Глава III. Ведьма
Девочка старалась успеть до заката, ведь мать должна вернуться с ярмарки, а Блисс даже не принесла воды и не согрела ее. Она бежала, задыхаясь, цепляясь за ветки, опираясь на стволы деревьев. Что это было? Кем был этот странный человек? Она до сих пор видела его розовые глаза перед собой в первых отблесках заката. Почему он не посмотрел на нее? А вдруг все это приснилось ей? Наверное, она на самом деле такая некрасивая. Мама права. Ее жизнь пройдет здесь. Она состарится, умрет и будет похоронена на сельском кладбище. И никто никогда не придет, чтобы положить цветы на заросшую травой могилу. Есть люди, у которых великая судьба, а есть люди, жизнь которых пройдет незаметно. Пусть падают осенние листья, пусть летят белые снежинки, а потом розовые лепестки. Ничего не меняется. Все та же изгородь. Все те же поля. Все те же маленькие домики. Каждый год спрашивать судьбу, а потом ждать, что сбудется? Сегодня странный день, сегодня люди видят нечто, о чем никогда нельзя рассказывать. Говорят, если это — хорошее, то стоит завязать узелок и сказать: «Узелок свяжется — судьба сладится». А если плохое, то нужно нашептать на камень и бросить в озеро. Интересно, это — хорошее или плохое? Плохое, наверное, потому, что девушка была мертвой. Потому, что все вокруг было таким грустным и унылым. Может, стоит бросить камень и сказать: «Что почудится — то не сбудется!». Но взгляд незнакомца ранил ее больнее, чем мог ранить нож. Он просто смотрел сквозь нее. Наверное, судьба Блисс такая же туманная, как безлиственный лес, такая же грустная, как лицо мертвой и такая же жестокая и равнодушная, как глаза… Почему у него такие глаза? Если он пришел на могилу к человеку, которого любил, почему в его глазах было столько ненависти и зла? Если он ее ненавидит, то почему приходит к ней, почему целует? Блисс отдышалась, опершись на изгородь. Солнце еще не село, значит, прошло меньше времени, чем она подумала. Девочка набрала воды и занесла в дом. В желтоватой воде плавал осенний листик. Он был желтый и маленький. Блисс аккуратно вытащила его и задумчиво повертела в руках. Она вспомнила историю, которая была рассказана бабушкой Аники давным-давно. Тогда бабушка Аники была еще живой, а Аника была маленькой девочкой с веснушчатым носом и волосами, как лен. Они сидели вместе с Блисс на корточках и играли «в зверя». У Аники еще была кукла из тряпок, разукрашенная угольком, а у Блисс была деревянная лошадка. Но Блисс говорила всем, что это — волк. Она раскладывала зеленые листики на полу и говорила, что это — лес.
— Ба, расскажи сказку про зверя… — нудила Аника.
— Да ты ее каждый раз просишь… — ворчала бабушка.
— Это — моя любимая сказка…
— Ну, значит, слушайте. Жил-был один король. Была у него красавица дочь. Черные волосы, белая кожа, тонкий стан. Она была такой красивой, что люди даже боялись поднимать на нее глаза. Отец гордился ею больше, чем своим сыном. Сын его был слабым, хитрым и жестоким. Вот.
Сидела однажды дева во дворцовом саду и услышала голос:
— Королевская кровь… Королевская кровь….
Королевна не испугалась и ответила:
— Если ты жаждешь моей крови, то сначала отведай меча моей стражи!
— Я не хочу твоей смерти. Роди мне сына, — сказал мужской голос и ей на встречу вышел зверь. Королевна ахнула:
— Ни за что!
— Я хотел дать тебе власть. Но ты отказала, даже не выслушав. Я хотел дать любовь. Но ты отвергла ее, даже не узнав о ней. Против воли твоей станешь матерью. Против воли твоей будешь нянчить моего сына. Я назову тебе мое имя. Но ты не смеешь никому сказать его. Как только скажешь — умрешь.
Зверь назвал свое имя и королевна заплакала.
— Стань матерью нашего ребенка, супротив отцовской воли, вырасти — выкорми.
И зверь исчез.
Понесла королевна дитя. Отец в гневе, чуть не убил ее. Однако, успокоившись, решил: «будь, что будет». В положенный срок родила королевна мальчика. Повитуха тогда поседела, а мать чуть не умерла от ужаса. Дитя было нечеловеческим. Родился он уже с клычками, которые на верхнюю губу налазили. А в глазах было нечто такое злое, что даже мать поначалу боялась в них смотреть. Хотели завернуть его в тряпку и сжечь, да королевна закричала:
— Не делайте этого!
— Скажи имя отца этого ублюдка! — гневно сказал король, держа сверток над камином.
— Не могу! Только пощадите его! Дайте выкормить-вырастить!
— На, пусть живет твое отродье… Покуда не подрастет. В темную башню ее и ее «зверя».
Сидит королевна в башне, поет колыбельную сыночку и плачет. Прожили они так год в темноте на хлебе и воде.
Позвал однажды король слуг и попросил привести дочь и внука.
Вышла королевна, красивая, как и прежде, только страшно бледная. Бедняжка света белого с год не видела. А с ней дите малое. Малое да страшное.
— Так вот, как ты выглядишь теперь, старый король, — насмешливо сказала королевна, щуря глаза, — Значит, вот как ты внуку рад. Вывел нас всему свету на посмешище?
— Подрос твой уродец. Надеть на него ошейник да посадить на цепь. Пусть людей пугает….
— Не стала бы я это делать, — мать улыбнулась и посмотрела на венценосного отца, — Он станет королем. Твоим наследником.
— Не бывать такому! Убить отродье! — вскричал король, и у горла ребенка сверкнул меч.
— Остановись! — сказал мать, вздрогнув, — Я скажу тебе имя отца его. Мне велели его не говорить, но я скажу. Только пообещай мне, что вырастишь внука, чтобы со мной сейчас не случилось.
— Обещаю. Угол мы ему найдем.
И сказала тогда мать заветное имя и упала замертво. Так отдала она свою жизнь за жизнь сына. Долго смотрел король на дитя. Не верил он словам дочери, да дал обещание. Услал он ребенка подальше. Только изредка гонцы приезжали и привозили вести о внуке. Чувствует король, что смерть уже ждет его. И вызвал тогда он сына своего и внука. Внуку тогда было двенадцать лет. Пришли люди, привели мальчика в черном капюшоне на голове. Хотел мальчик снять, да старик-король запретил.
— Старый я стал. Трон мой опустеет. Кто займет его — не ведомо. Хотел бы я отдать его сыну, да закон говорит, что есть у меня и внук. Пусть бастард, да родной по крови. И решил я. Пусть судьба и провиденье рассудят вас. Выполните мое желание. Видите перстень на руке моей. Будет он завтра брошен в море. Кто достанет его — тому править. Такова моя воля.
Утром старик-король восседал на троне и смотрел на все с балкона древнего замка, который стоял на отвесной скале. Внизу бушевало море. Сын и внук стояли на отмели и ждали начала испытания.
Бросили перстень в волны с балкона. Окунул сын руку в воду — достал перстень. Он принес его королю и говорит:
— Магии учился я все эти годы. Я попросил волну вернуть мне перстень.
— Ну, значит вот он, новый король! — с облегчением выдохнул старик.
— У меня тоже есть желание попытаться, — насмешливо сказал Зверь в капюшоне. — Бросьте перстень в воду.
Придворные пожали плечами, и бросил перстень старый король.
— Жаль перстня, — промолвил он угрюмо.
Зверь встал, и все вдруг почувствовали необъяснимый страх. К нему потекли отовсюду черные ленты тьмы. Когда они рассеялись — на ладони его лежало два одинаковых перстня.
— Вот — тот, что ты бросил, король, а вот тот, что ювелиры делали для моего дяди целую ночь. Глупо просить у моря. Я никогда ничего не прошу. Я беру силой.
Задумался король тогда. Сын его в магии не силен, а у мальчика талант невероятный. Что лучше — слабый король-человек, или могущественный король — чародей? И решил тогда король мальчика выучить, как следует. Лучшие маги королевства дивились его таланту. Внезапно умер от неизвестной болезни дядя мальчика. Вскорости умер и старый король. В день его смерти единственный наследник престола стоял подле смертного одра и усмехался. На следующий день Зверя короновали.
А потом издал Зверь первый указ. Он перевешал всех, кто не высказывал должного ему почтения. Обезглавил он и всех советников короля. Он вешал, топил, казнил и убивал всех, кто осмелится поднять на него глаза. А потом он стал рыскать по близлежащим селам и красть маленьких детей на съедение. Ибо отцом его был сам Явел, темный Бог смерти. Говорили, как находят растерзанные тела в лесу, близ деревни, так сразу жертву Зверю несут. Ягнят, телят, а иногда и детей малых, непослушных. Ибо не человек он. Еще мне мать говорила, чтобы в лес я не ходила одна. Не приведи Асто и Ари!
И бабка, как обычно, требовала, чтобы дети сложили руки и произнесли: «Свет есть во мне».
Блисс сидела и размышляла, почему именно эта сказка пришла ей на ум. Верно, тот человек имел что-то злое и холодное в своем взгляде, как у зверя, а мертвая женщина могла оказаться его матерью. И вовсе нет! Эта сказка такой же вымысел, как и другие сказки бабушки Аники: про девочку — невидимку, про говорящий листок клеэля, про волшебный колодец и про голоса на озере. Просто красивая сказка.
Дверь со скрипом отворилась, и в дом зашла уставшая мать. В руках у нее была старая корзина, накрытая серой тряпкой.
Мать поставила ее на стол. Не успела она присесть с дороги, как в дверь застучали. Барабанили и в окошко. Солнце неумолимо ползло к закату.
— Аника рожает! Скорее, Нарин! — прошептала запыхавшаяся мать Аники.
Мать молча взяла узелок с травами и вышла. Блисс сидела и ждала. Она не трогала корзину и даже не пыталась заглянуть туда. Время ожидания тянулось долго-долго. Видно было уже половину солнца и все вокруг было розоватым, как глаза, вселяющие страх и надежду, ненависть и… любовь.
Внезапно дверь распахнулась, и в избушку вошли люди. Далья, мать Аники, с опухшим красным лицом, отец Аники, сутулый и молчаливый, и почти все село. Блисс затравленно озиралась по сторонам. Матери среди них не было.
Девочку цепко схватили за руку и поволокли на двор. Кто-то монотонно бубнил: «Свет горит в сердцах наших. И разум наш, очищенный от тьмы, созерцает блаженную истину. Я вижу, ибо видит сердце. Я слышу, ибо слышит сердце. Свет очищает душу». Это было похоже на странную игру. Солнце почти село. И лишь тонкая полоска напоминала о том, что когда-то был день. Блисс упиралась, но ее грубо тащили. Кто-то кричал, кто-то истерично смеялся. Неподалеку горели костры и факелы. Блисс волокли, а потом отпустили перед чем — то накрытым одеялом. Мать Аники рыдала, Далья обнимала ее за плечи.
Блисс вздрогнула от неожиданности, когда отдернули покрывало. На рогоже лежала бледная Аника с закрытыми глазами.
— Смотри, проклятый бастард, — кто-то ткнул ее лицом прямо в Анику, — что твоя мамаша с ней сделала!
— Она не смогла бы родить и медленно и мучительно умирала! Я говорила, что ей нельзя поднимать тяжелое! Говорила! — надрывно крикнула Нарин с веревкой на шее, конец которой был привязан к оси телеги. Ноги у Нарин были связаны. Руки тоже.
— Где та трава, что ты дала моей дочери, Нарин! Я дам ее твоему бастарду! — мать Аники орала и билась на руках у Дальи. Отец Аники стоял в стороне и прикрывал лицо руками, — Отвечай! Ведьма!
— Да! Нарин — ведьма! Она наводит порчу на нашу семью! Я видела, как Нарин рисовала на дороге, где мы только-только прошли, темные круги.
— Ложь! — выкрикнула связанная Нарин. Блисс сидела рядом с матерью и пыталась понять, что произошло со всеми людьми, которых она знала много лет.
— А я видела, как она что-то закапывала у дома. С тех пор мне не урожай! Что ни год, то напасть! — истерично вопила Лерина, жена трактирщика. Давным-давно она угощала маленькую Блисс яблоками, пока Нарин сидела с больным сыном Лерины, как раз в канун Зимодня.
— Клевета, — с хрипло сказала Нарин, дернувшись вперед.
— А я видела, как она в лесу, промеж деревьев зверем рыщет! Взаправду видела! — визжала Шали, жена лесоруба.
Когда ее муж болел всю зиму, Нарин использовала почти все возможные целебные отвары, чтобы поднять его на ноги. Шали тогда сама вырезала игрушку для Блисс — ту самую лошадку, с которой так любила играть девочка.
— А я видела, как она отравляет колодец!
— Поклеп, — слабо прошептала Нарин, — Ложь…
— Дитя мое, — кто-то дернул Блисс за руку. — Скажи, что делала твоя мать? Не бойся.
Кто-то прислонил к ее губам холодный символ Света. Все глядели только на нее. Девочка стояла и смотрела то на мать, то на застывшую толпу.
— Не бойся. Если ты все расскажешь, то мы тебя отпустим!
— А маму? — тихо спросила Блисс.
— И маму. Только если ты скажешь правду, дитя мое. Не видела ли ты, как мать колдует? Не отрицаешь ты, что мать твоя ведьма? Да или нет? — толпа вокруг сомкнулась, не давая ей пройти.
— Нет… — тихо прошептала Блисс и закрыла глаза.
— Вот видите. Дите говорит правду. Я спросил ее: «не отрицаешь ли, что твоя мать ведьма?» И что она ответила? Вы все свидетели! Нет, она не отрицает! Ведьма!
— Моя мама не… — Блисс бросилась к матери и упала ей на шею.
— И девчонку тоже сжечь! Пусть вас не остановит, что это ребенок! Она такая же ведьма!
— Я все это делала! Сознаюсь! Я портила урожай! Я сидела у трона Черного Принца и поклонялась ему, как Богу! Я отдала ему свою душу! Он обещал помочь мне в моих злых деяниях, — внезапно громко произнесла связанная Нарин, — Эта дурочка не хотела мне помогать, так я ее опоила и околдовала. Свет еще живет в ней, я не смогла вытравить его из нее. Убирайся, от меня! Прочь! Мерзкая светлая дрянь! — хрипло гаркнула Нарин, но в ее глазах не было ненависти. В них было столько любви, сколько Блисс не видела никогда в жизни!
Сейчас Нарин больше всего на свете хотела спасти дочь. Он готова была признаться в чем угодно, лишь бы не тронули Блисс.
— Тьма тебя побери! Убирайся к своему поганому Свету! Пусть он тебя защищает! — кричала Нарин, а по ее щекам текли слезы.
— Нарин! Какой он, Принц Дома Тьмы?
— Страшный, как смерть! У него глаза, как пламя, горят на лице, похожем на маску! У него вот такие клыки! Он ими разрывает человека пополам! А когти у него… — брызгала слюной Нарин, отчаянно дергаясь всем телом. — У него трон, из человеческих костей! Весь пол в замке усыпан черепами…
Нарин сглотнула и обвела глазами толпу.
— За что ты продалась, Нарин? — в голосе одного из стариков звучало презрение.
— Он обещал мне власть! — громко выкрикнула Нарин. На ее лице было мучительное страдание.
— Мама… — прошептала Блисс, захлебываясь в рыданиях. — Не говори… Ничего им не говори…. Мама… Они сделают тебе больно…
— Заткнись, отродье Света! — мать отшатнулась от нее, с маской отвращения, — Он вам отомстит! Всем! Вы умрете! Все! Все! Все!
Нарин хрипло рассмеялась и посмотрела на побледневшие лица. Черты ее были искажены ненавистью. Блисс пыталась заглянуть матери в глаза, но теперь в свете факелов они казались нечеловеческими, звериными, безумными. Блисс чувствовало, что все плывет перед нею. Факелы сплетаются в одну светящуюся нить, лица укрывает туман, а звуки исчезают в звенящей тишине. Только последний луч уходящего солнца заставил ее взглянуть в небо. Луч скользнул прямо по деревьям и исчез в лесу. Надежды больше нет…
— Вырежьте старой ведьме язык, а то она нас околдует! — кричал кто-то, разрывая тишину. — Привяжите ее к конскому хвосту! Дайте в руки метлу. Пусть полетает напоследок!
Мать посмотрела на Блисс и что-то произнесла одними губами. П щекам Блисс текли горючие слезы.
— Эта маленькая тварь — дочь Темного Принца! — орали люди вокруг.
Блисс подняли и насильно поставили на ноги. Все плыло перед глазами. Это — просто сон. Дурной сон. Стоит лишь проснуться и все будет хорошо!
Кто — то ударил Блисс по лицу наотмашь. В голове страшно зазвенело. Из носа брызнула кровь. Дышать стало трудно. Блисс слизывала кровь, но она все текла. Девочка почувствовала страшную слабость и упала.
Ее снова подняли и снова ударили. Блисс не успела вздохнуть и закашлялась. Волосы облепили лицо, и она почти ничего не видела. Девочка шмыгала окровавленным носом. Одна щека пылала, а скула нестерпимо щипала. Кто-то схватил ее за волосы и бросил на землю:
— Ведьма! Такая же, как и мать!
А потом была темнота и боль. Блисс открыла глаза, чтобы увидеть, как ей тычут факелом в лицо, и снова забылась. Она почувствовала, как ее куда-то волокут. Блисс чувствовала ветки и камни, впивающиеся в спину. Опять темнота. А потом она приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как к лицу приближается нож. Он сверкает лезвием почти у самой щеки. Но нож ползет все ниже ужасным осколком льда и разрывает болью живот. Озноб. Во рту стоит привкус крови. Кто-то ударил ее кулаком в грудь, и она снова провалилась во тьму. Потом удар по животу. Блисс смотрела в небо стеклянными глазами. А потом она поняла, что умирает. Она чувствовала, как постепенно уходят ощущения, как постепенно покидает ее осознание того, что она человек. Было падение. Плавное и необратимое. Словно тонешь в глубине ночного неба, которое отражается звездами в воде. Все плыло пузырьками воздуха вверх, а внизу была тьма. Блисс уже почти не видела цветных отблесков мира, которые вертелись, словно ворох осенних листьев, поднятых ветром. «Свет есть во мне»… Но вместо света в темноте своего сознания она увидела непроглядный мрак. Отсюда нет дорог. ««Блисс» означает «счастливая»!» — вырвалось каскадом светящихся пузырьков. Но имя не принесло счастья. А может, это и есть счастье в жизни — умереть? Почему-то в последний миг жизни к ней пришла тьма. Не свет… Тьма! Убирайся вон! Блисс ударила рукой по бездне. Тьма сплелась вокруг ее руки, как клубок змей. «Свет есть во мне»… Она поняла, что можно больше не дышать. Так даже легче. Не болит раздробленная грудная клетка. Так и вправду легче. Перед смертью люди молятся богам. Кому молиться ей? Блисс увидела во тьме призрачное сияние странных глаз. Пусть Он будет моим Богом. И Тьма взглянула на ребенка глазами цвета закатного неба.