— Девушку, конечно, жаль, — рассеянно согласился Гардиано, глядя вслед уносящей покойницу тесной кучке людей. — Что, дознания по ее кончине проводится не будет?
— Какого дознания? — Кириамэ твердой рукой придержал переступающего с ноги на ногу коня, пока царевич, тихонько сквернословя сквозь зубы, карабкался в седло. — Бродяжка покончила с собой, утопившись в реке, вот и все.
— Ты точно знаешь, что она утопилась? — не унимался ромей.
— Конечно, — снисходительно отозвался Ёширо, но тут вмешался наконец устроившийся на конской спине Пересвет:
— Я вот пораскинул мозгой — а если нет? Ежели она не своей волей на тот свет отправилась? Если… — он замялся, путаясь в словах, — может статься, это часть дела о пропавших людях, о котором говорил Осмомысл…
— Вы это о чем? — подозрительно насторожился Гай.
— Танцовщица никуда не исчезала, — возразил Кириамэ. — Однако… — принц чуть прикрыл мерцающие глаза длинными ресницами, размышляя, — однако твое предположение может быть не лишено истинности. Стоило пристальнее осмотреть покойницу… хотя я не заметил ничего подозрительного.
— Потому что представления не имеешь, куда и как надо смотреть, — влез Гардиано.
— А ты имеешь? — прищурился нихонский принц.
— Ну-у… да, — малость поколебавшись, Гай уточнил: — Во всяком случае, моих познаний хватит, чтоб доподлинно узнать: упала девица в реку мертвой или ей заботливо помогли.
Пересвет и Кириамэ недоверчиво переглянулись.
— Выходит, нужно заполучить ее тело, — после недолгого молчания заключил Ёширо.
— И отнести его в уединенное и прохладное место, где никто не сунется под руку с дурацкими расспросами, — добавил Гай.
— Но как это сделать? — растерялся царевич.
— Можно похитить труп, а можно рискнуть испросить дозволения у старшего над ромалы, — с бесконечным терпением разъяснил Гардиано. — Ты знаешь, кто верховодит в таборе? Нет? А ваша красивая подруга, что водит с ними знакомство — может, она знает?
Глава 6. Дознаватели
— Нет, — твердо заявил Джанко.
Он стоял, возвышаясь над царевичем и нихонским принцем, широко расставив ноги и слегка наклонив голову — в точности упрямый бык, собравшийся бодаться. Ромалы был старше их обоих на добрый десяток лет, и Пересвет ощутил себя глуповатым пацаном перед занятым своими делами взрослым. Он только что попытался растолковать Джанко, заради каких целей им понадобилось тело Айши-плясуньи, но ромалы, даже не дослушав, уронил свое твердое «Нет».
— Эмм… — царевич с робкой надеждой оглянулся на спутников. Втянувший их в это безобразие ромей очень убедительно делал вид, якобы случайно заглянул на огонек, пробегая мимо. — Выслушай же. Нам нужно понять, что случилось с этой женщиной. Мы видели ее несколько дней назад, она была весела и довольна жизнью. Если так, зачем ей топиться? Может, кто-то убил ее. Неужели тебе все едино, по какой причине оборвалась нить жизни твоей соплеменницы?
— Она не просто соплеменница. Айша — его единокровная сестра, — негромко пояснила Ясмин.
— Тем более! Если б кто поднял руку на Войславу, я бы… я бы его… — Пересвет задохнулся в попытках изобрести казнь надлежащей жестокости для злодея. — Не знаю, чтоб я с ним сотворил! Вздернул бы своеручно на гнилой осине!
— Нет, — Джанко перевел полный безнадежной тоски взгляд на встревоженную Ясмин, — я не могу. Непозволительно тревожить покой мертвых. Айша была со мной, а теперь ее больше нет. Мы сожжем ее тело и развеем прах над рекой.
— Выходит, оставлять сестру неотомщённой — позволительно? — тоном, в котором тонко смешались сочувствие и презрение, вопросил Ёширо.
— Вам нет дела до таких, как мы. Ни до живых, ни до мертвых, — огрызнулся ромалы. — Отчего вам не дает покоя моя бедная Айша? Дайте ей спокойно уйти на рассветные тропы. Месть — дело родной крови, а не чужаков. Но Айша прыгнула в реку. Она так решила. Не знаю, почему. Может, возжелала того, чего не могла заполучить. Может, вечное небо позвало ее. Она никому не делала зла, и никто не желал ей смерти. Я не отдам ее вам.
Твою-то мать, уныло пробормотал Пересвет. Он оказался недостаточно красноречив и убедителен, а на столь решительный отлуп они вообще не рассчитывали. Ну не звать же сюда отряд стрельцов, чтобы насильно отобрать у горстки ромалы тело мертвой девушки? Это ж какие по городу слухи поползут, страшно вздумать. А что скажет отец? Зря они все это затеяли, ой, зря… Послушались ромея, и что вышло?
— Мне кажется, ты плохо нас понял, — размеренным, холодным голосом заговорил Кириамэ, — однако ж ты молвил совершенную правду — ты со своими людьми и впрямь ничто. Но здешние власти настолько великодушны, что дозволяют вам жить в городе и беспошлинно заниматься своим не слишком-то законным промыслом.
— Не надо так, — почти беззвучно шевеля губами, выдохнула Шеморханка. Принц оставил просьбу телохранительницы без внимания, безжалостно развивая мысль далее:
— Завтра вашему раю с лазоревыми облаками настанет конец. По твоей вине, ибо ты встаешь на дороге правосудия. Ваше сборище разгонят. Детей отправят по приютам, мужчин — за решетку или на рудники, женщин отдадут в служанки и работницы. Закон получит свое, желаешь ты того или нет. Однако царевич Пересвет первый и последний раз предлагает решить дело добром. Мы отнесемся к твоей сестре с должным уважением… и вернем ее тело после того, как завершим осмотр.
— Я не могу, — сипло повторил Джанко. Слова давались ему с трудом. — Понимаю, но не могу. Вы чужие. Ваши прикосновения осквернят ее. Ее душа станет беспокойной, будет приходить по ночам. Сперва ко мне, потом к другим. Станет целовать спящих в глаза, пить души, красть разум. Она не угомонится, пока не изведет всех. Лучше тюрьма, чем вечно ненасытная мара.
Ёширо выразительно закатил глаза — мол, я сделал все, что мог. Раз не вышло сговориться миром, придется идти войной.
— Салмонея, — отчетливо произнес державшийся особняком Гай. Краткое и непонятное словцо подействовало на ромалы, как красная тряпка на быка — он дернулся всем телом и шагнул в сторону ромея, угрожающе занося руку. Пересвет заметил, как нихонец бросил ладонь к оплетенной красно-черными шнурами рукояти вакидзаси — но ничего не случилось. Гардиано как стоял, так и остался стоять, не делая попытки уклониться или защититься — а Джанко шумно выдохнул, издав жутковатый звук, навроде как разъяренный вепрь в камышах всхрапнул.
— Мой народ проклянет меня, но — будь по-вашему, — с ненавистью процедил сквозь зубы Джанко. — У вас есть ночь до утра.
— Решение, достойное мудрого правителя, — почти искренне признал нихонец. — Идем.
— Да пошустрее, пока он не передумал, — пробормотал Гай. Ясмин потянулась к понурившемуся ромалы с утешением или словами успокоения, но тот, не глядя, отвел женские руки в сторону.
Племя вечных скитальцев устроилось под закатной крепостной стены Столь-града, там, где начинались заливные луга и где в начале лета стригли огромные стада овец. В остальное время длинные сараи для стригалей и хранения шерсти пустовали. Явившиеся невесть откуда с первыми листопадами ромалы затащили внутрь тюки и короба, сложили из плоских камней очаги, по углам накидали набитых сеном и старыми оческами мешков, на протянутых веревках растянули залатанные холстины, поделив сараи на множество клетушек-комнатушек — вот и обустроено нехитрое жилище на зиму. Сбоку не дует, сверху не сыплет, снизу не мокнет. Чего еще нужно бродягам для счастья?
Пересвет, пока Ясмин вела их через город, гадал, каким явится предводитель ромалы. Царевичу воображался некий старец-краснобай, умудренный годами и убеленный сединами. А оказалось, что в таборе верховодит Джанко, виденный ими на площади с хитаррой в руках — и что утопшая плясунья доводится ему младшей сестрицей по крови.
Завернутое в рогожу и холст тело Айши устроили в повозке. Вызвавшийся править Гардиано щелкнул языком, и пожилой мерин степенно потрусил в обратный путь, к царскому терему.
— Что ты такое сказал, что ромалы разъярился и еле в драку не полез, а потом согласился? — сунулся с расспросами Пересвет, когда повозка миновала городские ворота и загромыхала по окольным проулкам. Над соломенными крышами изб и черепичными скатами теремов плыло, неспешно ныряя в сизые и перламутровые облака, пунцовое солнце. — Ему же согласие костью поперёк горла встало. И что за Салмонея такая?
— Город в Испагании, — без особой охоты растолковал ромей. — Паршивый городишко, между нами говоря. Правитель у него был — та еще сволочь. В Салмонее с давних времен жила община ромалы, и однажды чем-то они досадили властям. А может, просто под горячую руку попались. Он повелел разогнать табор. Всех ромалы мужского пола, кто достиг совершеннолетия, вздернули. Стариков перебили, детишек распродали в рабство, ну, а с женщинами обошлись известно как. С той поры Салмонея для ромалы — слово горше проклятия.
— Но мы ведь не собирались так поступать! — возмутился Пересвет. — Даже в мыслях не держали! Господи, как так можно с людьми?
— Да, но откуда ему об этом знать? — с явным одобрением в голосе вопросил Кириамэ.
— А что бы ты сделал, если он продолжил упрямиться дальше, отказываясь выдать тело? — поинтересовался Гай.
— Развернулся бы да ушел, — обескураженно признал царевич.
— Ну вот, видишь. Ничего бы мы не получили. А ромалы разнесли бы по всему городу сплетню о том, как их предводитель отправил восвояси царского сыночка, — наставительно заявил Гардиано.
— Как думаете, Джанко говорил касательно приходящей по ночам мары правду или врал? — не унимался царевич.
— Если мара — дух умершей девицы, то должна сознавать: мы ищем ее убийцу, — раздумчиво изрек Кириамэ. — Зачем ей тогда досаждать соплеменникам или нам? Суеверие и суесловие. Что не отменяет данного мною слова: уважать достоинство покойницы.
— Она уже померла, ей все едино, — отмахнулся ромей. — Лучше откройте тайну: что за сумятица с пропавшими людьми? Кой-какие слухи долетали до моих ушей, но такие невнятные, что не разберешь — правда это, ложь или досужие сплетни болтунов на базаре.
— Э-э… — растерялся Пересвет и вопросительно глянул на Кириамэ. Говорить, не говорить? Посвящать иноземца в местные тайны или лучше не стоит? Хотя именно из-за настойчивой въедливости ромея они сейчас сопровождают повозку с телом мертвой женщины.
— Н-ну… — протянул нихонец. — Это довольно туманная и запутанная история…
— Обожаю запутанные истории, — ухмыльнулся Гай. — Выкладывайте, не тяните кота за яйки.
Слово за слово Пересвет и Кириамэ изложили то немногое, что им было ведомо о таинственных исчезновениях горожан. Сведения их сводились к услышанному от старшего над сыскным приказом Осмомысла да вызнанному стороной от прислуги в царском тереме.
— Любопытственно, — признал Гардиано, в глуховатом ровном голосе которого прорезалось плохо нескрываемое оживление. — Превесьма любопытственно, я бы сказал. Больше, значит, вы ничего не знаете, а к сведениям, добытым сыскарями, вас и близко не подпустили? Чего и следовало ожидать. Подобные дела всегда вершатся по старому доброму принципу кви про кво…
— Ква-ква — про чего? — не понял царевич.
— Баш на баш, услуга за услугу, — со вздохом перевел ромей. — Чтобы получить возможность сунуть нос в тайны почтенного сыскаря, вы должны притащить ему своеручно добытую и показательно выпотрошенную свеженькую тайну. Скажем, разыскать кого из пропавших — живого или мертвого. Но все, что у нас есть — одна безнадежно утопленная девушка. Впрочем, мертвые порой тоже способны говорить. Посмотрим, не расскажет ли она чего полезного.
«У нас», — отметил Пересвет. И призадумался, решая, радует его или огорчает то обстоятельство, что ромей явно заинтересовался городскими бедами. А еще — что чужак явственно смекает в разыскном деле побольше, чем он и нихонец вместе взятые. Где виршеплет нахватался таких познаний? Впрочем, он же обмолвился, якобы в Ромусе хороводился с воровской братией. Воры да топтуны издавна единым мирром мазаны, одними кривыми да кровавыми тропками бродят.
Осматривать покойницу решили в уединенном подвале рядом с огромным ледником, где хранились припасы для царских кухонь. Согласившаяся помочь Войслава позаимствовала у ключницы Аграфены связку ключей, и теперь Пересвет поочередно упихивал их в скважину, подбирая нужный. Наконец, ключ с двойным щелканьем провернулся, отворив окованную железом дверь.
В сводчатом полуподвале было темно и стыло-промозгло, как требовал Гардиано. Вдоль стен выстроились сундуки, мешки да лари с припасами, а посередке громоздился большой стол на толстых крепких ножках.
— Клади её туда, — пропыхтел Гай. Им с Кириамэ выпало волочить носилки с покойницей, плотно увернутой в холстины, как мучной куль, и на совесть обкрученной веревками. — Свечей бы побольше. И еще горячей воды, ведро или два.
— А засахаренных молодильных яблочек, случаем, раздобыть не нужно? — буркнул Пересвет. Царевич запасся целым мешком толстых свечей хорошего белого воска с китовым жиром, из тех, что горят с полночи, и теперь по одной зажигал их, расставляя по подвалу. Ёширо, не дожидаясь приказов разошедшегося ромея, взрезал веревки и раскатал холсты.
Мертвая плясунья вытянулась на столе, оборотясь безучастным лицом с закрытыми глазами к низкому беленому потолку. Плакальщица-ромалы заплела ее буйные кудри в толстую, разлохмаченную косу, с которой до сих пор тягучими каплями стекала речная вода.
— Ну, приступим, — Гардиано аж ладони потер от нетерпения. Кириамэ, звякнув оковкой мечных ножен о каменный пол, присел на сундук, подозрительно следя за действиями ромея. Пересвет хотел расположиться по соседству, но проклятое любопытство, как натянутый канат, влекло к освещенному столу.
«Я только одним глазком глянуть, — мелкими шажками, бочком-бочком Пересвет придвинулся ближе. — Чтоб понять, как оно творится, это самое дознание».
Гардиано подошел к непростому делу осмотра покойницы вдумчиво. Для начала вытащил из принесенной с собой вместительной кожаной сумы плоский сафьяновый кошель. Распустил завязки, и внутри заблестели по порядку разложенные невеликие ножички с рукоятями желтоватой кости. С лезвиями прямыми и изогнутыми молодым месяцем, похожие на стамески краснодерёвщиков и на огромные клыки гирканских полосатых тигрисов. Выбрав один из ножей, Гай срезал с утопленницы остатки одежды, превращенной ледоходом в лохмотья — внимательно разглядывая каждый лоскут на просвет и даже обнюхивая.
Точно также неспешно он обмыл теплой водой, а затем с головы до пят пристально осмотрел саму покойницу. Пересвет отчетливо расслышал, как ромей при этом высвистывал бодрую мелодию, размеренностью похожую на походную песню. Пересвета удивило, как легко и проворно двигались руки ромея. Словно он исполнял некую привычную и хорошо знакомую работу. На среднем пальце левой руки поблескивало искорками немудреное золотое колечко с плоской печаткой.
Гай поочередно изучил руки Айши, мягкие и казавшиеся совсем бескостными, ладони и пальцы, особенное внимание уделив посиневшим ногтям. С усилием запрокинув плясунье голову, пошуровал тонкой серебряной лопаточкой сперва в черном провале оскаленного рта, а затем в расширившихся ноздрях. Отодвинул набрякшие веки, заглянул в выкатившиеся, подернутые сетью бурых жилок глаза. Покивал, словно найдя подтверждение своим догадкам. С усилием перевернул девицу, уложив ничком, осмотрел остренькие плечи и стройную спину, на которой сквозь натянувшуюся кожу проступали размывчатые синюшно-черные пятна, и снова довольно кивнул.
— Для полноты картины стоило бы разрезать и посмотреть, что творится в ее легких. Но, боюсь, после такого надругательства все племена ромалы объявят мне личную кровную месть, — заявил он, вновь укладывая Айшу на спину и накрывая чистым отрезом холста. Царевич украдкой перевел дух, когда окостеневшее лицо мертвой плясуньи исчезло под грубой тканью. ВольнО Кириамэ рассуждать о пустых суевериях, а если негодующая покойница действительно ворвется в его сны мрачным кошмаром? — Никто не догадался прихватить кувшинчик розовой росы? Помянули бы усопшую красотку, как положено. Что, нет ни капли? Как жить, когда даже выпить нечего?