Глава IV. В золотом сиянии
Глава IV. В золотом сиянии
Глава IV. В золотом сиянии
— … девочка. Лучше бы мальчик, — голоса были глухими и тихими. Слова казались невнятными.
— Мальчики обычно не выживают. Это сказано у Альвенца. Женское тело лучше адаптируется. Проверь частоту пульса.
— Все так, как должно быть. Альвенц в своем трактате сказал: «И дыханьем согреет ладонь, если поднести ее близко. И тело невидимый выжжет огонь. Но сердце продолжит биться». Значит, первая стадия прошла успешно. Тело продолжает жить. Сердце продолжает биться и дыхание не прекращалось. Все-таки нам повезло. Мы его неплохо подлатали. У Дилерии, в том отрывке, что у нас есть, сказано, что тело должно быть как «выеденное яйцо». То есть отсутствие «айдоса» в телесном воплощении достигается путем страшных пыток, губящих душу и разум, смертельно не повреждая тела. У нас тело готовое. Откуда, кстати?
— Из поселка на границе. День везли.
— А что с ней? Чумная?
— Не знаю. Досталась почти даром. Я сказал, что тел нужно для экспериментов. Пока приценивался, пульс прощупал. Сердце бьется. Заплатил, все, что затребовали. Ты посмотри, в каком оно состоянии!
— Грязненькое, в крови. Одежда — лохмотья… Нищенка или побирушка.
— Сколько ей лет?
— Примерно пятнадцать.
— Лучше бы мальчика. Дилерия занималась мужчинами. Там намного проще. Сколько времени пройдет, прежде чем мы увидим результат?
— По Дилерии: «Оное тело лежало недвижимым о трех дней. О третий день тело конвульсировало». У Альвенца тело «ожило» через час.
— Зачитай еще отрывок из Альвенца… Там, где изъятие «айдоса» описано! Мне кажется, что мы что-то сделали не так…
— Это? «Сим оболочку заклинаю…»
— Нет, раньше.
— Тихо! У него палец шевельнулся! Вот, шевелится! Альвенц был прав!
— Дилерия писала, что все ее экземпляры были слабоумными. Их приходилось держать в клетке. Принесите ошейник. На всякий случай… Обмотайте его тряпками. Тело не должно повреждаться. Оно очень плохо переносит кровотечения… Наденьте ему на шею петлю.
Кто-то приподнял голову и снова положил, предварительно чем-то щелкнув. И сразу затылок почувствовал что-то болезненно неудобное. Чья-то рука коснулась груди, и захотелось съежиться и спрятаться.
— Держите ему руки! Повязку на глаза!
Знобило. Зубы стучали, и руки сами вцепились в странную штуку на шее. Рывок. Еще рывок!
— Держите руки! — прошипел кто-то, ложась всей тяжестью на тело. Руку схватили за запястье и стали прижимать к столу. На второй уже сомкнулись чьи-то пальцы и ее тянули в другую сторону. Прикосновения этих людей вызывали страшную боль. Стоило им дотронуться до руки, как руку тут же обжигало. Когда боль стала невыносимой, девочка почувствовала, что теряет силы и куда-то падет.
Когда она открыла глаза и вокруг была тьма. Кисти рук затекли, и ребенок попытался ими пошевелить, но их держало что-то по разные стороны от тела. Ноги тоже не слушались. Она висела, словно распятая в кромешной темноте. Темнота и тишина. Нет ничего страшнее. Ослепла! Чьи-то шаги. Топ-топ-топ… Далеко. И снова тишина. Что все это значит? Мир тишины и холода. Снова темнота. Я — это я. Я — это…
* * *
Она не услышала, как открывается дверь.
— Я — это я, — твердило что-то в беззвездной темноте сознания.
А потом был странный шорох и руки освободились одна за другой. Но пальцы не сгибались, и руку было трудно даже приподнять. Ноги стали свободными через мгновенье, и тело медленно и бессильно соскользнуло на холодный пол.
Странный шорох. Она не слышала, чтобы кто-то ходил рядом, но чье-то глубокое дыхание было совсем близко. Прикосновение к щеке не принесло боли. Грязненькая девочка с завязанными глазами сглотнула и застыла, стараясь не дышать. Чьи-то тонкие, холодные пальцы скользнули к ошейнику и сломали его, словно он был сделан из сухого дерева.
— Ты меня понимаешь? — прошелестел мужской голос в тишине.
— Да… — голос девочки на некоторых нотах отдавал в небольшую хрипоту, словно был сорван.
— Как тебя зовут, прелесть моя? — тихо и нежно спросил голос.
— Я… не…
— Не помнишь своего имени? — в голосе не было удивления, скорее смесь искреннего сожаления и сочувствия.
— Имя? — девочка шевельнула губами, очевидно пытаясь найти ответ на этот странный вопрос.
— Я сейчас сниму тебе с глаз повязку. Только ты пока прикрой их, а то будет неприятно. Ладно?
Теплые руки скользнули по волосам, и повязка перестала давить. Но открыть глаза ей было страшно.
— Потихоньку… Потихоньку… — кто-то нежно гладил голову и шептал на ухо.
Сначала тонкая щель света. Девочка распахнула глаза, и тут же всхлипнула, зажмурившись:
— Больно…
Она щурила глаза, открывая их осторожно, а когда открыла полностью, дыхание ее перехватило.
Сначала был свет. Кроме него в этом мире не было ничего. А потом в мягком сиянии стало вырисовываться лицо. Оно было невероятно красивым. Казалось, все сверкающие на солнце пылинки, что витали в воздухе, были созданы для того, чтобы подчеркнуть золото вьющихся волос, а падающий из окна свет отражался в дивных глазах. Они были двухцветные. У самого зрачка рисунок алым солнцем расходился в голубое небо, и влажный светлый блик плыл маленьким облачком. Дивные, дивные глаза. Полные, красивые губы улыбались, а на щеках были видны ямочки.
Если бы кто-то зашел в залитую золотым светом комнату, то увидел бы странную картину: худая, босая и грязная девочка, в мешковатом подобии одежды, неуклюже сидела на полу. Напротив нее на коленях стоял изящный юноша, в серой тунике, с алым шитьем и серых штанах. Обут он был в сафьяновые невысокие сапоги. На шее у него был повязан алый платок, скованный тяжелой увесистой брошью.
Они были похожи на персонажей разных картин, по воле безумного художника, встретившиеся на одном полотне.
Девочка хотела поднять руку и протереть глаза, но не смогла даже пошевелить пальцем. У нее противно защипало в носу, а в горле встал огромный ком, который невозможно проглотить, губы некрасиво задрожали, а глаза покраснели и…
Улыбка исчезла с лица прекрасного юноши, и он ловко выхватив серый шелковый платок из рукава, начал спешно оттирать лицо девочки. Может юноша не переносил девичьих слез, как это делает большинство легкомысленных мужчин? Сомневаюсь. Возможно, он видел их впервые? Нет, за такими красавцами, обычно тянется шлейф разбитых сердец. А там и слезы и уговоры, и страстные признания и душещипательные откровения… Тут дело вовсе не в этом. Просто вместо прозрачных слез по щекам девочки текла самая настоящая кровь. Юноша тщательно стирал ее и негромко сквозь зубы ругался:
— Угробили ребенка… — он комкал в руке серый платочек с багровыми разводами.
Кровь густо стекала девочке на подбородок.
— Успокойся, солнышко мое… Ну не плачь, радость моя… Тише-тише, мой…э…. птенчик… Дивайн их побери! — юноша закатил глаза к алебастровому потолку, — Я бы их поубивал! Это я не тебе, рыбка моя… Не плачь… Не нужно… Тише-тише… Тишшшше…
Юноша понизил голос до шепота, а потом тяжело вздохнул.
Девочка постепенно успокаивалась. Раздавались лишь отдельные горькие всхлипы. Она подняла недоверчивые глаза на утешителя.
— Как тебя зовут? — спросила она, отшатнувшись всем телом от протянутой в очередной раз руки с зажатой алой тряпочкой.
— Шаэсса, — облегченно улыбнулся юноша, окончательно вытирая ей лицо и поправляя ее спутанные волосы, — А ты вспомнила свое имя?
Тишина.
— Ну не надо так на меня смотреть! Я не кусаюсь! Я пока воспользуюсь твоей беззащитностью и все-таки уберу волосы у тебя с лица. Девочки должны быть красивыми.
Юноша со странным именем Шаэсса, спрятал платок в рукав.
— Я — это я, — уверенно сказала девочка, совсем не детским голосом, пытаясь снова пошевелить руками. В этот раз более успешно. Правая рука начала слушаться, а левая странно колола и была какой-то чужой.
— Такое бывает, когда не помнишь своего имени, — таинственно улыбнулся Шаэсса, — А что мне будет за то, что я тебе его напомню?
— Ты его знаешь? — удивленно спросила пленница.
Шаэсса с улыбкой закивал.
— А что ты хочешь за это? — осторожно поинтересовалась девочка.
— Ой! Если так ставить вопрос — не расплатишься. Я могу потребовать многое! Как там, в сказках? Вечное служение, душу или что у тебя есть, а ты об этом еще не знаешь! — улыбка Шаэссы стала еще шире. Ему самому понравилась своя шутка.
— Тогда я отказываюсь! — категорично заявила девочка, — У меня ничего нет, а душу я никому отдавать не собираюсь!
— А если я тебя попрошу, чтобы ты не плакала больше, тебя это не сильно затруднит? — Шаэсса погладил худую грязную руку ребенка. Девочка едва заметно кивнула. — Я согласна… — прошелестел ее голос.
— Тебя зовут Алетиш. А-ле-тиш. Запомнила? Ну, разве ты не прелесть? Сейчас я уйду, а сюда придут хорошие люди. Они помогут тебе раздеться и искупаться. А потом я вернусь, — Шаэсса развернулся и встал. У белоснежной двери он оглянулся с радостной улыбкой, и исчез.
* * *
Алетиш усадили в чан с горячей водой и долго терли две молчаливые женщины в некрасивой белой одежде. А потом одна из них деревянным гребнем пыталась расчесать спутанные волосы, пока вторая чем-то твердым скребла ее пятки.
— Мне больно! Не надо! — резко сказала девочка, когда женщина дернула непослушную прядь сильнее обычного. Женщина не ответила, но продолжила терзать узел. Отчаявшись распутать, она намазала волосы чем-то вонючим и слила на них воду. Потом снова мазали, а потом снова сливали. Перебрав несколько влажных прядей одна из женщин покачала головой. Другая взяла в руку большие ножницы и поднесла их почти к самым корням. Первая снова покачала головой.
— Не порти волосы. Срежь только тот колтун, — сказала первая грудным голосом.
— Что ты делаешь? — с ужасом выкрикнула Алетиш и попыталась встать, но лишь расплескала воду.
Женщина молча пыталась отрезать волосы почти под самый корень. Девочка дернулась и напоролась рукой на острие ножниц. Боли не было, но из распаренной царапины потекла кровь. Одна из женщин быстро выбежала из комнаты, а та, которая стригла, выронила ножницы на ковер.
Дверь открылась настежь, впустив немного холода. На пороге стоял Шаэсса. Он подошел и бросил взгляд на испуганную женщину, которая стояла словно кладбищенское изваяние. У ног ее лежали раскрытые ножницы с несколькими каплями крови на лезвиях. Шаэсса резко перевел взгляд на девочку, с ужасом рассматривающую неглубокую царапину на запястье.
Он несколько раз глубоко вздохнул, а потом что-то негромко сказал женщине, указав глазами на дверь. Та выбежала. Тем временем юноша сорвал с постели одеяло и выхватил девочку из воды. Она уже сидела на огромной кровати, кутаясь в покрывало и прижимая раненую руку к груди. Шаэсса откинул свои волосы назад, а потом, закусив губу, попытался деликатно осмотреть рану.
Дверь открылась снова, и вошел немолодой мужчина со стриженой бородкой и худая женщина с темными кругами под глазами и с корзиной, прикрытой белой тканью. Шаэсса отошел в сторону.
Мужчина взял ребенка за руку. Девочка вырвала ее с диким криком:
— Жжет!
Шаэсса вопросительно взглянул на мужчину.
— Отторжение, — глухо сказал чародей.
Маг попросил, чтобы девочка сама держала руку раной вверх, а сам пальцами в воздухе начал чертить невидимые знаки. Через секунду чародей нехорошо вздрогнул, резко подался назад.
— Отторжение и отражение. Сестра, пробуй ты.
Женщина молча открыла корзину и начала растирать в пальцах странную траву. Девочка смотрела на это, словно завороженная. Она спокойно подала руку, не отрывая глаз от лица женщины. Странная дымка поползла со всех углов огромной светлой комнаты. Дымка постепенно убирала из поля зрения все ненужное, несущественное, оставив лишь лицо травницы, которая бережно втирала желтоватый сок растения в рану, а потом аккуратно заматывала длинной тонкой полоской материи.
— Больно, Алетиш? — участливо спросил Шаэсса, присаживаясь рядом. Дымка быстро рассеялась.
Девочка до сих пор не могла привыкнуть к этому имени… Странно…
«Тишина. Только что вся комната была наполнена туманом, а сейчас его нет. Кажется, его вижу только я. Женщина исчезла, а на руке появилась повязка…»
— Если ты не будешь ничего говорить… — серьезно начал Шаэсса, — то я на тебя обижусь.
— Шаэсса, я хотела спросить, а где мы находимся? Как называется это место?
— Это — ЭнгъЯрд, столица людей Анвеора. А мы сейчас находимся в Обители Света. Это храм, построенный в честь Анвеора.
— Мне это слово знакомо… Анвеор… — Алетиш зажмурилась и попыталась вспомнить.
— Я потом тебе о нем расскажу… Это был великий человек. Он совершил много подвигов, поэтому в его честь построили этот храм. Это было давно, поэтому Анвеора нет в живых. Но память о нем хранится, — ответил Шаэсса.
Дымка опять поползла по комнате от окна и до кровати. Вокруг, куда не глянь, было молочно-белое марево.
— Мне как-то странно… Словно… Словно тепло разливается по телу. Хочется откинуться на подушки и лежать, закрыв глаза. А еще хочется, чтобы задернули шторы… Не обижайся.
Взгляд юноши упал на алую повязку. Не помогает! Кровь продолжает идти.
Шаэсса размотал повязку и сморщился при виде кровоточащей раны. Кровь не хотела останавливаться и продолжала бурыми нитями стекать вниз. Шаэсса оторвал край простыни, долго смотрел на него, а после бережно замотал рану. Пока он разглядывал кусок материи, Алетиш почувствовала, как вокруг них снова сгущается сероватый туман. Он исчез так же внезапно, как и появился.
— Надеюсь, поможет. Белье завтра должны поменять. Ты, кстати, не голодна? — задумчиво произнес Шаэсса, аккуратно завязывая неровные концы повязки.
— Я не знаю… — рассеяно теребя бантик повязки, произнесла Алетиш. — А вот пить хочу страшно…. Немного колется…
— Я принесу воды. Не развязывай.
Девочка принялась разглядывать фрески на стенах. На стене напротив кровати была изображена битва. Темно-серое небо в рыхлых облаках. Солнечный свет озарял только одну сторону картины, а с другой был непроглядный мрак. Света становилось все меньше. Это было видно. Светлые фигуры застыли в решительности, заслоняясь от страшных ударов тьмы. Их было немного, но было видно, что они готовы стоять до конца. Вокруг лежали горы трупов, прямо друг на друге. Было видно, что Свет обречен. Но он умирал с гордо поднятой головой. Горели в лучах солнца кольчуги и блестели, словно зеркала, щиты. Стало понятно, что как только в небе исчезнет последний лучик, из обессиленной руки последнего защитника света выпадет окровавленный меч. Над полем битвы летали черные птицы. Создавалось ощущение, что они кружат, высматривая и выжидая чего-то. Например, свежей человеческой плоти. Алетиш видела, как огромная черная птица спикировала вниз, присев на тело павшего воина Света, долго что-то клевала там, где у покойного было лицо. В ее клюве были видны кровавые куски кожи, а потом она мигнула желтым глазом и взлетела, забив огромными крыльями по блестящей кольчуге. В ее глазах был голод…
— Вот, — сказал голос над ухом.
Алетиш вздрогнула и отпрянула. Шаэсса с видом знатока начал озвучивать меню.
— Я не знаю, что это, но меня уверяли, что это съедобно. Бульон с пряностями… Сам не пробовал. Но, думаю, что очень вкусно. Это у нас что? А! Вода с травами. Вполне неплохо. Только горчит. С чего начнешь?
Алетиш протянула руку за ложкой и тут же выронила. Пальцы просто не смогли удержать изящную серебряную ложечку.
— Так, никаких слез. Это пройдет. Сейчас я поднесу тебе стакан…. Вот… Не торопись… Ну, разве ты не прелесть? Переходим к следующему этапу. Открывай ротик. Открывай ротик, кому говорю! Вот! Погоди, сейчас залезу на кровать с ногами, чтобы сподручнее было. Жуй! Следующая ложка. Ну как? Жуй тщательнее. Не торопись! Так! Куда отвернулась?