Совершив посолонь третий или четвертый обход покойников, ромей присел на корточки и подался вперед, разглядывая раны.
«Журавль промышляет лягушку», — сравнил Ёширо. Из открытых настежь дверей опять пахнуло резкой смесью причудливых запахов, сладких до приторности, жгучих и будоражащих обоняние. Они находились на большом складе поназади купеческого двора под названием «Вендия», где издавна торговали чужеземными пряностями. За столько лет окрестные дома и самый воздух округи насквозь пропитались диковинными ароматами. Кириамэ втягивал запахи маленькими глотками, смакуя и чуть раздувая ноздри.
Кровью совсем не пахло — ее, несмотря на два смертоубийства, толком не пролилось.
Где-то на самой границе восприятия дружинники городской стражи тычками и окриками гнали прочь взбудораженных горожан, всячески норовивших пролезть ближе и заглянуть в склад хоть одним глазком.
У молвы десятки ног, сотни глаз и тысячи ртов, на которые просто невозможно накинуть платки, сокрушенно подумалось Кириамэ. Дурная новость, покамест воплощенная только в смутные слухи, вырвалась на свободу. К вечеру о случившемся в «Вендии» прознают все, от звонаря на колокольне до младшего подручного мясника, от торговки пирожками вразнос до боярских жен. Как здесь принято выражаться, шила в мешке утаить не удалось. Оно насквозь проткнуло холстину и всем стальным острием вылезло наружу.
Гардиано распрямился, аккуратно отшагнул назад и встал обок с принцем. Сунул ладони за широкий пояс, закусил губу.
— Что поведали мертвые? — вполголоса спросил Ёширо.
— Скончались почти одновременно и совсем недавно. Может, минувшей ночью. Расстались с жизнью не здесь и не прикончили друг друга. Однако тот, кто притащил их сюда, потратил немало стараний, чтобы убедить нас в обратном, — Гай озадаченно прищелкнул языком. — Хотел бы я знать, как ему удалось незаметно проволочь через город два трупа?
— Обширные склады. Много товаров, много людей, постоянно перетаскивающих с места на место сундуки, короба и ящики, — высказал догадку нихонец. — На еще одного озабоченного приказчика с большим мешком на спине никто не обратил внимания. Он свалил свою ношу в дальнем темном углу, куда заглядывают реже, потом притащил второй мешок. Разложил из мертвецов икебану и преспокойно ушел.
— Похоже на то, — согласился Гай.
Предметы их обсуждения недвижно вытянулись на грязноватом дощатом полу. Молодой темноволосый парень в овчиной свитке мехом наружу. При жизни, наверное, был весьма недурен собой, но сейчас, с вытаращенными глазами и нелепо высунутым промеж синевеющих губ разбухшим черным языком, выглядел не ахти. Вокруг шеи парня обвивалась тонкая вощеная веревка, один конец которой намертво стиснул в жилистом кулаке боярин Осмомысл. Зоркий Гардиано высмотрел и показал Кириамэ знакомый по предыдущим жертвам след удара тонкого ножа, оборвавшего жизнь старого сыскаря.
— Если б они впрямь сцепились здесь, то раскидали все ящики и непременно привлекли своей возней внимание свидетелей, — развил мысль Гардиано. — Осмомысл, может, не утратил с годами былой хватки, но даже при внезапном нападении старикану недостало б силенок быстро и бесшумно удушить молодого здорового парня. Это совершил некто третий. Наш неведомый Зимний душегубец. Теперь у нас имеется два трупа кряду… и ни единого подозреваемого.
«Я в отчаянии», — непроизнесенные ромеем слова уплыли под потолок склада, смешавшись с пряными запахами заморских трав.
— Помимо трупов, мы также имеем дурные слухи и неизбежные тяготы с соседями, — дотошно присовокупил нихонский принц. — Вряд ли карпашский князь обрадуется тому, что его младшего сына прикончили в Столь-граде.
— Почему очередными жертвами выбраны именно эти двое? — перебил Гардиано. — Мы знаем, что княжич Радомир ушел на встречу с подругой и не вернулся. Знаем, что Осмомысл велел объявить тайный розыск княжича. Вряд ли убийца настолько всеведущ и пронырлив, чтобы прикончить главу сыскного приказа на его же рабочем месте. Значит, Осмомысл покинул сыскную избу и ушел в город. В одиночестве.
— Иначе его люди не позволили никому и пальцем его тронуть.
— Верно мыслишь. Зачем боярину срочно занадобилось в город? Может, его выманили, посулив рассказать нечто важное?
— Щур, — не оборачиваясь, окликнул Кириамэ. Белобрысый сыскной предстал, споро протолкавшись локтями сквозь цепочку стражи. Некрасивая подвижная физиономия кривилась в гримасе уныния. — Щур, можешь разузнать, куда, когда и зачем ушел ёрики Осмомысл?
— Дак вчера, под вечер уже, — не задумываясь, заявил молодой сыскарь. — К приказным воротам прибежал мальчонка, притащил некую грамотку. С печатью и устным повелением вручить только в руки боярину. Мы передали, как было велено — вдруг впрямь важное что. Боярин печать сломал, прочел и немедля захлопотал. Грамотку с собой прихватил, не могу знать, что в ней писано было. Нам велел заниматься своими делами и следом не волочиться. Мол, он сам управится. Мы все едино отрядили вдогон пару молодцев, легких на ногу. Да только куда щенкам против такого пса матёрого. Улизнул боярин, потеряли соглядатаи его в переулках Вороньей слободы. Возвернулись, ждали, пока не примчался перепуганный купец из «Вендии». Его слуги вышли спозаранку скупленный товар грузить, а наткнулись на мертвого боярина… Кремень был, не человек. Как теперь без него управимся? Царь-батюшка, конечно, иного верховода изберет, но Осмомыслу-то никто в подметки не годится… — он судорожно вздохнул. — Эхх, жизнь наша поломатая. Был боярин, и сгинул ни за что, ни про что.
«В нашу способность изловить убийцу он просто не верит», — с удручением признал Ёширо, сухо распорядившись:
— Подгоните сани или телегу. Заверните тела в холст и везите в сыскной приказ. Гардиано, ты все осмотрел? Щур, кто-нибудь известил его величество о происшествии?
— Не, — помотал остриженной в кружок головой Щур. — А надобно? Сударь принц, раз вы в царский терем невозбранно вхожи, может, окажете милость? Государь с боярином Осмомыслом давнюю дружбу водили. Огорчится батюшка Берендей, сильно огорчится. Про убиенного княжича, опять же, поведать надобно. О! — сыскной вскинул палец с обкусанным ногтем. — Чуть из башки не вылетело! На восходной окраине, у самой Молочной реки, есть постоялый двор «Черемшаник». Не первой руки, грязноватый, многолюдный. Так вот, тамошний хозяин сболтнул нашим розыскателям, якобы осенью и зимой у него останавливался молодой человек, смахивающий описанием и повадками на княжича Радомира. Снимал комнату на единую ночь, утром уходил.
— С какого ляда трактирщик счел постояльца княжичем? — оживился Гай.
— Н-ну, парень рядился небогато, зато вел себя предерзко, не в пример нашему царевичу. Знаете, как человек, с детства привыкший смотреть на всех сверху вниз, и к тому, что все вершится по первому его слову. Хозяин спрашивал с него за комнату и выпивку вдвое или втрое дороже, а гость никогда не торговался. Злато-серебро у него в кошеле не переводилось, и счета деньгам он не ведал. Руки, опять же, гладкие — ни мозолей тебе, ни царапин.
— Этот парень встречался с кем-то на постоялом дворе?
— Хозяин говорит, ага. Но только совсем не с боярской дочерью и не с женой воеводы. К Радойце наведывалась женщина из племени ромалы.
— Айша? — не выдержав, посунулся вперед Кириамэ.
— Вот неведомо, — с искренним сожалением развел руками Щур. — Корчмарь эту самую Айшу-плясунью допреж не встречал. Женщина, что приходила в «Черемшаник», куталась в шаль с розанами, лица напоказ не выставляла и споро прошмыгивала наверх. Однако хозяин приметил на ней гремучие золотые браслеты с монистами, какие обычно ромалы носят, и пестрые юбки в десяток слоев. Может, то и впрямь была Айша. Может, другая ромалы, вздумавшая окрутить княжича.
— Теперь ясно, почему они встречались в разных городах Тридевятого царства, — протянул ромей. — Княжич приезжал туда, где останавливался табор… — он торопливо подсчитал что-то на пальцах и присвистнул.
Несшие дозор стражники расступились, пропуская их к ожидающим лошадям, привязанным к жерди-коновязи. Солнце в весенне-ясном, прозрачном небе показалось Кириамэ слишком ярким, режущим глаза после полутьмы склада. Сбившиеся в кучки горожане перешептывались, охали, тянули шеи, пытаясь через плечи дозорных заглянуть внутрь. Любопытство человеческое неистребимо.
— Эссиро, — ворвался в невеселые размышления нихонца хрипловатый голос, — смотри-ка, что выходит. В начале марта месяца пропадает Айша. Начинается ледоход, Пересвет вылавливает ее тело из реки. На следующий день в Столь-град приезжает карпашский княжич. Уходит вечером на свидание — возможно, с Айшей, возможно, еще не зная, что девица умерщвлена — и не возвращается. Через три дня встревоженные слуги оповещают городскую стражу. Спустя день княжича находят мертвым в обществе зарезанного Осмомысла. Пока тянулась зима, душегуб не спешил. Потихоньку похищал горожан, потихоньку убивал и искусно прятал тела. Но с приходом весны ему стало наплевать, найдут мертвецов или нет. Он начал торопиться.
— Что-то изменилось? — озадачился Кириамэ. — Но что именно? Сыскари стали более настойчивы в поисках? Кто-то его вспугнул?
— Иногда убийцы таким образом бросают вызов правосудию. Мол, я оставляю свежий кровавый след, так изловите и покарайте меня, коли сумеете… Меня занимает другое. Связаны ли между собой Айша и княжич Радомир? Ее смерть и его исчезновение стряслись почти одновременно. Допустим, именно ромалы была тайной подругой княжича. Он пришел в условленное место, прознал, что Айша мертва — и что случилось потом?
— На месте встречи княжича мог ожидать Душегубец, вызнавший о сердечном приятеле Айши, — покрутив события так и эдак, нихонский принц кое-как приладил их друг к другу. — Он пленил Радомира и несколько дней где-то удерживал, пока не счел нужным убить.
— Толково судишь, — одобрил ромей. — Еще версии? Давай, пораскинь умом.
— Узнав о гибели Айши, Радомир начал искать ее убийцу. Княжич оказался везучим и сумел выйти на Душегубца. Возможно, записку старому ёрики прислал именно Радомир — извещая, кто убийца и где он скрывается.
— Но Осмомысл не слишком поверил в успешные розыски карпашского княжича, — подхватил Гардиано. — Или в боярине вскипела кровь. Он возжелал пленить убийцу сам. Осмомысл отправился в город. Где встретился не с княжичем, а с Душегубом, успевшим к тому моменту выследить и прикончить Радомира.
— Есть еще одна возможность, — увлекся игрой предположений Ёширо.
— Выкладывай, — с жадным нетерпением в голосе потребовал ромей.
— Что, если Радомир и есть Душегубец? — рискнул Кириамэ. — Прикидываясь мстителем за гибель Айши, он забросил приманку. Сведения, где и когда якобы можно настичь убийцу. Осмомысл клюнул, явился — но в последующей стычке одолел Радомира. Тот, умирая, успел пырнуть ёрики кинжалом.
— Я ж тебе показывал рану, — нахмурился Гай. — Ну представь сам: тебе накинули на шею аркан и душат, а ты пытаешься отмахаться. Куда ты поразишь противника? В плечо и шею, в руки, если очень повезет — ткнешь в бок. Сердце, тем более столь точно, ни в какую не пронзишь. А удавку ты хорошо рассмотрел? Таким тонким шнурком немудрено изрезать в кровь пальцы и ладони, но у боярина руки целы. Да и веревка в кулаке стиснута неправильно. Словно пальцы умирающего просто сжали вокруг нее, они так и оцепенели… И еще. Похищения и убийства начались с конца минувшей осени и длились всю зиму. Если Душегуб — княжич, то для осуществления замыслов ему требовалось безвылазно торчать в Столь-граде. Его люди уверяют, он прибыл сюда всего пять дней тому, а последний раз навещал свою загадочную зазнобу перед Рождеством. Все остальное время Радомир провел в Карпашах. Может, слуги лгут, однако их слова легко проверить. Думаю, они говорят правду. Княжич впрямь водил знакомство с некоей девушкой-ромалы, но в убийствах он неповинен. Возражения сыщутся?
— Значит, мы вернулись к тому, с чего начали. Множество вопросов и предположений, но ни одного вразумительного ответа, — Ёширо толкнул коня пяткой, поворачивая с улицы на Торжище, стекавшее к стенам городской крепости и царского терема. С начала лета здесь разбивали сотни пестрых палаток и шатров ярмарочные торговцы, но сейчас Торжище выглядело большим грязным пустырем. Рыхлым месивом, истоптанным тысячами ног, с тающими следами санных путей и оплывшими, доживающими считанные дни сугробами. Влево и вправо тянулись дощатые заборы боярских усадеб. С невысокого холмика светилась округлым позлащеным куполом и белизной стен церковь во имя святых, чьи имена Кириамэ никак не мог упомнить. Ближе к реке внушительно громоздились высокие катальные горы. Днями плотники начали разбирать зимнюю забаву на доски и балки, чтобы убрать на хранение в склады до следующих морозов.
— Да-да, напомни лишний десяток раз, чтоб я точно не позабыл, — уныло отшутился Гардиано.
Подле глубокой арки Красных врат, парадного въезда в Кром-крепость, творилось шумство и буйство. Дружинники в алых с лазоревым долгополых кафтанах заворачивали вспять добротный возок, обтянутый черным сукном и запряженный парой крепких каурых лошадок. Мимохожие горожане сгрудились поодаль, заинтересованно глазея. Подъехав ближе, Кириамэ расслышал привизгивающий, царапающий ухо голос, требовавший немедля допустить служителя божия к царю-батюшке. Дружинные, исполняя приказ, сдержанно, но неумолимо оттесняли ржущих коней и повозку назад.
— Бонза Фофудья пожаловал, — безошибочно распознал назойливого визитера Ёширо.
— Не в меру добродетельный священник? — хмыкнул ромей.
— Он самый, — нихонский принц бестрепетной рукой направил лошадь к темному зеву Красных врат. Издалека признавшие Ёширо караульные приоткрыли одну из тяжелых решетчатых створок, как раз протиснуться лошади с седоком. Гардиано неотступно следовал за принцем, и тут дверца возка с треском отлетела в сторону. Высунувшись до пояса, преподобный Фофудья явил миру удрученный мировой скорбью лик, пронзительно возопив:
— Как иноземцам клятым, так дверь нараспашку! А слугу Господня, несущего к царскому порогу слово мудрое да разумное, взашей гоните! Только гляньте, кого царев отпрыск привечает, к себе приближая! Язычника да распутника, пустословца уличного да пригулка, из дому с позором выгнанного, царскую дочку со света сжившего!
— Ты кто, распутник или язычник? — желчно осведомился Гай. — И, раз я законный сын своих родителей, то пригулок — камень прямиком в сад вашей нихонской милости. Обожди малость, сейчас я скажу ему в обратку пару ласковых, — ромей задергал поводья, разворачивая коня головой к черному возку.
— Гардиано, нет, — бросил в спину ромею Ёширо. — Оно того не стоит.
При виде близящегося всадника преподобный шустрой крысой юркнул внутрь, захлопнув дверцу и прищемив свой долгий подол. Брошенный чьей-то меткой рукой камень смачно брякнулся о стенку возка.
— Кыш, ворон черный! — выкрикнули из толпы.
— На царевича удумал грязью плескать!
— Пшёл отсюдова! — с десяток камней и комков слежавшегося снега грянулись в задник поспешно удалявшейся прочь от высоких краснокаменных стен Крома повозки. Толпа заволновалась, разрастаясь и закручиваясь подобно водовороту. Обретая внутри себя малое и причудливое подобие сознания, что управляет людским скоплением, спорым на неправый суд, гнев и расправу.
— Успокойтесь, — повысил голос Кириамэ, привставая в стременах. — Святой брат не имел намерения никого оскорбить. Просто его стремление нести справедливость слишком часто выходит ему боком. Уймитесь, добрые люди, возвращайтесь к делам и не преследуйте его…
— Потому как битьем дурака не исправишь, — звонко и насмешливо выкрикнул Гардиано. Горожане отозвались хохотом, упруго перескакивающим от одного человека к другому. Плотный людской круг разомкнулся, пропуская всадников в крепость.
— Обошлось, — с явным облегчением выдохнул старший над караулом, следя, как подчиненные с кряхтением вдвигают обратно в скобы широкий, окованный железом засов. — Ловко вы их убедили, ваша милость.
— Почему заперли ворота? — за годы жизни в Столь-граде Ёширо привык, что Красные врата всякий день стоят нараспашку, дабы желающие могли беспрепятственно являться к царскому терему с челобитной или просьбицей.
— Добрыня Медведкович велел, — отозвался дружинник. — Сказал, мол, чует неспокойствие. На сегодня приказано без особого распоряжения никого из городского люда в крепость не пущать. Завтра поглядим, как дело обернется. Не знаете, ваш-милость, что там стряслось? Баяли, боярина Осмомысла из сыскных прикончили. Врут, поди? Рази ж такое возможно?