— По-моему, тебе очень повезло с партнером по стажировке.
Наклонившись ко мне, Регина прикрывает ладонью рот, чтобы никто, кроме меня, ее не услышал, и на ее лице вспыхивает озорство.
— Он великолепен, правда? И такой милый. Скорее бы увидеть его в больничной одежде. — Отступив, Регина смеется и возвращается к нормальному тону. — Обожаю парней в униформе. Потому-то я и пошла учиться на медсестру.
От этой девушки голова идет кругом, но ее настроение так заразительно, что проскользнув в туалет, я обнаруживаю на своем лице улыбку.
Когда я выхожу, то вижу рядом с Региной Уэса. Его глаза мгновенно находят мои, и в них возникает вопрос.
Регина оказалась права. В голубой униформе Уэс выглядит потрясающе. Она идеально контрастирует с его загорелой кожей, делает более выразительными глаза. Он похож на актера, играющего в какой-нибудь популярной драме медбрата.
Пока я иду к ним, мой пульс ускоряется, а живот снова сводит. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.
Я смогу это сделать. Смогу быть его другом. Так нужно Спенсеру.
— Привет. — Я заставляю себя улыбнуться.
Уэс отвечает мне хмурым взглядом.
— Что вчера произошло в кабинете миссис Шнайдер?
От грубости его тона я вздрагиваю, и даже Регина бросает на Уэса недоумевающий взгляд. Она назвала его милым, но со мной он очень давно не вел себя так. Много лет. Ясно как день, что он до сих пор ненавидит меня.
Хотя эта враждебность заслужена, я все равно ощетиниваюсь.
— Ничего особенного, — говорю резко и расправляю плечи. Я не позволю ему запугать меня.
Брови Уэса еще сильнее сходятся вместе, и он скрещивает руки на груди. Явно мне не поверил.
— Ничего особенного? Ты была в полном ужасе. Без причины назвала имя Спенсера. Ходишь к психиатру, и я слышал, как он говорил с твоей мамой о лекарствах. Что с тобой происходит? Ты больна или что?
У меня сам собой открывается рот, а Регина тихонько ахает.
— Это… — говорю я, когда ко мне возвращается голос, — не твое дело. К тому же, осел, тот психиатр не только мой, но и твой. Не хочешь рассказать, зачем ты сам ходишь к нему?
На шее Уэса натягиваются сухожилия, а челюсти крепко сжимаются, пока он сердито глядит на меня.
Регина подходит к нам ближе и хлопает в ладоши.
— Почему бы нам не начать? — говорит она с наигранной бодростью. — Сначала я устрою вам небольшую экскурсию, а затем объясню ваши обязанности и познакомлю с некоторыми пациентами. Сегодня это будут мои любимые пациенты — дети.
— Отличный план, — огрызаюсь я.
Чем раньше мы начнем, тем скорее закончим, и я смогу отсюда уйти. Не знаю, как Спенсер может надеяться, что я смогу что-либо сделать для Уэса, когда тот, очевидно, по-прежнему ненавидит меня.
В последний раз покосившись на Уэса, я призываю себя успокоиться. Я не злюсь на Регину. Она, вроде бы, милая и не заслуживает оказаться между молотом и наковальней.
— Сегодня ведь не будет никаких иголок, да?
— Ну… — Глаза Регины, пока она восстанавливает самообладание, мечутся между мною и Уэсом. Наконец, у нее получается улыбнуться мне, хотя из ее взгляда исчезла часть блеска. — Я могу предупреждать тебя, когда буду делать уколы, чтобы ты успела закрыть глаза.
— Спасибо.
Моя благодарность — искренняя, и когда напряжение в воздухе ослабевает, этого оказывается достаточно, чтобы к Регине вернулась сосредоточенность на работе.
Всю экскурсию мы с Уэсом не разговариваем. Я часто чувствую на себе его взгляд, но стараюсь не обращать на это внимание. Так будет лучше для всех. В конце дня я отдам ему суперсекретную шкатулку Спенсера, а потом скажу миссис Шнайдер, что не смогу закончить стажировку.
Регина водит нас по всей больнице, объясняя, чем занимаются различные отделения, и когда нам, возможно, придется туда заглянуть. В больнице прохладно, и мне неуютно, но персонал намного дружелюбнее, чем я ожидала. Нас встречают улыбками и приветствуют каждый раз, когда Регина останавливается, чтобы представить нас людям.
По пути несколько человек здороваются с Уэсом по имени. Словно он их давний знакомый. Какая-то женщина в радиологическом отделении даже обнимает его.
— Уэс, в этой униформе ты настоящий красавчик! Я слышала о стажировке. Поздравляю!
Он перехватывает мой заинтригованный взгляд, пока сдержанно отвечает на объятия женщины.
— Спасибо, Вэнди.
— Ты уже заглядывал к Рози?
— Нет еще, — усмехается Уэс.
Тон рентгенолога становится строгим, и она грозит ему пальцем.
— Перед уходом обязательно это сделай. Ты разобьешь ей сердце, если не покажешься в этой форме.
Когда Уэс начинает смущенно почесывать шею, мне приходится спрятать усмешку.
— Непременно зайду, — бормочет он, уставившись в пол.
Их диалог озадачивает меня, но на этом странности не заканчиваются.
Уэс на «ты» с половиной персонала онкологического отделения. Мы, наверное, раз сто остановились, чтобы он принял поздравления. Большинство врачей и медсестер, которым Уэс рассказывает о стажировке, настаивают на том, чтобы он в первую очередь подходил к ним, если ему понадобятся рекомендации для поступления в колледж.
Наша первая смена длится всего три часа и проходит очень быстро. Большую часть дня я молчу, отказываясь задавать миллион вопросов, которые крутятся у меня в голове. Уэс знает, что мне любопытно, но поскольку я ни о чем не спрашиваю его, то никаких объяснений он не дает. Кажется, его устраивает такое положением дел. Хотя когда ему кажется, что я не смотрю, он украдкой поглядывает на меня.
За весь день мы не сказали друг другу и пары слов. И даже не попрощались. Я говорю Регине, что схожу забрать свои вещи, а Уэс бормочет что-то о том, чтобы увидеться с Рози. Не удержавшись, я бросаю на него еще один подозрительный взгляд, но Уэс снова не объясняется. Он просто кивает, и направляется в блок, где лежат пациенты.
— Бэйли?
Мягкий голос Регины заставляет меня осознать то, что я смотрю Уэсу вслед. Стряхнув задумчивость, я натягиваю на лицо улыбку.
— Ну как, тебе понравилось?
В ожидании моего ответа она возится со своим хвостиком, поправляя его. Я не хочу ее огорчать, но у меня едва ли получится симулировать энтузиазм, и потому я решаю быть честной.
— Не знаю. Дети были милыми, но это так грустно. Не уверена, что я подхожу для этой работы.
Она наверняка ожидала подобную отговорку, но на ее лице все равно появляется огорчение.
— Ну, как бы там ни было, ты сегодня отлично справилась. Надеюсь, ты все же дашь этой стажировке еще один шанс.
Когда я не отвечаю автоматическим «хорошо», она, покусав губу, говорит:
— Если это из-за Уэса, то мы можем разделить между вами обязанности. Если вы не хотите, вам необязательно работать вдвоем.
Мои глаза чуть не выскакивают из орбит. Все верно. Напряжение между нами нельзя не заметить. По большей части нам удавалось справляться с эмоциями, но мне все равно стыдно, и я чувствую необходимость загладить вину. Я не могу бросить стажировку прямо сейчас, иначе Регина поймет, что я сбежала из-за Уэса. И мое чувство собственного достоинства будет ущемлено.
— Все в порядке, — говорю я, желая, чтобы мое лицо хоть немного остыло. — Не нужно нас разделять.
— Значит, ты остаешься?
— По крайней мере на те сорок часов, которые необходимы для практики. Их ведь хватит, чтобы я смогла прочувствовать, что значит работать в больнице?
— Конечно. — Регина, широко улыбаясь, хлопает в ладоши. — А мне хватит времени, чтобы убедить тебя остаться подольше.
Заметив мое замешательство, она поясняет:
— Бэйли, в тебе что-то есть. Дети сегодня тянулись к тебе. Ты им понравилась. Я не знаю, что это, но…
— Это сочувствие.
Мы обе вздрагиваем: Уэс вернулся с рюкзаком, перекинутым через плечо.
— Рози спит, но я оставил записку, что вернусь позже и покажу ей свою униформу.
Регина улыбается.
— Ей это понравится. Бьюсь об заклад, что сегодня она даже спать будет с этой запиской под подушкой.
Уэс, залившись очаровательным румянцем, закатывает глаза и смущенно переступает с ноги на ногу, поглядывая на меня.
Регина принимает это за намек на то, чтобы она продолжила разговор:
— Что ты там говорил о сочувствии?
Я ожидаю, что Уэс отвернется, но он встречается со мной взглядом.
— Большинство здешних сотрудников сочувствуют детям, но твое сострадание отличается. Ты лучше понимаешь, через что они проходят, поскольку сама это пережила. Ты страдаешь, как и они. Тебе, как и им, грустно и одиноко. Ты понимаешь, каково им, и они это чувствуют. Согласиться на стажировку было хорошим решением.
Последнее он говорит почти нехотя и кивает, словно пытаясь убедить себя в том, что это правда.
В моем сердце — странная мешанина эмоций. Я чувствую, что должна оскорбиться, но он сказал правду. Я даже не могу рассердиться за то, что он высказал ее вслух, потому что мы с ним одинаковые. Он тоже понимает, каково пациентам.
Тишина снова становится неловкой, но неунывающая Регина проталкивается сквозь нее:
— Определенно хорошим. Предчувствую, что вы станете нашими лучшими интернами за все время. Мне пора бежать, но мы же увидимся в воскресенье, да?
Мы киваем, и Регина оставляет нас наедине.
В течение нескольких ужасных секунд мы с Уэсом просто стоим, избегая зрительного контакта. В конце концов, мне удается заставить себя шевелиться. Я забрасываю на плечо свою сумку с одеждой — мы с Уэсом все еще в униформе, — и откашливаюсь.
— Полагаю, увидимся в воскресенье.
Уэс следует за мной к лифту и стоит рядом, пока я жду, когда откроются двери, а затем идет со мной через поликлинику к главному выходу. Я нарушаю молчание только на улице. Когда шагаю к парковке, а Уэс сворачивает направо к шоссе, словно собираясь возвращаться пешком.
— Подбросить тебя до дома? — предлагаю я.
Он оборачивается, прикрываясь рукой от вечернего солнца. Его глаза скрыты тенью, поэтому я не вижу их выражение и не могу понять, о чем он думает. Когда он не отвечает, я начинаю чувствовать себя дурой.
— Забудь. Я просто пыталась быть милой.
И только дойдя до машины, я слышу позади звуки его быстрых шагов.
— Прости, — доносится из-за спины его голос. — Я не хотел быть сегодня таким ослом. Просто я… я не знаю, как это сделать.
Ковыряясь ключом в дверце машины, я поворачиваюсь к Уэсу лицом и, поскольку он стоит ближе, чем я ожидала, чуть не врезаюсь ему прямо в грудь. Он не отходит назад, а я отойти не могу и потому прислоняюсь к боку машины. Мы так близко, что мне приходится поднять голову, чтобы увидеть его лицо.
— Ты не знаешь, как сделать что?
Мы стоим слишком близко. Мой взгляд прикован к его губам. И я не знаю, что делаю — то ли вспоминаю, то ли просто представляю их вкус. Я не хочу смотреть на них, но отвернуться в сторону не могу.
Уэс делает резкий вдох и отступает назад. Чары, которыми он удерживал меня, разрушаются, и я прихожу в ужас.
— Я не знаю, как быть твоим другом, — хрипло говорит он. — Для меня быть рядом с тобой… довольно-таки тяжело.
Почувствовав приближение слез, я закрываю глаза. В его отказе нет ничего нового. Мое присутствие начало раздражать его задолго до того, как из-за меня погиб его лучший друг, но мне все равно очень обидно.
Я снова поворачиваюсь к машине, и на этот раз у меня получается открыть дверцу.
— Погоди, ты неправильно поняла.
— А по-моему, ты выразился предельно понятно и ясно.
Я так резко дергаю дверцу, что Уэсу приходится отскочить, чтобы она не задела его. Чертыхаясь сквозь зубы, он роняет рюкзак на землю и хватается за ручку дверцы прежде, чем я успеваю захлопнуть ее.
— Позволь хотя бы объяснить.
— Нечего здесь объяснять, — срываюсь я. Я не злюсь на него, но от унижения начинаю обороняться. — Знаешь, мне тоже нелегко находиться рядом с тобой.
Глаза Уэса сужаются до подозрительных щелочек.
— Тогда почему ты согласилась на стажировку? Ты знала, что я буду здесь. Зачем приходить сюда, если ты даже не хотела эту работу?
Пока Уэс ждет ответа, я хочу было сказать, что сделала это ради Спенсера, но понимаю, что здесь скрывается нечто большее. Уэс когда-то был и моим лучшим другом, и он любил Спенсера так же сильно, как я. Глядя в его сердитые глаза, я понимаю, что хочу искупить вину перед ним не только ради Спенсера, но и ради себя.
— Я согласилась, потому что хотела… я подумала, может быть…
Слова замирают у меня на губах. Как сказать человеку, который ненавидит тебя и винит в смерти лучшего друга, что тебе его не хватает? Я хочу найти способ оставить прошлое позади и вернуть то, что мы потеряли, но для меня очевидно, что этого не произойдет. В мое сердце впивается горечь, и я снова отключаю все чувства.
— Проехали. Это не имеет значения.
Уэс вздрагивает. Я абсолютно уверена, что он догадался, о чем я подумала. Надо скорее уехать, пока я не унизилась еще больше.
— Так что ты подумала? — не унимается он.
— Ничего.
Я не собираюсь выклянчивать дружбу, в которой он отказывал мне с тринадцати лет. Подбираю с пола под пассажирским сиденьем шкатулку Hello Kitty и просовываю ее в окно.
— Вот. Я принесла тебе это.
Узнав капсулу времени, Уэс выпучивает глаза.
— Как ты… где ты… — Он так удивлен, что не может завершить предложение.
— Я просто нашла ее, ясно? На ней написаны ваши со Спенсером имена, вот я и подумала, что ты захочешь забрать ее.
Я встряхиваю шкатулку, как бы убеждая его забрать ее у меня.
Выхватив из моих рук старую капсулу времени, он смахивает с небрежно нацарапанных дат и имен остатки земли и внимательно рассматривает ее.
— Я правда могу оставить ее себе?
Я пожимаю плечами.
— Почему нет? Это какие-то ваши со Спенсером тайны. Уверена, для тебя она значит больше, чем для меня.
Уэс крепко сжимает шкатулку, словно планируя больше никогда не отпускать ее. Что бы там ни было, сейчас это одно из его самых ценных сокровищ. Спенсер был прав. Она нужна Уэсу.
Все еще рассматривая шкатулку, он произносит:
— Спасибо, Бэй.
Его голос становится таким мягким, что я чувствую дискомфорт.
— Без проблем.
Внезапно глаза Уэса распахиваются, и в них вспыхивает тревога.
— Ты ее открывала?
Расслышав в его голосе панику, я усмехаюсь.
— Знаешь, воришка, я имела на это полное право, учитывая, что шкатулка моя. Но нет, я не открывала ее. В конце концов, на ней написано «Совершенно секретно».
Уэс испускает вздох облегчения. Я и не заметила, что все это время он не дышал. Он, как и Спенсер, нервничает и очень не хочет, чтобы я увидела, что же в шкатулке. Надо было все-таки заглянуть в нее. Любопытство сводит меня с ума.
Я смеюсь, когда Уэс, глядя на меня с подозрением, переспрашивает:
— Ты точно не открывала ее?
— Мне неинтересно, какие суперсекретные мальчишеские штуковины вы, два балбеса, положили в капсулу времени, когда вам было по двенадцать лет.
Отпрянув, он удивленно моргает, а потом взрывается хохотом. Я тоже смеюсь и качаю головой.
— Все равно там, скорее всего, просто куча футбольных карточек и протухшие пирожные «Дин-Донг».
— «Мун Пайс», — хмыкнув, поправляет меня Уэс. — Мне всегда больше нравились пирожные «Мун Пайс».
Когда наш смех затихает, до меня вдруг доходит, что Уэс улыбается мне. Я видела его улыбку миллион раз и хорошо помню ее, поскольку она прекрасна и способна растопить сердце любой девушки. Но он очень давно не адресовал ее мне. Когда Уэс приходит к тому же открытию, улыбка сползает с его лица. Горечи и гнева в его глазах больше нет, но они снова стали непроницаемыми. Он отходит от машины, держа в руках капсулу времени.
— Спасибо тебе за это.
Мне грустно, что легкость между нами исчезла. Надеюсь, передачи шкатулки будет достаточно, чтобы Спенсер обрел покой, поскольку прорваться сквозь стены Уэса у меня вряд ли получится. Он не хочет быть моим другом.
Я киваю и завожу машину.