Пришлось скрывать и мне. О, как же это невыносимо — когда тебя всё время тянет к любимому словно магнитом, но ты должна не только сдерживать внешнее проявления этого, ты должна постоянно контролировать себя, чтобы даже не попадаться ему на глаза чаще обыкновенного. Много раз у меня возникало желание открыться ему и покончить с этим мучением. Но я боялась. Боялась навсегда потерять и связь с ним, и возможность заниматься наукой в стенах академии.
Читая личные записи Ромиуса, которые он вёл с самого начала изучения своей профессии, я постепенно выяснила, что они смолоду очень дружили — Ромиус, Цертт и ещё Валент. А потом в их дружбу вмешалась женщина по имени Оксандра, которая полюбила Цертта и которую полюбил Валент, и что-то произошло. Ромиус не писал прямо, и я сделала выводы из разрозненных замечаний, что он посвятил много времени созданию какого-то артефакта, который, оказалось, сыграл роковую роль для друзей. В результате его применения Оксандра погибла, Валент вскоре исчез, а Цертт вместо любимой им целительской магии обрёл дар некроманта, за что он сильно обозлился на мёртвую уже Оксандру и на саму любовь, ломающую жизни.
Господин Молинн видел мой неиссякающий интерес к науке, не видел моей любви к нему, и доверял мне. Он даже показал мне первые смешные артефакты, созданные лично Ромиусом — например, артефакт, заставляющих молчать всех птиц, пролетающих или сидящих на ветках возле лесной полянки, на которой Ромиус изволил порой дремать. Впоследствии, когда я закончила читать записи Ромиуса и изучила все имеющиеся у нас выдающиеся научные труды по артефакторике, я поняла — мне практически уже нечего делать в этой науке, кроме как поддерживать собой её существование. Но не развивать её. Я могу лишь создавать копии тех артефактов, что были созданы до меня, изучать их, а придумать что-то своё, такое, что я могла бы предложить всему миру, у меня не получалось. Это вызвало разочарование.
И тогда я решила совершить свой научный прорыв. Мне захотелось, чтобы Цертт хотя бы с тенью того же доброго чувства, с которой он упоминал имена Ромиуса и Валента, упоминал и моё имя. Я захотела стать чем-то большим, чем практикантка магической академии.
Есть одна загадка, до сих пор не разгаданная нашей наукой — оракул. Расположенный в малонаселённых джунглях объект в форме наполненного водой колодца, который может показать смотрящему в его водную гладь то, что пожелаешь. Или того, кого пожелаешь. А может и не показать — никому не известно заранее. Рядом с объектом живут недружелюбные аборигены и они редко допускают до оракула посетителей. И уж тем более — не позволяют его исследовать. Поэтому до сих неизвестно, что из себя представляет этот оракул — случайное природное создание самих магических стихий или это древнейший артефакт, сделанный гениальными магами, когда-то жившими на нашей планете? Для артефакторики этот вопрос является очень важным, и человек, получивший ответ на него, навсегда войдёт в анналы истории науки всего мира.
Недавно я получила согласие своего любимого ректора на экспедицию. Уезжая в одиночестве в этот опасный путь, я решила оставить в академии две вещи — свой слепок памяти и самостоятельно сделанный артефакт из камня, синхронизированный своим сиянием с биением моего сердца. Слепок памяти я оставлю на случай, если не вернусь — пусть его когда-нибудь разблокируют, и память обо мне ещё поживёт в чьей-то душе. А "сердечный" артефакт я оставлю Цертту — чтобы он знал, что моё сердце продолжает биться. И может быть, он поймёт, что это сердце бьётся для него.
Вот и всё, я полностью готова. Сейчас сделаю слепок памяти, вручу камень-сердце Цертту и надолго покину стены родной академии. Перед отъездом навещу родных и попрощаюсь с ними тоже. Если всё же со мной случится непоправимое, я прошу того, кто прочтёт мою память — пожалуйста, скажите Цертту Молинну, что практикантка Арнель Бринн очень любила его. Прощайте".
Открываю глаза. Память Арнель медленно уходит от слияния со мной в категорию просмотренных фильмов или прочитанных книг. Только идеально запомнившихся.
— Что вы чувствуете, леди? — обеспокоенно спросил целитель.
— Чувствую — себя, доктор, — усмехнулась я повторению ситуации.
— Ну? Скажешь что-нибудь? — спросил меня Цертт по-хидейрски.
— Скажу… что мне, похоже, больше нет нужды быть студенткой академии магии. Я её успешно закончила. Только что. Можешь с чистой совестью выписать мне диплом.
— Тогда вставай и начинай заниматься делом, — сварливо приказал Цертт, не отреагировав на моё подначивание.
Когда мы возвращались с ним к его дому, я спросила:
— Ты ведь знал, да, что Арнель Бринн любила тебя? Конечно, знал.
— Конечно, знал, — повторил за мной Цертт, — Она не первая. И, боюсь, не последняя.
Я не стала задавать ему вопроса "Почему ты не дал шанса Арнель?" Мне и так было всё с ним ясно — позволь он открыться ей, и её постоянно выражаемые чувства будут мешать ему спокойно жить и работать. Он позволял ей находиться рядом с собой только до тех пор, пока она скрывала свою любовь. Жестоко? Но его тоже можно было понять.
Поэтому я только вздохнула. Было безумно жаль эту девушку, такую умницу и так настрадавшуюся, а главное, не дожившую до встречи со своей настоящей взаимной любовью… Интересно, она хоть успела разгадать загадку оракула?
— А как скоро после её отправки в экспедицию перестал сверкать её "сердечный" артефакт, который она тебе оставила?
— Где-то через неделю после этого, — ответил Цертт.
Я резко остановилась.
— Постой, но это ведь означает, что она даже не добралась до оракула? А она ведь боялась не вернуться именно в связи с опасностями, поджидающими её в джунглях!
— Мы тщательно искали её, но никаких следов не обнаружили. Выяснили только, что она посетила своих родных, а после этого ушла и словно бы просто исчезла.
— Просто исчезла… — повторила я, чувствуя озноб, прошедший по всему телу от этих слов.
Вот и меня, наверное, будет искать Седжиус, — прошила меня мысль, — и, если не найдёт, тоже решит, что я просто исчезла. Но я хотя бы его величеству письмо написала, что сама ухожу, и с принцем попрощалась. А всё равно, Седжиус там, конечно, волнуется.
— Цертт, поможешь мне послать письмо моим близким так, чтобы оно было не из Хидейры, а, скажем, из Мазнума, или ещё откуда-нибудь?
Тот презрительно покосился на меня, но ничего не ответил. Ну, не отказал, и то хлеб.
Дома после обеда Цертт показа мне свою библиотеку, где имелся удобный письменный стол, стул с меняющейся высотой и писчие принадлежности.
— Будешь работать здесь, потому что я дам тебе записи Валента. Это чтобы ты зря не повторяла в своей работе то, что уже исследовано им. Можешь в своём докладе ссылаться на его записи, но выносить их из этого дома я запрещаю. Ясно?
Я радостно закивала. Чувствовала себя примерно так же счастливо, как Арнель, когда ей пообещали дать записи Ромиуса. Всё-таки роднит нас с ней эта любовь к науке.
— Для полноценной работы селить тебя в студенческое общежитие нецелесообразно. Твоё тело недостаточно тренировано для студенческой жизни, ты наверняка даже ещё спишь днём.
Я опять осторожно кивнула.
— Поэтому будешь жить здесь. Но с условием, — угрожающе навис надо мной Цертт, — попадаться мне на глаза как можно реже и не обременять меня своим присутствием и пустой болтовнёй. Ясно?
После некоторой заминки я снова кивнула. Целесообразность в этом имеется, да.
— Если вдруг тебе всё это недостаточно ясно, предупреждаю — будешь мне надоедать — и вылетишь не только из моего дома, но и из академии. Тебе точно всё хорошо ясно?
— Да ясно мне, ясно! — вскипела я и пробормотала себе под нос, — достал уже, сволочь древняя.
— Хорошо, — довольно выпрямился Цертт.
— Теперь я рассказываю, — сказала я, — Днём после обеда я сплю по два часа, если удастся. Работать и бодрствовать я привыкла допоздна, а утром сплю дольше. Поэтому лёгкий завтрак предпочитаю съедать в качестве позднего ужина. По ночам я часто тайно тренировала портальную магию, и надеюсь, что теперь на территории академии смогу делать это открыто и днём. То есть мои тренировки должны продолжаться, как и возможность просто подвигаться. Ещё мне нужна постоянная горничная и, желательно если не собственный помощник, то доступ к твоему помощнику или секретарю. Иначе я так и буду вынуждена периодически дёргать тебя по всяким мелким вопросам. Ну и свободный вход в академию и выход из неё, чтобы не прыгать через ворота порталом каждый раз.
— Всё? — раздул ноздри Цертт, — Это исчерпывающий список очередных проблем, которых нет?
— Всё. Вроде, — почесала я ушко, — Остальное я сама решу как-нибудь.
Но Цертт, как гораздо более опытный человек, смотрел глубже, шире и дальше. Чтобы уж точно обезопасить себя от моих просьб, он созвал вечернее совещание преподавателей и представил им меня.
— Эта девочка обладает редким видом магии — магией порталов. Она будет жить в моём доме и работать над написанием научного доклада по этому направлению. Прошу всех не удивляться её возможным внезапным появлениям из ниоткуда и исчезновениям в никуда, и оказывать всяческое содействие в её разумных потребностях. А леди Фоштинь прошу познакомить её со всеми остальными сотрудниками академии и с моим приказом о содействии. Включая моих секретаря и помощников.
Народ загудел и послышались вопросы:
— Неужели портальная магия? Как у легендарного Валента…
— Но она же ещё маленькая, как же она будет работать?
— Она что, будет нашей студенткой?
— А как её зовут?
— А какой у неё статус, она аристократка?
Тогда я шагнула вперёд.
— Мне сегодня имплантировали память погибшей практикантки академии Арнель Бринн. Многие здесь её помнят, а тем, кто не помнит или не знал её — неважно. Главное, что в душе я уже почти взрослая, и у меня есть все знания студентки-отличницы. Да, по статусу я — аристократка, господину ректору известно моё происхождение. А имя я хочу взять от этой практикантки. Так что называйте меня — леди Арнель. Или просто — Арнель, если подружимся, — улыбнулась я.
— В слепке памяти вы не нашли того, что указывало бы на причину её гибели? — вдруг спросил один из преподавателей.
В памяти Арнель он значился как её товарищ-артефактор.
— Увы, нет, господин Хидинн. Ваша знакомая была полна только хороших ожиданий перед экспедицией.
Увидев, как поникли плечи этого артефактора, я сказала мысленно: "Эх, Арнель, глупая девочка, что же ты была так слепа и не разглядела того, кто был рядом? Я взяла твоё имя и взамен обязательно что-нибудь сделаю для тебя. Вот бы выяснить, как и почему оборвалась твоя жизнь".
Жизнь, которая началась у меня после того дня, можно охарактеризовать как прекрасную. Культ Цертта, который царил в этой академии, бросал свой отсвет и на меня. Я могла скакать порталами или бегать ножками куда угодно, от спортивного стадиона до магического полигона, от учебных аудиторий до научных лабораторий — мне везде была дорога. Студенты так вообще обожали меня — иногда я разбавляла им своим присутствием скучное занятие. Иногда я напрашивалась вместе с ними в город, чтобы прикупить себе что-нибудь нужное или посетить банк, за это я порой открывала им порталы для самоволок, под строгое обещание вести там себя прилично и присутствовать на занятиях, чтобы и дальше пользоваться моими услугами.
Дома тоже было всё хорошо. Та служанка, которая уже работала в особняке, с радостью позвала ко мне в услужение свою племянницу и сама обучила её порядкам в доме, так что Цертту не было от этого никаких хлопот. Даже зарплату платила ей я сама, хотя Цертт за столько столетий, сколько он прожил, полагаю, нажил себе капитал не меньше жаргаловского. Всё ради спокойствия господина ректора. Ужинали мы, правда почти всегда вместе, если только он не уезжал или не уходил куда-то из академии. А вот после ужина…
В один из первых же дней я не выдержала и попросилась посидеть с записками Валента, которых оказалось не многим меньше, чем у Ромиуса, на коврике возле камина — уж очень мне нравился живой огонь. Он напоминал мне о хороших вечерах моей первой жизни на Земле, где у нас с мужем тоже был камин в доме. Цертт без удовольствия позволил, а я, начитавшись, не заметила, как уснула прямо на том коврике. Некоторые привычки неискоренимы.
Утром я проснулась в своей кровати, в том же домашнем платьице, что и была вечером, только накрытая одеялом. Так повторялось ещё неоднократно, до самой летней жары, пока разжигали камин. Кто меня приносил в мою комнату и укладывал в кровать, я выяснять побоялась. Если выяснится, что дворецкий — всё хорошо, а если вдруг — Цертт? Придётся пересматривать наши отношения или моё собственное мнение о нём, чего не хотелось бы. Некоторых вещей иногда лучше не знать.
ГЛАВА 16
ИНТЕРЛЮДИЯ
Обычная дворцовая суета, обеды со знатью, тренировки с друзьями в стрельбе и фехтовании, присутствие на королевских советах и в судах, знакомство с государственными секретами под руководством наставника и дальнейшее изучение магии с преподавателями… Рутина. Заполняющая день, но не приносящая почти ничего, кроме усталости.
Нанёс визит в столичный дом герцога Тонлея, поздравил виконта Милдокка с женитьбой на бывшей гувернантке своей подопечной, узнал, что эта его подопечная ещё год назад присылала письмо, в котором сообщала, что с ней всё в порядке. Письмо было отправлено откуда-то из Мазнума, но Эвелис писала, что не хочет, чтобы её искали и нашли, и приняла к этому меры. Эвелис… Ольга. Он считал её погибшей, а она, оказывается, решилась обменять свою душу, вселив её в тело маленькой безумной дочери герцога, о самом наличии которой практически никто не знал или не помнил. Скрыла это ото всех, включая его самого. И он даже мог её понять, представив себя на её месте. Впрочем, король, оказывается, всё знал и тоже решил хранить это в тайне. И его можно понять. И самого себя — будущего короля и главного блюстителя интересов страны — тоже можно понять. Всех можно понять — откуда только такая кислая тоска и тупая боль в душе?
И снова — привычная повседневность. Кому скажи, что баловень судьбы наследный принц Винсент живёт безрадостной жизнью — не поверят.
Прервала эту рутину поездка в пустыню для испытания нового магического дара, которыми они с друзьями теперь обладают. Наконец-то они смогли использовать доступную им мощь стихии в полную силу. Барис вызывал и утихомиривал ураганы, поднимающие гигантские воронки из песка и пыли выше облаков, Хант разливал в пустыне озёра и тут же испарял их, а сам он строил из туч песка огромные замки и просто разные фигуры, оголяя пустыню до самого её каменистого дна. И знал — даже эти камни он мог поднять, докопавшись до горячей и жидкой мантии нутра планеты. Это было грандиозно — маленький человек, повелевает такими стихиями, используя свою силу мысли, соединённую с магией. Впервые в жизни он почувствовал и осознал, насколько велик тот дар, который получают маги от рождения. Если раньше, до применения артефакта обмена душ, он ценил свой дар практически только за возможность долголетней жизни, то теперь понимал, что может с его помощью совершить нечто очень важное. Только — что?
Этот внутренний вопрос и потребность в реализации соединялись в его душе с другим, глубоко личным — мыслями об Ольге. Благодарность за её подвиг и их с друзьями спасённые жизни, за беззаветную любовь, тоска по ней, сочувствие ей и желание как-то выразить всё, что у него на душе, не говоря этого словами…
"Разве такое бывает, что люди живут на звёздах?" — грустно сказала маленькая девочка со взрослой душой в их последнюю встречу.
Мысль, которая пришла к нему как ответ на все эти вопросы, показалась сначала нереальной. Он рассказал о ней друзьям и присутствовавшим при испытании магистрам просто как о чём-то эфемерном, едва ли не шуточном. И те подхватили этот разговор, возвращаясь домой, тоже сначала как голое теоретизирование, занимательную разминку для мозга. Но чем дальше они теоретизировали, чем чаще начинали упоминать о необходимости обращения к специалистам — не магам, а обычным учёным за необходимыми знаниями, тем больше эта мысль обретала плоть и уже не казалась абсолютно неисполнимой задачей.
Если учёные подтвердят их теоретические выкладки и помогут своими расчётами, возможно, они смогут создать нечто такое, что поразит воображение всех жителей их мира и прославит магов его страны. А он, наконец, обретёт смысл в своей жизни последнего времени и многих предстоящих лет, а ещё — даст выход своим чувствам. Они создадут звезду.