Фролов поблагодарил посетителей, записал суть дела и адреса рабочих в блокнот. Через несколько минут его вызвали на место происшествия: на обледенелом шоссе перевернулась «легковушка», подвыпивший шофер не удержал руль… А потом два дня Фролов опять пропадал на своем участке.
Только в среду Фролов, вернувшись в ГАИ, раскрыл блокнот. Запись ему показалась не стоящей внимания. Царапина — ну и что? У «единоличников» это не редкость. Вот замена крыла… Любит, значит, владелец «блатом» пользоваться: нашел же вот ремонтников. Может, и бензин у него «левый»? Посмотреть на него, что ли? Что за человек?
Фролов подумал, подумал и попросил секретаршу вызвать гражданина Похвиснева с принадлежащей ему машиной за номером 4178 в автоинспекцию на завтра к 11 часам утра.
Похвиснев оказался высоким и сутуловатым молодым человеком с крохотными усиками. Может быть, его делали выше ростом и сутулым узкие брюки и мешковатый пиджак в клеточку. Впрочем, разглядывать Похвиснева пристально показалось Фролову неудобным. Он на минуту задумался: «О чем спрашивать?» — и начал осторожно:
— Давно приобрели машину?
— Я не приобретал, это трофейная.
— Вы были на фронте?
— Нет… Зачем вы об этом спрашиваете? Ведь все у вас записано при регистрации.
— Да, да… Верно, я просмотрел это место… Когда вы получили права? Ага, вот. Вам бы через месяц их подтвердить, товарищ Похвиснев.
— Пожалуйста, хоть сегодня.
— Сегодня не надо, лучше в срок. Для каких нужд используете машину?
— Для личных. — Похвиснев впервые посмотрел на Фролова. В голосе у него прозвучало удивление, глаза были темными и неподвижными.
— А именно?
— Езжу к знакомым, катаюсь по городу, иногда и за городом.
Фролов как бы притаился перед прыжком: «спросить?». Сдержаться ему стоило немалых усилий: «Что это даст? Если это и он — отговорится, конечно…» И он продолжал:
— Бензина хватает?
— Да, вполне. Беру талоны.
— Ну хорошо. Давайте посмотрим машину. Она у вас на улице? Загоните, пожалуйста, во двор.
Машина уже урчала в подворотне. Похвиснев уверенно, почти не сбавляя скорости, въехал во двор.
Фролов поднял руку, делая знак остановиться.
— А машину вы, кажется, любите, — улыбаясь, сказал он.
Похвиснев вылез и хлопнул дверцей.
— Да, стараюсь. Блеск! — Он провел перчаткой по капоту.
— Тормоза как? Держат?
— Не жалуюсь. Хотите убедиться? — Похвиснев уже чувствовал себя хозяином положения.
— Зачем? Я вроде видел сейчас.
Фролов подумал: «Левое крыло он хотел менять. Интересно, что за царапина и вмятина». Он начал обходить машину справа, внимательно ее осматривая. Похвиснев шел рядом с ним, спокойно протирая стекла. Вот и крыло. Фролов скользнул по нему быстрым взглядом, но ничего не заметил. Он прищурился и еще раз, уже медленно, словно любуясь своим отражением, поискал глазами. Нет, ни царапины, ни вмятины не было.
— Ну, будем считать, что у вас все в порядке. — Фролов протянул Похвисневу руку. — Можете ехать. А через месяц — прошу права подтвердить. Всего хорошего!
«Вот пока и все», — сказал себе Фролов, когда машина Похвиснева выехала из подворотни. «Что узнал? Нуль целых, нуль десятых. Хотя… десятых не нуль, кое-что есть. Человек он не тот, чтобы ему верить. А что делать? Не спрашивать же его, в самом деле, где он был в позапрошлое воскресенье. Накричит на меня, нажалуется — и будет прав. Что я ему — допрос буду устраивать? Основания где?».
Фролов ходил из угла в угол и тихонько чертыхался. «Крыло он успел поменять — это факт. Хоть и чисто сделано, а все же на обратной стороне грязи нет, как на другом. Нет, друг, меня не проведешь, сам стреляный… Кто же ему, интересно, менял? Рабочие? Пришли, сказали, а потом все же поменяли? Ну и ребята! Надо у них спросить…»
10
Что же оставалось делать Шилкову, после того как его планы, на которые в глубине души он возлагал столько надежд, попросту говоря, провалились? Только пойти и рассказать обо всем подполковнику Пылаеву, заранее зная, что тот не просто будет недоволен — наверняка скажет что-нибудь резкое, такое, от чего Шилков покраснеет и выругает себя в душе.
Предположения сбылись. Пылаев, выслушав помощника, долго молчал, и молчание было томительным. Шилков начал краснеть еще до того, как подполковник тихо спросил:
— Значит, все, чему учили, — побоку? И — да здравствует интуиция? Что вы молчите?..
— Я думал, такая проверка не помешает. Тем более, что вас я поставил в известность.
Но Пылаев не сдержался:
— Не помешает? Простите меня, но вы сейчас рассуждаете, как приготовишка, а не как чекист. Да ведь если Савченко хоть в чем-нибудь виноват — думаете, он не заметит этого вашего внимания? Неужели нельзя было показать на него Дробышевой издалека — и все?
Шилков промолчал, подумав: «Значит, Пылаев сам допускает мысль, что Савченко может быть виноватым в чем-то?» Неожиданно замолчал и Пылаев; он сказал сейчас лишнее и догадался, что внимательный Шилков не пропустил его слова…
Что ж, и у него не лежит к Савченко душа. Вовсе не потому, конечно, что тот чудом спасся при разгроме партизанского отряда, хотя он, подполковник Пылаев, не очень-то верит в чудеса.
Чтобы зря не ориентировать Шилкова на след, быть может ложный, Пылаев сам занимался Савченко. То, что ему удавалось узнать, он терпеливо обдумывал, мучительно стараясь найти в фактах хотя бы единственную деталь, которая убедила бы его: да, Савченко не тот, за кого себя выдает.
Это ощущение — что Савченко все-таки человек с «двойным дном» — возникло у подполковника не случайно. Одно обстоятельство, о котором он никому еще не говорил, даже генералу Черкашину, насторожило его. Собственно говоря, эта небольшая подробность всплыла как раз во время следствия и не была ни случайной, ни неожиданной.
Пылаев сидел у Трояновского и — в который раз! — перелистывал тетрадь в синем клеенчатом переплете, ту самую, которую удалось спасти Савченко. Она была знакома Пылаеву до мелочей: эти вкривь и вкось написанные формулы, торопливо набросанные чертежи, зачеркнутые и вновь восстановленные пометки… И в середине тетрадки — вырванные, видно, наспех листки с остатками каких-то записей на линии обрыва. Почти в конце тетради, возле одной из формул, стоял крючок, и на поля была вынесена пометка: «См. стр. 28». Как раз эта страница и была вырвана.
Трояновский не мог объяснить, что было там, на уничтоженных страницах.
— Я сам долго думал об этом. Судя по сноске — ничего необычного, может быть что-то не относящееся к сплаву. Скорей всего — какая-нибудь находка в технологии: у Володи была эта манера — вносить в свои записи все, что только приходило в голову. В этом смысле он был очень неорганизованный человек.
Понятно, что отправлять тетрадку на специальную экспертизу было незачем: уж если Трояновский не мог разобраться, тут никакая экспертиза не поможет.
На следующий день Пылаев отправился на завод. Главный инженер завода, давнишний его товарищ еще со студенческих лет, удивился, увидев подполковника:
— Ну, только ты способен на такое! Мы уж с тобой… Постой, постой… Ну да, года три не виделись. Не мог позвонить?..
Пылаев рассмеялся:
— Так ведь и у тебя есть мой телефон.
Они посидели, поговорили о том, что Пылаев начал полнеть, даже утренняя зарядка не помогает, что хорошо бы встретиться как-нибудь под выходной всем вместе, с женами, но разговор быстро иссяк: главный инженер понимал, что Пылаев пришел к нему не за тем, чтобы просто повидаться. Он так и спросил об этом, со своей обычной грубоватой простотой:
— Формальности соблюдены? Обо всем поговорили? Ну, что теперь у тебя?
Пылаеву была знакома эта манера, многим она казалась неприятной. Но он любил товарища за прямоту и знал, что лучше говорить с ним открыто. Он так и сказал ему:
— Меня интересует Савченко. Понятно, что это не праздное любопытство, но об этом знаем только ты и я… ну, и еще те, кому положено.
Инженер кивнул:
— Что конкретно тебя интересует?
— Да все. Встречался ли ты с ним в бытовой обстановке? Как он на производстве? Как держится, что говорит… Словом, все, что можешь рассказать. И вот еще что. Мы с тобой коммунисты, стало быть будем говорить откровенно. Мне нужно знать твое мнение — такое, какое оно есть, без всяких натяжек и «случаев».
— Ну, — нахмурился тот, — этого ты мог бы и не говорить мне.
— А ты не обижайся, — спокойно заметил Пылаев. — Сам знаешь, ведь и так бывает: придешь к человеку, попросишь его рассказать о другом, так он такого нагородит — черт ногу сломит. Еще бы! Раз госбезопасность интересуется — значит, дело нечисто…
— И это знаю, — все еще хмурился главный инженер. — Только ничего плохого о Савченко ты от меня не услышишь. Дружить, правда, мне с ним некогда, водку я с ним раза два пил на каких-то юбилеях. А люди говорят: хороший человек, опытный инженер. Да то, что он опытный инженер, — это я сам знаю. Читал про метод Максимова?
Пылаев с трудом припомнил газетную статью, не так давно попавшуюся ему на глаза, вернее не самую статью, а большой портрет сталевара в асбестовых рукавицах и очках, поднятых на кепку. О чем там шла речь — он, разумеется, уже не помнил и спросил сейчас:
— А что за метод?
— Да это тебя вряд ли заинтересует.
Есть у нас тут один беспокойный старик — Максимов. Все время ищет. Ну, и задумал одно дело. Начал искать, как ускорить плавку за счет понижения индуктивности дросселя. Сколько он бился над этим — бог один ведает! Старик гордый: ни к кому не обращался, стеснялся, надо полагать… Савченко как-то заметил, что тот берет в библиотеке книги по электротехнике. Ну, разговорились, и дело пошло. Да что я это говорю — все равно ведь не поймешь.
— Почему? Ты очень популярно объясняешь. Значит, Максимов ускорил плавку при помощи Савченко, а метод назван методом Максимова? А БРИЗ как — только ему одному свидетельство выдал?..
— Ну, это бывает. Максимов протестовал, я протестовал, а директор наш иначе рассудил: надо выдвигать своих, рабочих-изобретателей. Я говорю: это липа, — но один в поле не воин. Когда-нибудь партия поправит таких фокусников. Савченко — тот человек скромный, он удовольствовался премией и никакого шума не поднимал из-за того, что его даже не упоминали, когда говорили о методе Максимова. Ну, а старик к нему домой извиняться ходил…
Пылаев слушал его рассеянно. Все это было не то. Впрочем, ничего, видимо, он и не мог узнать сейчас, кроме общих слов: опытный инженер, хороший человек… Внезапно он подумал: а сам Максимов? Может быть, он поможет, подскажет — ведь работает он вместе с Савченко и знает о нем, должно быть, куда больше.
Он встал, протягивая руку:
— Спасибо. Только, прости уж меня, плохо ты свои кадры знаешь.
Главный инженер вскинулся:
— А что ты думаешь — я всем в душу влезать должен? Нет уж, увольте, у меня годовой план… Он у меня вон где сидит! — Он хлопнул себя по шее и так же быстро, как рассердился, повеселел: — Некогда мне, Сергей. А вот с тобой вечер провести найду время. Ну, позвонишь? Или опять исчезнешь?
Пылаев не ответил, прощаясь. У самых дверей главный инженер тихо спросил его:
— Слушай, а почему тебя Савченко интересует? Что-нибудь случилось? Я как-то раз видел его анкету: находился на оккупированной территории.
— Так он ведь в партизанском отряде был, — уклончиво ответил Пылаев.
Он спустился по лестнице, вышел на широкий заводской двор и медленно направился к длинному кирпичному зданию в его глубине. «Зря не спросил, в какой смене работает Максимов, его может и не оказаться… И Савченко… Не надо, чтобы он видел меня».
В отделе кадров, куда он пришел, так и не добравшись до сталелитейного цеха, ему дали адрес Максимова. Пылаев, пробежав записанный на бумажке адрес, удивился: Максимов оказался соседом профессора Трояновского! Впрочем, чему удивляться: дом — заводской.
* * *
Максимов сам открыл дверь. Поверх очков в жестяной оправе на Пылаева глядели по-стариковски недоверчивые глаза. Он посторонился, пропуская гостя. Когда Пылаев предъявил ему свое удостоверение, старик понимающе кивнул и, закрыв дверь на все задвижки, пригласил пройти «в комнаты».
Дома никого не было, и они могли разговаривать свободно. Впрочем, Пылаев сразу предупредил старика, что разговор у них недолгий, много времени он не отнимет. Максимов замахал руками: да что вы, сколько угодно!
Пылаев начал издалека. Правда, он почувствовал себя сразу совсем легко и свободно с этим старым рабочим, но как бы ему ни хотелось спросить его обо всем прямо, — все-таки надо было начинать именно так.
Максимов охотно отвечал на все вопросы, связанные с производством, и Пылаев знал, что он тщетно пытается догадаться, куда клонится разговор. Подполковник, про себя улыбаясь, все спрашивал и спрашивал его: о новых методах завалки шихты, о заправке футеровки — обо всем, что не имело пока никакого касательства к следствию. Потом, будто вскользь, он упомянул о «методе Максимова» — и старик неожиданно рассердился.
Он сдвинул брови так, что они сошлись на переносице и мохнатыми кустиками прикрыли глаза. Бесцветные старческие губы под рыжими щетинистыми усами поджались; по их краям появились то ли злые, то ли презрительные морщины. Наконец он усмехнулся:
— Обидели меня с этим методом… И меня и инженера Савченко, есть у нас такой. Понимаете, я ведь человек рабочий, я за всю свою жизнь никому копейки не был должен, а тут получилось — целую половину работы украл. Вот как получилось, товарищ следователь. В обком партии пошел — успокаивают, руку жмут. Я в ЦК написал — вот ответа жду. Нельзя так людей обижать.
— Но ведь вы сами в основном до всего добрались?
— Ну да — сам! Я бы еще год пыхтел, что твой самовар. Нет, без Савченко я как без головы был… Правда, мы и до войны о том же подумывали. Был у нас такой инженер — Владимир Викторович Трояновский, погиб в войну… Вот с ним и подумывали, да так ничего и не придумали, а потом — война… Савченко — тот закончил за него.
— И быстро помог?
— Да как тебе сказать? — Старик, сам того не замечая, перешел на «ты». — В общем-то быстро. Я даже удивился — до чего башковитый мужик; у Трояновского-то, видать, просто времени было мало…
В прихожей резко прозвенели два длинных звонка, и Максимов встрепенулся:
— Эх, помешали. Ну, да я попрошу его позже зайти… Вы погодите.
Шаркая домашними туфлями, он пошел открывать, но Пылаев остановил его:
— Это не профессор Трояновский?
Максимов удивленно поглядел на него:
— Да, это он так звонит. А вы откуда знаете?
— Пусть идет, он нам не помешает.
Ничего не понимающий Максимов вышел и через минуту вернулся, пропуская в комнату Трояновского. Тот был в теплой меховой куртке-безрукавке и нес под мышкой шахматную доску, повторяя на ходу:
— Я тебе, старый, сегодня такой дебютик покажу — ахнешь!
Увидев Пылаева, он поначалу оторопел, а потом, спохватившись, быстро подошел к нему:
— Вы здесь? Вы…
— Да. Вот сидели, разговаривали.
— Так я, быть может…
— Нет, что вы, — засмеялся Пылаев. — Я как раз к вам собирался зайти. Дело у меня и к вам есть.
Трояновский оглянулся на Максимова, и тот, поняв, засуетился и сделал вид, что ему срочно надо на кухню:
— Вы тут посидите, а я пойду ребятам ужин разогревать.
Пылаев был благодарен ему. Внимательно поглядев на Трояновского, он заметил, что тот снова нервничает, глубже запахивая «меховушку».
— Вот о чем я хотел просить вас, профессор… — в раздумье проговорил Пылаев. — Закажите мне с утра пропуск в вашу лабораторию.
— Вы хотите побеседовать с моими сотрудниками?
— Нет. Я хочу проверить, как охраняется ваша работа.
* * *
Обо всем этом Пылаев еще не рассказывал никому. Мимолетное упоминание Максимова о том, что над новым методом скоростной плавки он думал еще до войны с Владимиром Трояновским, а затем ему неожиданно быстро помог Савченко, насторожило Пылаева.