— Жаннет, не уходите от ответа. Я все равно узнаю, но тогда… Ну?
— Пустите! Мне на сцену пора!
— Пока вы не скажете, я не пущу вас.
Жаннет испуганно смотрела на Савченко.
— Лева, я не могу! Это ужасно… ваш вопрос. Спросите у него самого!..
— Нет! Мне скажете вы! Или…
— Господи… — Она поднесла пальцы к вискам. — Ну хорошо… Хотя… Лева, зачем это?
— Жаннет, я уже сказал, зачем. Повторяю, я никому не скажу. Ну же!
— Ой, уже зовут! Не держите меня за руки! Мне пора! Что вы делаете? Оставьте!
Актриса суетливо приводила себя в порядок. Савченко не отходил от нее.
— Ладно. Слушайте. Но поклянитесь…
Чердынцев, заложив руки в карманы и покачиваясь на длинных ногах, сам подсказал ответ:
— Наверное, когда в гараж загоняли, да?
— Да, да, вы понимаете, не рассчитал и чиркнул по кирпичному углу. — Борис, поставив, наконец, бачок, стал объяснять, как он якобы загонял машину.
Он объяснял подробно, оживляясь еще больше от того, что высокий слушал его внимательно, и под конец, уже не смущаясь, размахивал руками, демонстрируя, как он выворачивал руль. Чердынцев наклонился над стенкой:
— Вот здесь примерно, да?
— Именно здесь и поцарапал. Царапина длиннее была, если бы я не остановился и не занес передок уже руками.
Чердынцев выпрямился, погладил подбородок:
— Ну что ж, очень хорошо. Все верно. Так, так…
Он повернулся к Борису и слегка подмигнул ему правым глазом. Достав папиросы, он угостил молодого человека, затянулся сам. Помолчали. Борис успокоился. Чердынцев спичкой чистил толстый отросший ноготь. Но неожиданно Похвиснев увидел его колючий, темный взгляд исподлобья, когда художник сказал тихо и оттого особенно внятно:
— Я понимаю, это все для ГАИ… Ну, а на самом деле?
Борис, вспыхнув, опешил:
— Вы что — не верите мне? Да я…
Чердынцев почти беззвучно рассмеялся.
— Знаете ли, честно говоря, мне очень нравится то, что вы сами уже поверили в придуманное. Нет, нет, это хорошо. Это получится искренне, в милиции могут поверить. Поэтому разубеждать вас не буду, пока все достоверно. Только… дайте что-нибудь потяжелее. Ах, вот ключ.
Художник взял ключ, прикинул на глаз расстояние и несколько раз ударил по кирпичному углу. Он даже полюбовался своей работой.
— Вот так. Видите — на стене ведь тоже должна быть хотя бы царапина. Вы же здесь задели?
Похвиснев стоял, не шелохнувшись, безучастно глядя на Чердынцева. Художник вытер подобранной ветошью запачканные руки и внимательно, словно впервые, оглядел Бориса с ног до головы.
— Ага, молодой человек, дело, как я вижу, серьезное. Так, так… Человечка кокнули, да? Слегка его толкнули, а он моментально богу душу отдал? Нехорошо, друг! Как это в заповеди говорится — «не убий»? Да-а… Народишко нынче слабый пошел, пальцем-мизинцем на тот свет отправить можно.
Чердынцев как-то особенно пренебрежительно махнул рукой и сплюнул.
— В общем, дрянь-народ, слезы не стоит… Что, женщина была? Да отвечайте же! Я уже сказал, что не из милиции пришел… Ну?
Борис, все еще в смятении от того, что кому-то достаточно было лишь одного беглого взгляда, чтобы догадаться обо всем, отвечал односложно:
— Да… Женщина…
Чердынцев задумался, старательно затаптывая окурок каблуком.
— А в общем, чепуха. Нечего расстраиваться. Насчет ГАИ я пошутил, конечно; кто вас будет вызывать? Этак им нужно опросить всех владельцев машин и шоферов — сами понимаете, невозможно. Небось, все шито-крыто?
Наконец-то убеждаясь, что этот человек — не из милиции, Борис заговорил откровенно, но потому еще тише:
— Нет, никто не видел. Но в машине-то я был не один.
— Что за баба? — быстро спросил Чердынцев.
— Да так, влюбленная кошка. За нее я не беспокоюсь, могила.
— Еще кто?
— Больше никого, это точно. Ну, я, по правде, перепугался. Крыло задумал менять. Рабочих тут пригласил. Только они не появляются что-то, уж три дня прошло…
— Так, так… Это хуже. Они не могли подумать?
Борис опять побледнел, и в его глазах снова промелькнула растерянность.
— Что?… Нет, нет… Не может быть…
— Ну, вы на это «не может быть» бросьте надеяться! Я вот сразу понял. — Чердынцев усмехнулся. — Конспиратор еще…
— Но ведь зачем им? — уже горячо защищался Борис.
— Что — зачем? А так. Народ теперь такой — ему ничего не стоит пойти и накапать. Бдительность проявить, как теперь говорят. Счастье ваше, что я подвернулся. Я-то уж не выдам. Так, значит, крыло хотели менять? Что ж, это дело… Помочь вам, что ли?
Борис оживился. Он порывисто, словно ища спасения, подвинулся к Чердынцеву:
— Если можете! Прошу вас.
Чердынцев снова раскурил папиросу. Он вдруг стал каким-то вялым и, казалось, равнодушным.
— Трудное дело… Откуда крыло взять?
— Сделайте! Умоляю вас — спасите! Век буду благодарен, денег сколько смогу достану…
— Нет, деньгами мне не нужно.
— Тогда — что угодно! Только скажите… Уж будьте добры…
Чердынцев запахнул пальто и открыл дверь гаража.
— Ладно, подумаю. Если что — к вечеру приеду. Будем живы — расквитаемся… А бензинчику налейте все же. Для начала. — И он пошел к своей машине.
* * *
Среди множества дел, мелких, но отнимавших немало времени, убийство пожилой колхозницы неизвестным шофером не выходило из головы у капитана госавтоинспекции Фролова. Колесил ли он на мотоцикле по своему участку, проверял ли документы и путевые листы, догонял ли автомашину, превысившую дозволенную скорость, — всюду ему думалось: «Не та ли машина?… Не тот ли шофер?».
И хотя этим делом занимался не он, а работники уголовного розыска, мысль о негодяе-шофере, неотступная, жгучая, все время преследовала его.
Дело, однако, вперед не двигалось. У работников угрозыска не было никаких данных, никакой, хотя бы самой малой зацепки. Известен день, примерно определено время, когда была сбита женщина. А дальше? Пустынное в поздний час шоссе. Никто ничего не видел и не слышал. Когда нашли женщину, сразу же опросили всех постовых при въезде в город. В те часы прошла только колонна военных грузовиков да рейсовый автобус. Из военных шоферов никто не мог быть преступником: свидетелей много, — или другие шоферы, или пассажиры автобуса услышали бы крик, удар. Вероятно, это была одиночная машина.
Убитая лежала у самого кювета, в сугробе, — вот почему ее заметили не сразу. Тщательное расследование на месте показало, что ее ударила машина, которая шла в город. Вот и все, что было известно.
В воскресенье Фролов дежурил в инспекции. Пришли двое рабочих, рассказали о странном, на их взгляд, заказчике — царапина на крыле машины еле заметна, а просит сменить все крыло. Видимо, боится он этой царапины. «Может быть, мелочь, но… вы уж, товарищ начальник, на нас не сердитесь. Может, зря у вас время отнимаем, однако… Сами смотрите, что к чему, а только крыло менять мы не будем».