Мамину вазочку Алька перенесла в отведенную им с Тибом комнату. И порой ей начинало казаться, что жизнь налаживается: кров, пища — все есть. Только ошейник внушал тянущую, острую тоску. Алька не была здесь человеком, и приор Эльдор очень четко дал это понять.
А дом потихоньку менялся.
Приор нанял кухарку, молодую и ладную, светловолосую. И конюха. А потом Алька видела, как приор привел в дом великолепного вороного коня, огромного, с пышной длинной гривой. Ну, как привел — приехал на нем. Альке жуть как хотелось пробраться в конюшню и посмотреть поближе, но она сперва не решилась, а потом уже некогда было. Приор нанял еще двух поденщиц, чтобы окончательно привести в порядок большую гостиную, холл, несколько залов. Алька тоже целыми днями что-то чистила, драила, стирала тяжелые шторы. Она боялась, что нанятая прислуга будет относиться к ней, как к зверю — опасному, но стреноженному печатью Надзора, но ничего подобного не произошло. Кухарка Эжени смотрела на Альку с жалостью и постоянно пыталась сунуть то булку, то пирожок, ссылаясь на то, что девушка не должна выглядеть как скелет обтянутый кожей.
— У меня печать на пол-лица, — сказала тогда Алька, — кому интересно мое сложение?
Но Эжени только рассмеялась и внезапно обняла, мягко прижимая к себе.
— Глупая. Для себя надо стараться. Не будешь себя любить, кто тебя полюбит?
— Да никто. Кому я нужна.
— Сколько тебе лет?
Алька сглотнула. В самом деле, сколько? Вот-вот стукнет двадцать.
— Ну вот, а выглядишь ты на пятнадцать. Я бы тебе одно из своих платьев дала, но ты из него вывалишься.
И правда, Алька бы из него вывалилась, потому что Эжени обожала сдобу, и сама напоминала прекрасную сдобную булочку, причем с какой стороны не глянь. Это очень быстро оценил конюх, Эндрю, и порой Алька видела, как по вечерам парочка уединяется на конюшне.
Впрочем, ей-то что?
Ее дело — выполнять поручения Марго и по возможности следить за братом.
Поденщицы, Марта и Роза, тоже отнеслись вполне терпимо. Когда работали вместе, болтали, и Алька едва ли не впервые с момента гибели родителей почувствовала себя почти счастливой.
Если бы еще не ошейник. И не леденящий кровь взгляд приора, когда ненароком все же сталкивались.
* * *
В очередной раз она столкнулась с приором Эльдором на лестнице, ведущей на второй этаж. Алька несла стопку выстиранного и выглаженного белья, чтобы перестелить его постель, и была уверена, что в такое-то время ниат укатил в ведомство. Но нет, ошиблась. Рот наполнился вязкой слюной, стоило наверху появиться плечистому силуэту, Алька замерла на миг, потом торопливо попятилась, опустив голову и мысленно молясь Пастырю, чтоб убраться поскорее.
Конечно, до сих пор приор ее не убил, не открутил голову, не отрубил руки-ноги, но… Все равно было страшно. Кожей ненависть чувствовала. И лицо его, без того непроницаемое, при виде Альки каменело. Казалось еще чуть-чуть — и услышит скрежет зубов.
— А ну, стоять, — рыкнул сверху приор, — куда шла?
Сбежать не получилось. Алька замерла на предпоследней ступеньке, ладони вспотели, но она даже вытереть их не могла, потому что прижимала к себе стопку простыней.
— В… вашу спальню, ниат.
Главное, не понимать головы. Не смотреть в глаза, не злить — и все обойдется.
— Ну так иди, — прозвучал приказ, — почему обратно поворачиваешь?
Это было нелегко, заставить себя прошагать мимо приора. Лестница была узкая, Альке пришлось прижаться спиной к перилам, чтобы, упаси Пастырь, не коснуться ткани синего стеганого халата приора. Но, проскользнув мимо, все же ухватила кусочек его запаха — и сама удивилась тому, что пахло от ниата Эльдора… домом и уютом. Не кровью, не железом, и уж конечно, не спиртным. Дерево, старые книги, теплый воск и капелька горького шоколада. И Алька — всего лишь на мгновение — вдруг увидела себя в старом родительском кресле, укутанной в шерстяной плед с чашкой какао. Потом взгляд зацепился за уголок гладкой светлой кожи в вороте халата, за старый белый шрам в яремной ямке, как будто там делали надрез, а потом зашивали. Она вскинула взгляд, в сумраке приор Роутона казался совершенно бледным, глаза темнели двумя провалами в ночь, и губы сурово сжаты, но…
Внезапно Алька поняла, что ненависти не было.
От удивления едва не выронила ношу, и, быстро восстановив дистанцию, засеменила с бельем дальше по коридору. А перед глазами — старая комната, стеллажи с книгами, и сама она кутается в мягкий плед. Недавно все это было — и нет больше. Закончилось. Теперь только ошейник, который натирает кожу, но она не решается попросить его ослабить, и работа по дому. Хорошо, что Тиберик есть. И Марго, и Робин, и другие…
Влетев в спальню приора, она, почти не видя ничего вокруг себя, сгрузила простыни на стул, и принялась сдергивать несвежее белье с кровати. Внутри все похолодело, когда услышала тяжелые шаги, скрипнула приоткрываемая дверь. Приор Эльдор остановился в пороге и молча смотрел, как она заправляет в наволочки подушки и тоже откладывает их в сторону.
Алька едва не расплакалась от страха и неопределенности.
Что ему нужно?
Но — не оборачивалась, молча делала свое дело.
И вот уже белье выстлано, ни морщинки, и надо просто собрать старое и выйти… А приор продолжает стоять в дверях и молчать.
"Да чтоб тебя…" — в отчаянии подумала Алька.
— У тебя есть крылья? — вдруг спросил Эльдор.
— Ч-что? — она обернулась и замерла, уронив руки.
Очень хотелось убежать, но приор перегородил проход, да и, пожелай он применить магию, никуда не денешься.
— Что тут непонятного? — он пожал плечами, — когда ты перекинулась в крагха, у тебя были крылья?
Вот так, из ощущения покоя и уюта с размаху головой в мертвенный холод воспоминаний. Алька невольно обхватила себя руками.
— Да, были, — с трудом выталкивая слова, сказала она.
— Хорошо, — приор задумался на несколько мгновений, затем, глядя сквозь Альку, кивнул собственным мыслям, — собирайся, поедешь со мной в Роутон.
Нет-нет-нет. Зачем? Что он там надумал?
Вернуть в тюрьму? Возможно.
— Я делала все, что говорила фье Марго, — пробормотала она, — я ничего не украла.
И когда подняла голову, встретила внимательный взгляд приора. Он разглядывал ее, склонив голову к плечу, и в этот миг выглядел непривычно молодым и беззаботным. Почти самым обычным мужчиной, образованным и богатым, каких Алька навидалась в родительском доме. Единственное, пожалуй, что отличало Эльдора от них — коротко стриженые волосы на военный манер, сейчас взъерошенные.
— Мы съездим в Роутон, чтобы купить тебе одежду, — прошелестел в ушах у Альки его голос, — Тиберику тоже что-то к зиме нужно, так ведь?
Перед глазами резко потемнело, и Аллька подумала, что после таких нервных потрясений самое время картинно лишиться чувств. Но вместо этого она кивнула и принялась собирать с пола простыни.
— Где вы покупали одежду, когда жили с родителями? — поинтересовался приор.
Ну надо же. Захотелось поговорить?
Алька прижала к груди ком белья и двинулась к дверям.
— Мы ходили к портнихе, — ответила тихо, — потому что на меня сложно подобрать готовую одежду в размер.
— К портнихе — долго. Мы купим тебе готовое платье и подгоним по фигуре в магазине, — он посторонился, пропуская ее. И уже вдогонку, когда Алька с замирающим сердцем неслась вниз по лестнице, сказал, — собирай и Тиберика. Его тоже нужно приодеть.
Собрать Тиба. Собраться самой. Хотя что ей собираться, штаны и рубашка, старые башмаки Марго и все. Глазенки Тиба засияли от восторга, стоило сказать, что приор Эльдор берет их в Роутон. А у нее от одной только мысли о том, что придется ехать в одном экипаже с приором, руки холодеют и во рту пересыхает. Но ничего не поделаешь, отказаться не получится. Вернее, она могла бы отказаться, если бы оставалась фье Ритц, приемной дочерью переплетчиков, а приор Эльдор был всего лишь надоедливым ухажером. Но — увы. Он был ее хозяином на ближайшие пять лет, а она, как выяснилось, совсем не была человеком.
…Через полчаса они сидели в новенькой двухколесной повозке с откидным верхом, в которую Эндрю запряг вороного коня. Приор забрался последним, взялся за вожжи — и повозка плавно тронулась с места.
Алька забилась в угол и старалась лишний раз не смотреть в сторону Эльдора, даже отвернулась, с преувеличенным вниманием рассматривая пожелтевшую траву и поредевшие макушки деревьев. Зато Тиб чувствовал себя как рыба в воде, болтал ногами и донимал приора всякими глупыми вопросами вроде "а почему вон то облако длинное, а это круглое?" или "а если разрезать яблоко, червяк испугается и убежит?". С каждым следующим вопросом у Альки сердце замирало, ей все казалось, что сейчас приор разозлится и как следует тряхнет чересчур разговорчивого мальчишку за шиворот, но Эльдор совершенно спокойно на все вопросы отвечал. Так, как будто вся эта болтовня не была ему в тягость.
Алька немного успокоилась и принялась уже с удовольствием смотреть на пригород Роутона. Осень окончательно вступила в свои права, листва опадала, и это было очень красиво, когда меж ярко-желтых листьев просвечивали темно-коричневые ветви. Воздух казался хрустальным, ночью прошел небольшой дождик, вся пыль осела. В синем небе к югу тянулся клин гусей. А вдалеке, из-за желтых шапок старых кленов уже виднелись окраины Роутона, с бордовыми черепичными крышами, с высокими печными трубами… Алька поежилась. Да, осень окончательно обосновалась в этих землях, и ветер дышал прохладой, от которой уже не спасали обноски.
— Алечка, — Тиб, наконец, оставил в покое приора и повис на ее руке, прижавшись всем телом, — ну что ты не улыбаешься? Так здорово, что мы едем в город, да? Ниат Эльдор обещал купить мне пряник-лошадку, ну, помнишь, какую мне мама всегда покупала?
Алька торопливо заморгала, чтобы никто не увидел стремительно набежавших слез. Она тоже… честно пыталась покупать таких лошадок. Но пряники с цветной глазурью стоили недешево, а откуда у нищенствующей двуликой деньги? То ли дело, приор Святого Надзора… И, сглотнув, она кое-как выдавила:
— Это… хорошо. Я рада, Тиб. Я очень рада, что тебе хорошо.
Тиберик обхватил ее за шею, приблизил губы к уху и прошептал:
— И тебе тоже будет лошадка. Ты только не печалься.
"Не надо мне ваших пряников, — подумала она, но промолчала.
Да и что скажешь пятилетнему малышу? Он не знает, что такое рабство в обмен на сохраненные руки, он понятия не имеет, что такое растертая ошейником кожа, и он, хвала Пастырю, даже не подозревает, как больно ставить печать Надзора.
Алька покосилась на Эльдора. Тот невозмутимо правил конем, думая о чем-то своем и глядя на дорогу, а она, глядя на его профиль, почему-то задумалась о том, что Эльдора называют ниат, это значило, что в его роду есть капелька королевской крови, и было странно, как это он стал стражем Надзора. Обычно стражей делали из мальчиков, оказавшихся не нужными никому. Из сирот, из беспризорников. Как ниат попал в их число?
В этот миг Тиб отлепился от ее руки, повернулся к Эльдору и пропищал:
— Вот бы и мне стать стражем.
Алька была готова поклясться, что в этот миг лицо ниата дрогнуло, исказилось судорогой страха, неприятия, ненависти. Но в следующее мгновение вновь окаменело.
— Тебе не стоит быть стражем, Тиберик, — глухо сказал Эльдор, — в этом нет ничего хорошего. Куда лучше окончить хорошую школу для мальчиков и поступить в королевскую академию Естественных наук.
— Ску-учно, — протянул Тиб.
— Не скучно. Если бы у меня была возможность выбирать, я бы выбрал академию.
Альке очень хотелось спросить, что же такого могло случиться, что ребенок из хорошей семьи попал в Надзор, но она не посмела. Во-первых, кто она такая, чтоб спрашивать, во-вторых, приор наверняка разозлится, гаркнет на нее, мол, не обязан я тебе отвечать. Но любопытно, конечно, было, потому что ходили слухи о том, что именно делали с детьми, из которых готовили стражей. Магии больше не осталось в этом мире, вся она ушла в Пелену, и чтобы сделать человека магом, проделывали с ним жуткие и весьма болезненные процедуры, коверкали саму человеческую сущность, насильно прививали способность творить волшбу.
Разговор сам собой утих, они ехали уже по улицам Роутона, все ближе и ближе к центру, и Алька забеспокоилась. Приор говорил о магазине готового платья, но ведь чем ближе к главной площади, тем дороже. Ей совсем не хотелось, чтобы на нее смотрели с жалостью и брезгливостью те расфуфыренные куклы, что обычно обслуживают богатых покупательниц. И только этот страх — стать посмешищем — подвиг ее задать вопрос.
— Ниат Эльдор, простите, а куда мы едем?
И невольно съежилась, ожидая то ли удара, то ли окрика.
— В "Золотой ирис", — совершенно невозмутимо, даже не поворачивая головы, ответил Эльдор.
— Золотой ирис, — Алька не сдержала возгласа, — но зачем? Зачем вы меня туда везете? Чем я так провинилась, что вы хотите меня мучить еще и там?
— А ну, тихо, — он недовольно нахмурился, и Алька сжалась в комок, — что за глупости? Никто тебя мучить не собирается.
Но ее уже было не остановить. Пусть, пусть лучше убьет ее, чем вот так…
— Посмотрите на меня, — твердо сказала Алька, — я тощая оборванка с фиолетовым пятном на пол-рожи. И вы хотите, чтобы мне подбирали платья… вот там? Чуть ли не в самом дорогом магазине Роутона? Да мы даже в лучшие времена обходили его стороной, туда же зайти страшно, такие цены…
На сей раз Эльдор удостоил ее взгляда, холодного, равнодушного.
— Снова будешь прыгать и убегать?
— Не буду, — буркнула Алька, — я помню про ошейник.
— Ну, вот и не надо, — он помолчал, а затем откровенно сказал, — моя жена всегда одевалась в этом магазине. Именно поэтому я и знаю… только этот магазин женской одежды в Роутоне. Да и меня там помнят.
"Жена. У него была жена"
Отчего-то осознание того, что у совершенно непрошибаемого, безжалостного, бесчувственного приора когда-то была жена, подействовало как ведро ледяной воды. Алька затихла и снова сжалась в комок в углу дивана.
"Была жена. Была… А может, и дети… были?"
— Мне жаль, — выдохнула она, — всегда тяжело терять близкого человека. Простите меня, я веду себя совершенно неподобающе. Конечно же, я ваша рабыня, и выполню все, что скажете…
— Терять? — он приподнял бровь, — в каком-то смысле да, я ее потерял. Но она жива, здорова и даже повторно вышла замуж, если сплетни не врут. А, вот мы и приехали.
* * *
Про магазин "Золотой ирис" Алька знала понаслышке. О том, что там зеркала во всю стену, что туда привозят коллекции от Пьера Монтен и Алисы Шейп, что там одеваются жены и любовницы важных людей Роутона. И вот теперь она испуганно жалась за спину Эльдора, в то время как сам он совершенно невозмутимо дожидался, пока лакей услужливо распахнет дверь. Тиб крутил головой и крепко цеплялся за руку приора так, что со стороны их вполне могли принять за отца и сына. Но это было не так. Алька не удержалась и вздохнула. Горько стало оттого, что Тиберик так быстро забывал родителей, так легко купился на доброе отношение к себе совершенно чужого человека. Как будто ее любви не хватало.
— Идем, — бросил через плечо приор, они с Тибом уверенно прошли внутрь магазина.
Алька понуро брела следом, но когда вошла, все-таки не сдержала восхищенного вздоха. Да и какая девушка не мечтала бы делать покупки в подобном месте? Сверкающий полированный пол, ряды манекенов и безбрежный океан стеллажей, полок, стеклянных витрин. Обежав взглядом пространство магазина, Алька пришла к выводу, что здесь можно приобрести все, начиная от панталон и заканчивая верхней одеждой. Она встрепенулась при виде теплого платья в крупную серую клетку — когда-то подобное видела в каталоге Пьера Монтен, и здесь, в "Золотом Ирисе" это было именно платье от Монтен, с идеальными строчками, из великолепной, дорогой тонкой шерсти. Встрепенулась — и сникла. Какое все это имеет значение сейчас? Когда перед всеми она не человек, а так, опасная зверушка, которая и контролировать себя не может?