровати.
— Эвгар Миерхольт, — повторила я, вспомнив пройденный по дороге инструктаж. — Покажи все, что есть о нем.
Над распростертым телом проститутки поднялось белое туманное облако: артефакт вступил в контакт с воспоминаниями Миры. Облако отплыло в сторону, и на нем появилась живая картинка, четкая и ясная. Казалось, мы с Виташем смотрим на сцену театра.
Комната была той же самой. Мира открыла дверь, впуская клиента, и Виташ, всмотревшись в лицо Эвгара, задумчиво сказал:
— Это маг, причем сильный. Смотри, картинка сбоит.
С бледным лицом Эвгара действительно происходило что-то странное. Картинка на его месте прыгала и размазывалась.
— Что это значит? — спросила я.
— Не хочет, чтоб его запомнили и опознали через артефакт, — со знанием дела пояснил Виташ. — Умный, прячет рожу.
— Добрый вечер, господин Миерхольт, — Мира тем временем обольстительно улыбнулась, подошла к Эвгару и взяла его за руку. — Я Сладкая Осока и буду рада сделать все, чтобы вы остались довольны. Почему вы выбрали именно меня?
— Ты похожа на мою знакомую, — негромко сказал Эвгар и велел: — Не болтай. Раздевайся.
Я пристально смотрела на картинку и думала, что это форменный подарок судьбы. Когда видишь человека максимально открытым, когда смотришь, как он движется и слышишь, как он говорит, то найти к нему дорогу будет проще.
Эвгар становился живым, а не просто лицом в медальоне.
И он, дьявол его побери, был очень хорош собой. Красивое сильное тело, хорошая кожа, проработанный рельеф мускулов — на него хотелось смотреть и хотелось касаться. Пробежаться пальцами по этим крепким плечам, скользнуть ладонью по животу и сомкнуть пальцы…
Я мысленно осадила себя. А Эвгар тем временем поставил Миру на кровати по-собачьи, в ту позу, которая в Хаоме считается невероятно, просто до крайности порочной, и вошел в нее быстрым и резким толчком. Девушка сдавленно ахнула, выгнулась, повела бедрами, насаживаясь еще глубже. Эвгар намотал ее распущенные волосы на руку и начал двигаться — сперва медленно, потом усиливая ритм.
На Виташа было жалко смотреть. Его форменные штаны вспучились в паху совершенно недвусмысленным образом. Я отстраненно подумала, что Сладкой Осоке, похоже, придется сегодня поработать бесплатно.
— Стоп, — сказала я. — Есть зацепка.
— Ты про бумажник? — спросил Виташ. Профи есть профи, смотрел не только на грудь Миры, но и по делу.
— Он, родимый, — кивнула я. Когда Эвгар раздевался, он вынул из кармана бумажник — дорогой, кожаный, под завязку набитый визитками. Одну из них, беспечно высунувшую уголок, я узнала: она принадлежала крошечному магазинчику Эбруко.
Когда ты сын папы-короля, пусть и спрятанный от света, то сигары тебе привозят прямо в прикроватный столик. А когда ты живешь по-своему, то тебе приходится ходить по магазинам самому. Магазинчик Эбруко торговал всеми известными сортами сигар, находился на дальней окраине города и давал возможность не отсвечивать лишний раз.
Туда-то я и поеду. Совмещу приятное с полезным — сады Вестерлинга там неподалеку.
Эвгар на живой картинке тем временем отстранился от проститутки и, судя по ее короткому «Ах!» вошел уже со сменой, так сказать, направления. Мира сморщилась от боли, но по-прежнему продолжала двигать бедрами. Работа есть работа.
— Я поеду, — сказала я. Смотреть на радости чужой плоти все-таки обидно, когда понимаешь, что у тебя ничего подобного больше никогда не случится. Виташ как-то отстраненно кивнул и, убрав артефакт в карман, принялся расстегивать жилет.
Всего доброго и спасибо.
Дамьен, трудившийся над переплетом очередной книги с непривычной для него резкостью движений, выглядел расстроенным и разочарованным. Он, похоже, не выспался, ждал моего возвращения.
Стало стыдно. Я присела на корточки рядом с рабочим столом Дамьена, робко погладила его по запястью и проговорила:
— Не сердись, пожалуйста. Рухнула в новое дело, всю ночь глаз не сомкнула.
— Я так и подумал, — без выражения откликнулся он, отложил книгу и инструменты и поднялся из-за стола. — Кофе будешь?
Я поднялась тоже, и некоторое время мы стояли вплотную, глядя друг другу в глаза. Ноги вдруг стали ватными, я испугалась, что сейчас упаду, и вдруг подумала: да гори оно огнем. Жили они счастливо, пусть и очень недолго.
И король так и не найдет пропавшего сына. Ну и дьявол с ними.
Дамьен мягко провел пальцами по моей щеке, и вязкая патока мгновения слабости пропала. Я будто бы опомнилась.
— Кофе будешь? — повторил Дамьен и тотчас же смущенно отвел взгляд.
Все вернулось на круги своя.
Сады Вестерлинга были моим любимым местом в столице. Здесь всегда было спокойно: шум огромного города оставался за какой-то незримой чертой. Если в своем начале сады были очень изящным парком с клумбами, фигурно выстриженными кустами и аккуратными дорожками, то постепенно, удаляясь от входа, они превращались в настоящий лес. Полиция откровенно не рекомендовала забираться в глубину садов, и мы с Дамьеном решили последовать совету.
По пути к переплетчику я заглянула в один из приличных ресторанов, и теперь в моей корзинке для пикника была еда на любой вкус: и куропатки, завернутые в промасленную бумагу, и ветчина, нарезанная почти прозрачными ломтиками, и сыр, изъеденный дырами, и пышные булки, и икра в прозрачной вазочке. Когда мы чинно устроились среди деревьев и разложили завтрак на траве, то в глазах Дамьена появилась грустная тень. Очередное напоминание о том, что он беден и никогда не сможет позволить себе хорошую еду.
Я ощутила горькую неловкость. Когда-то давным-давно я предложила Дамьену очень серьезную сумму за свое спасение. Он отказался с таким видом, словно я закатила ему пощечину при всем честном народе.
Насколько проще быть честным альфонсом — сидел бы сейчас да наворачивал икорку за обе щеки. И денежки на булавки в кармане нащупывал.
— Ты, конечно, не расскажешь мне о новом деле, — произнес Дамьен. Я соорудила ему такой бутерброд, на который не всякий рот разинется, и ответила:
— Поставили печать о неразглашении. Не хочется остаться без руки, — вздохнула я и вдруг подумала, что с Дамьеном снова придется расстаться на неопределенный срок. Господь знает, когда мы увидимся снова, может, к тому времени у него будет жена и стайка ребятишек.
Честное слово, я бы очень этого хотела. Тогда бы мне осталось беспокоиться только за себя.
— Но скажи хотя бы, как все идет.
Я пожала плечами. Хорошо, да не очень, плохо, да не совсем.
— Мой осведомитель ничего толкового не сказал, — Фюке, действительно, ничего не припомнил и пообещал найти что-нибудь завтра. Пришлось все-таки танцевать с ним и поцеловать еще раз. — Зато сегодня я нашла небольшую зацепку. Надеюсь, выйдет толк.
Дамьен вновь улыбнулся, и я подумала, что его робость просто очаровательна.
— Я чем-то могу тебе помочь? — поинтересовался он. Бутерброд, кстати говоря, уже был съеден. Я даже не заметила, как он исчез.
— Можешь, — сказала я. — Давай после пикника зайдем в магазинчик Эбруко, надо задать хозяину пару вопросов.
Да, такое вот дурацкое правило: женщины не имеют права входить в табачные и винные магазины и лавки без мужчины-сопровождающего. Конечно, девицы, сражающиеся за равноправие, плевали на него с высокого дерева, но мне не хотелось привлекать к себе внимание, устраивая скандал.
— А что это за магазинчик? — поинтересовался Дамьен, осторожно придвигая к себе куропатку.
— Табачные изделия, — ответила я. Двое франтов, проходивших по дорожке, одарили нас весьма выразительными взглядами. Что такая женщина делает рядом с таким убогим спутником?
По лбу бы им стукнуть.
— Ох, прости, — Дамьен посмотрел на меня с искренним сожалением. — У меня аллергия на табак, не переношу малейшего запаха. Прости, Вера…
— Да ничего, — улыбнулась я. Придется тащиться туда с Фюке.
Некоторое время мы молчали: когда я ем, я глух и нем. Потом Дамьен поинтересовался с плохо сдерживаемым любопытством:
— А твой объект… Скажи, какой он? Если, конечно, это можно.
Я помолчала, вспоминая, с какой резкой яростью Эвгар вбивался в тело Сладкой Осоки. Он ведь в тот момент ненавидел ее всем сердцем — и обожал с такой же силой.
Как ненавидел и обожал свою недостижимую женщину.
— Он жестокий, — ответила я и посмотрела на руку. На месте печати по-прежнему была чистая кожа, которая и не думала воспламеняться, и я добавила: — Жестокий и очень несчастный.
* * *
Фюке не оказалось ни дома, ни в конторе — я плюнула и приказала кучеру ехать к магазинчику Эбруко просто так. Ладно, притворюсь юной суфражисткой, пойду одна.
Дождавшись, когда из магазинчика выйдут покупатели, я решительно вошла внутрь. Продавец посмотрел на меня с интересом, но без возмущения: должно быть, уже успел привыкнуть к девицам, которые курят тонкие вишневые сигарки. Для начала я положила на прилавок золотую каруну и сказала:
— Есть разговор.
Продавец молниеносным жестом прибрал монету, и в его взгляде появилось искреннее желание мне услужить. Я открыла медальон, показала портрет и осведомилась:
— Когда он приходил в последний раз?
— О, господин Миерхольт! — воскликнул продавец. — Как же, как же, постоянный покупатель. Полтора месяца назад купил большую коробку сигар сорта каиба. Да вот, не угодно ли…
Продавец нырнул под стойку и извлек коллекционную коробку черного дерева, инкрустированную перламутром. Щелкнул серебряный замок, и я увидела ровные ряды сигар. Запах от них был такой, что становилось ясно: товар действительно уникальный и стоит своих денег.
— Господин Миерхольт всегда берет такие, — с достоинством произнес продавец и, вынув одну из сигар, снял с нее упаковку. — Вот, взгляните. Ручная работа, но не то, что крутят для всех. И очень деликатная кофейная нотка.
Я невольно сглотнула слюну.
— И когда вы ждете его в следующий раз?
— Думаю, через пару недель он зайдет, — сказал продавец и взял с полки картонную коробку с эмблемой магазина. — Сколько сигар вам завернуть?
Одним словом, из магазинчика я вышла с дюжиной сигар и информацией. Можно обрадовать его величество тем, что Эвгар был жив и здоров полтора месяца назад, и позволить службе безопасности короны обложить магазинчик со всех сторон и просто дождаться прихода принца.
Но я не успела этого сделать.
Паренек, внимательно изучавший объявления на пузатой тумбе, вдруг оторвался от своего занятия, цепко подхватил меня под локоть и прошипел:
— Не вздумай рыпаться, цыпа. Пойдем, до тебя дело есть у важных людей.
В мире есть несколько вещей, которые я ненавижу. Одна из них — когда ко мне прикасаются незнакомцы. А вторая — когда эти незнакомцы дышат на меня чесноком из нечищеной пасти.
Паренек, конечно, держал меня крепко. Но он не учел того, что пышное платье не мешает сделать мне удар ногой назад.
— Уййй, сука… — прошипел нахал, упав на колени. Сразу же нашлись сочувствующие, которые запричитали, заголосили и стали звать полицию.
— Дрянь какая!
— Курево покупала без мужчины!
— Он ейную честь блюдет, а она его еще и лупит!
— Где полиция?
Общение с охраной порядка в мои планы не входило, и меня от него избавил вполне приличный экипаж, остановившийся рядом. Открылась дверца, и мужской голос произнес с такими интонациями, что спорить не захотелось:
— Внутрь, оба.
Я подчинилась. Скулящий паренек забрался за мной следом, дверь захлопнулась, и экипаж быстро двинулся в сторону Речного вокзала.
— Хозяин, эта сучка мне яйца отбила, — всхлипывая, пожаловался паренек. Я устроилась поудобнее, расправила складки на платье и ответила:
— Не люблю, когда меня дергают за руки.
Человек, которого паренек назвал хозяином, выглядел истинным джентльменом, близким к верхушке общества. Очень хорошая стрижка, костюм с иголочки, булавка с бриллиантом такого размера, какой говорит о вкусе владельца, а не о его капиталах. Лицо вот подкачало: бледное, невыразительное, изъеденное оспинами, оно казалось маской. Живыми на нем были только глаза: пристальные, цепкие и внимательные.