Портье, видимо, решил поиграть в героя, потому что мужественно проигнорировал вопрос. Отвечать грубо, зубоскалить, и как-то провоцировать мужчин, которые оказались далеко не пацифистами, почему-то не сильно хотелось.
— Что с девочкой планировали сделать? — задал другой вопрос уже Грубер. Пленник продолжал хранить молчание. — Пустить на органы или...
— Или, — выплюнул портье и ухмыльнулся. В этот момент ему показалось, что все те вещи, которые были разложены на столике, всего лишь добавляли процессу допроса антураж. Что ни у одного из этих молодых рейдеров не хватит духу ими воспользоваться. Что у них кишка тонка.
Снегирь улыбнулся. От его улыбки не по себе стало не только портье, но и Груберу и продолжающему подпирать дверь Махно, который тоже думал, что парни всего лишь хотели попугать этого мудака, и что максимум, чем тот мог отделаться — это парой затрещиной и пулей в лоб.
— Знаешь, милый, — промурлыкал Снегирь, — а ведь я всегда был против физических пыток, как показала многочисленная практика, они не слишком эффективны. Это пошло, это грубо, и к тому же к боли постепенно привыкаешь. А когда привыкаешь, то вполне способен терпеть. Пытки оправдывают себя только в одном случае, когда тебе очень сильно не хватает времени и ты готов на все, чтобы выбить информацию. Посмотри вот сюда, видишь все эти инструменты? А теперь представь себе, что подобными штучками работали не только хирурги и анатомы, но еще и инквизиторы Святой инквизиции. О, эти ребята знали, как можно разговорить колдунов. -Снегирь протянул руку и взял ту самую связку спиц, которую заботливо положил туда совсем недавно.
— Зачем ты все это рассказываешь? — в голосе портье промелькнуло беспокойство.
— Правда, зачем я это тебе рассказываю? — Снегирь не торопясь выбрал одну из спиц, которая выглядела тоньше всех — практически длинная игла, и отделил ее от остальных. — По-моему, всегда полезно расширить свои горизонты вполне конкретной информацией, не находишь? В Святой Инквизиции инквизиторы, хотя, скорее, палачи, проповедовали пытки непрекращающейся боли. Они воздействовали на такие точки человеческого организма, что боль была воистину адской. И она продолжалась, и продолжалась, и продолжалась — столько, сколько было необходимо инквизитору, и к ней невозможно было привыкнуть. Кстати, ломали кости и как-то портили портрет ведьмам самые неумехи, буквально позорище своего Ордена. Ведьму же еще сжигать надо было, ее нельзя было предоставлять народу изуродованную пытками, потому что люди должны были видеть — да, точно ведьма! Поэтому, у истинных мастеров своего дела ведьмы практически не имели внешних повреждений. Ты настроен говорить, или будем проверять постулаты инквизиторов?
— Иди на хрен, козел, — говоря это, портье, однако не выглядел слишком уверенным.
— Знаешь, я бы сходил, — Снегирь схватил его привязанную руку и буквально пригвоздил к подлокотнику, заставив распрямить пальцы. — Не туда, куда ты меня только что так нелюбезно послал, а, например, в приличный бордель. Девочки могут быть такими затейницами, м-м-м... Увы, приходится тебе лекцию про пытки читать. Может, мне в какой-нибудь палаческий колледж профессором податься? Интересно, в Стикском Институте есть подобный факультет? — Снегирь принял задумчивый вид и тут же продолжил: — Одно из самых чувствительных мест человеческого организма — это... это не то, о чем ты подумал, — Снегирь хмыкнул. — Одним из самых чувствительных мест в человеческом организме являются пальцы. Даже не сами пальцы, а ногтевое ложе. И самое противное знаешь, в чем? Там столько нервных окончаний, что эту боль нельзя полностью заблокировать, даже самому тренированному терпеть боль человеку, но, я же тебе уже рассказывал про профессионалов-инквизиторов.
Снегирь сжал указательный палец портье и начал медленно загонять под ноготь выбранную спицу. Сначала портье молчал, сжимая зубы. На лбу появилась испарина. Но спица медленно двигалась внутрь, и терпеть боль было уже невозможно. Снегирь все это время не отводил взгляда от лица пленника. Портье глухо застонал.
— Молодец, немногие так могут, — высказал Снегирь свое восхищение, когда спица достигла края ногтевого ложа. — Но ты только представь, у тебя двадцать пальцев, а в спицах у меня недостатка нет. И это только начало, — он слегка шевельнул спицу. Грубер отвернулся, а портье, не выдержав, заорал. — Но, как я говорил, у нас очень мало времени. Поэтому мы будем проверять заветы отцов-инквизиторов в ускоренном режиме. Ну что, будем говорить?
— Пошел на хрен, козел!
— Я не козел,я Снегирь, ты опять все перепутал, — Снегирь с невозмутимым видом выдернул из связки спицу потолще, силой разжал пальцы, пытающегося сжать ладонь другой руки в кулак, портье. На этот раз он вогнал спицу под ноготь сразу и несколько раз качнул ее из стороны в стороны. Портье взвыл. — Где девушка?
— В подвале!
— Отлично, в каком подвале? — Снегирь схватил за кончики вогнанных под ногти спиц и сильно пошевелил.
— В магазинчике, за полкой с обувью вход в подвал, — захлебываясь слезами и соплями, промычал портье. — Мы не трогаем команды, только одиночек, но ваша девка Толстому понравилась.
— Женщины ему достаются? — Снегирь хмурился, а Грубер, поборов отвращение, повернулся и теперь со смесью брезгливости и ненависти рассматривал этого, то ли портье, то ли хозяина постоялого двора.
— Да! Он любит пошалить. Правда, от его шалостей игрушки быстро ломаются. Но органы мы успеваем забрать. Мужики сразу к внешникам отправляются по кускам.
— Кто вас прикрывает? — в голосе Снегиря уже звучала откровенная злость.
— Секретарь главного, — завывая, проревел портье. — Мы бартер с внешников берем, а потом реализуем через магазин Толстого. Говорим, что рейдеры приносят.
— И что, никто ничего не заподозрил?
— Главному похеру, а секретарь все разговоры быстро пресекает.
— Ладно, мы узнали все, что хотели, — Снегирь резким движением вырвал спицы, и, тщательно вытерев их об одежду портье, положил в скрутку. Затем он встал и взял в руки топор. — Пошли, пока Толстый не закрыл лавку и не пошел играть со своей новой игрушкой.
— Погоди, не дело так все это оставлять, — хмурый Махно шагнул к стулу с пленником и, схватив его за волосы, запрокинул голову. Грубер даже не заметил его движения, только отстранился, чтобы на него не попала кровь. Останавливать Махно они не собирались. Махно так же как совсем недавно Снегирь вытер окровавленный нож об одежду уже трупа, голова которого с перерезанным горлом упала на грудь, и спрятал его обратно в ножны. — Быстро собирай тут все, и за нами. Все одно у тебя пера нормального нет, а стрелять здесь... Даже в новом кластере лучше.
Грубер кивнул, схватил рюкзаки и не глядя начал распихивать в них чудом не унесенные вещи, которых оказалось на удивление немного. Перед тем как выйти, он быстро обыскал труп и забрал связку ключей, которые лежали у него в кармане брюк.
Все сборы заняли у него пару минут, после чего он выскочил из номера и захлопнул за собой дверь. Но когда он бегом спустился вниз, то увидел, что ни Махно, ни Снегиря в холле уже не было. Воровато оглянувшись по сторонам, Грубер отпер дверь, ведущую в конторку. Там он быстро подобрал ключи от небольшого встроенного в стойку сейфа и выгреб все имеющиеся там спораны. Два вполне увесистых мешочка. Там же в сейфе обнаружился мешочек с горохом. Больше ничего интересного в конторке не было, и Грубер быстро вышел из нее, тщательно запирая. После этого он зашвырнул связку в окошечко конторки и уже направился в сторону магазинчика, как раздавшийся с той стороны приглушенный крик, заставил его пошевелиться. Крик повторился, и ему вторила приглушенная ругань Снегиря. Грубер бросился бежать: что-то явно в спасении Радистки пошло не так.
Глава 21
Грубер вбежал в магазинчик, определив на ходу, что дверь, похоже, выбили. Значит, Толстый уже закрылся в тот момент, когда сюда ворвались Махно и Снегирь.
Стеллаж с обувью был повален на пол, а проход судя по его виду прорубали топором, не найдя, как он открывается, а может они и не искали, а сразу стали рубить, чтобы не терять время.
Из темного провала прохода не доносилось ни звука, и это заставило Грубера напрячься. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего, похожего на оружие, он опустил рюкзаки на пол. Его прекрасный нож, доставшийся в наследство от соседа по купе, он продал еще в Убежище. Почему-то не думал, что пригодится. А вторым топором они со Снегирем так и не обзавелись. Сверху на рюкзаки легло огнестрельное оружие. Схватив скрутку, Грубер выдернул тот самый брюшной скальпель, который уже спасал ему жизнь.
Все это заняло у него не больше минуты, после истечения которой, он крадучись двинулся в проход, крепко сжимая в руке ручку скальпеля.
Короткий буквально в два шага коридор заканчивался крутой лестницей. Грубер остановился, вглядываясь в темноту. Он не мог даже определить насколько длинная эта лестница, не говоря уже о том, что ждет его в конце.
— Зина, ты можешь побыть моими глазами? — его внезапно осенило. — Здесь достаточно света для передачи сигнала с сетчатки в зрительный бугор?
— Хм, сложный вопрос, попробую проверить, — женский голос в голове звучал задумчиво. — Света достаточно для передачи сигнала, но сам сигнал слишком слабый и практически не подлежит дальнейшей передачи.
— Но ты можешь его считать?
— Я? Могу. Только ты все равно ничего не увидишь. Снегирь, скорее всего, мог что-нибудь разглядеть, а ты нет.
— А мне и не надо. Просто анализируй сигнал и передавай мне данные голосом. Ну, как светофор для слепых.
— Занятная ассоциация, давай попробуем. Лестница состоит из пятнадцати ступеней, перил нет.
Грубер кивнул, снова забыв, что Зина не может его видеть и осторожно двинулся вниз, шепотом считая ступени.
— Пятнадцать, что там дальше? Дверь?
— Нет, двери нет, есть какая-то преграда, вроде шторы или занавеса, не могу понять, какая-то тряпка. В пяти метрах впереди.
Грубер на цыпочках прокрался вперед, пока не уперся действительно в занавеску из плотной ткани. Одергивать ее он не решился, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит за этим своеобразным занавесом. До него доносился приглушенный голос, но слов разобрать было невозможно. Поняв, что тянуть дольше нет времени, Грубер уже хотел отдернуть занавес, но тут его внимание привлек слабый лучик света, пробивающийся чуть левее от того места, где он сейчас стоял. Грубер быстро приник к этой маленькой дырочке глазом, в надежде разглядеть, что же происходит, чтобы не переть совсем уж напролом.
Разглядеть ему удалось немного, но и того немногого, что все-таки удалось рассмотреть, хватило для того, чтобы прийти в ярость. Прямо напротив занавеса было расположено приспособление типа дыбы, поставленное вертикально. На этой дыбе, сильно разведя руки и ноги в стороны, висела голая Радистка. К счастью извращенцу не пришло в голову прибить ее гвоздями — руки и ноги были всего лишь прикованы кандалами. Криков не было слышно потому, что рот Радистки был заткнут кляпом. По лицу текли слезы, но видимых повреждений на ее теле Грубер не увидел, поэтому сделал вывод, что Толстый еще не приступил к своим игрищам. Сам Толстый в это время стоял в стороне и едва попадал в поле зрения Грубера. Махно и Снегиря видно не было. Наконец Груберу удалось расслышать, что бормочет Толстый.
— Подождем чуток, когда твой приятель сюда заявится. Тогда повеселимся на славу. Правда сомневаюсь, что вам это понравится, но ничего, главное, чтобы мне было хорошо, — и он мерзко захихикал.
Раз он с кем-то разговаривает, значит, ребята, по крайней мере, живы. Эта мысль промелькнула в голове у Грубера, принося облегчение. Он едва не пропустил момент, когда Толстый появился в поле зрения целиком. Он встал перед Радисткой, спиной к занавесу и весело проговорил:
— Что, подождем? Или твой дружок вас бросил? Молчишь? Ну, помолчи пока. Скоро я тебе ротик освобожу, тогда сможешь вволю покричать. Но тебе не кажется, что он запаздывает. Уже прошло достаточно времени, а я все сигналок не слышу.
— Сигналки? — Грубер мысленно обратился к Зине.
— Ах, да, сигналки, — протянула вредная подружка. — Они на перилах завязаны. Стоило тебе коснуться хотя бы одной и тебя бы демаскировало.
— Но ты сказала... — Грубер заткнулся, стиснув зубы.
— Не принимай близко к сердцу, милый, — проворковала Зина. — Проще было сказать, что перил нет. Чисто инстинктивно ты держался от того края подальше, боясь свалиться в проем, да и руками не лапал всякое. Зачем плодить сложности там, где можно без них обойтись.
— Знаешь, я сейчас пребываю в растерянности, — Грубер внимательно смотрел на Толстого, который в красках расписывал Радистке, что он с ним сделает, когда поймает. — Если бы ты была живая, я даже не знаю, чего мне хотелось бы больше: влюбиться в тебя до беспамятства или придушить с особой жестокостью. Фу, неужели я настолько привлекательный парень, что даже это чмо хочет со мной сотворить такое?
Он ждал момент, когда Толстый встанет так, чтобы закрыть от Радистки то место, из-за которого он должен появиться. Иначе извращенец мог по лицу Кэт определить, что за спиной кто-то есть, и тогда эффект внезапности пропадал, а то, что он смог справится и с Махно, и со Снегирем, говорило о том, что соперник Толстый серьезный.
Но Толстый словно прирос к своему месту. Грубер уже начал нервничать, когда Радистка предоставила ему шанс, закрыв глаза.
Время растянулось словно резиновое: Грубер ощущал каждую секунду. Резко отдернув занавес, он в два прыжка очутился возле Толстого. Тот, почувствовав неладное, резво обернулся. Скорость, с которой он это сделал, поражала. Грубер был прав, это был очень опасный противник. Был, потому что невероятно острый скальпель с безошибочной точность вошел чуть выше верхнего края щитовидного хряща слева и перерезал наружную сонную артерию. Перед тем как Толстый отшвырнул Грубера одним мощным ударом, он успел, повернув скальпель в ране, вскрыть яремную вену и резко выдернуть, расширяя площадь повреждения.
Грубер отлетел от Толстого на несколько метров, ударившись о каменный пол спиной и частично своей многострадальной головой, что привело к секундной дезориентации. Когда же он сумел вскочить на ноги, то увидел, что Толстый все еще каким-то образом умудряется стоять на ногах, пытаясь зажать рану, с недоумением глядя на большую лужу крови у него под ногами.
Грубер поднял скальпель и сделал шаг в направлении Толстого, и в этот же момент извращенец упал в лужу собственной крови. Рисковать Грубер не стал, он подошел и для страховки резанул сосуды еще и справа. Без крови даже на Стиксе даже элитники не выживали. После этого он обвел взглядом большое помещение. За исключением дыбы и стола с пыточными инструментами в комнате находился стул, к которому Толстый примотал Снегиря, совсем как недавно сам Снегирь сделал тоже самое с покойным подельником Толстого.
Недалеко от стула лежало тело. Грубер бросился к нему. Махно лежал на животе, а когда Грубер осторожно перевернул его на спину, то сразу стало понятно, что рейдер, который так долго избегал смерти от лап зараженных, нашел ее в этом подвале в логове тех, кого он при жизни даже за тварей не считал. Из его груди с левой стороны торчало оперение глубоко вошедшего в сердце арбалетного болта. Грубер с полминуты тупо смотрел в мертвые глаза этого человека, который спас ему жизнь, затем аккуратно, словно мог причинить боль, протянул руку и опустил веки, закрывая глаза. Вскочив, он подбежал к Толстому и несколько раз сильно пнул его. К удивлению Грубера Толстый издал булькающий хрип, когда ботинок Грубера попал ему в район печени.
— Да что же ты не сдохнешь никак, сука? — процедил Грубер, хватая топор, валяющийся на полу тут же неподалеку. Видимо топоры Толстому не нравились: он не взял его, когда обчищал номер, и здесь так небрежно бросил. Рубить топором Грубер не умел, но он очень старался. После четвертого замаха голова Толстого отделилась от тела, по которому прошла длинная судорога.