— Достаточно, — пискнула Уна, краснея от смущения. Промежность ее была мокрой и горела, словно то, что сейчас Аргент озвучил, он уже с ней проделал.
— Поверь мне, — шептал он, чуть посмеиваясь, прижимая ее к себе все сильнее, — ты выкрикнешь это слово не раз и не два, но только я буду решать, когда будет достаточно…
Он продолжал покрывать ее шею легкими нежными поцелуями, и Уна почувствовала, что еще немного — и она кончит, настолько возбуждение охватило ее. Она сжимала колени, стараясь унять нарастающее желание, но Аргент словно нарочно дразнил и мучил ее, его руки поглаживали ее грудь, осторожно и очень бережно обнимали за талию, пальцами обводили приятную округлость животика под чувственным атласом. И Уна загоралась от желания, ей казалось, что они лежат в постели, а руки и губы Аргента ласкают ее тело так, словно никого кругом нет, и они одни…
— О, да я смотрю, ты не лгал! Какое невероятное событие, нужно было отметить его в своем календаре, — раздался насмешливый голос, и Уна, вскрикнув, распахнула глаза, очнувшись от наваждения. — Тот незабываемый день, когда магистр Аргент сказал правду. Ты действительно оставил ее для себя?
Руки Аргента, обнимающие Уну, чуть заметно дрогнули, он недовольно поморщился, отстраняясь от девушки. Дай ему волю — он еще нашептал бы кучу шаловливых вещей Уне на ушко, но при посторонних, а тем более при Корнелии, которая выскочила словно из ниоткуда, как чертик из табакерки, он не хотел этого делать.
— Здравствуй, Корнелия, — голосом, полным сладкого яда, произнес Аргент, выступив вперед, церемонно кланяясь и намеренно прикрывая Уну полой своего плаща. — Ты вышла встретить меня? О, это так мило с твоей стороны!
— Мило! — фыркнула Корнелия. В руках ее подрагивал развернутый веер, которым она закрывала лицо до самых глаз. Но, несмотря на это, не узнать ее было невозможно. Эта царственная манера держаться, этот дивный тонкий стан, это прекрасное платье из зеленого бархата, ушитое тончайшим кружевами и драгоценными камнями — даже с закрытым лицом Корнелию невозможно было спутать с кем-либо еще.
— Ты стареешь, Аргент, — фыркнула Корнелия. Длинные ресницы ее дрогнули, глаза презрительно сузились, когда она рассматривала съежившуюся под ее взглядом Уну. — Раньше ты обращал внимание только на самых красивых и богатых женщин королевского двора. И после них эта девочка?.. Слишком проста, слишком. Что ты нашел в ней? Только не говори мне, что ты полюбил. Ты любить не умеешь, у тебя вместо сердца камень. Так что не морочь девчонке голову; это будет честно и правильно.
В голосе Корнелии прозвучали ревнивые нотки, и Уна вспыхнула от негодования. На язычке ее вертелось какое-то злорадное замечание, которое она собиралась кинуть в лицо Корнелии, но Аргент опередил ее.
— Все эти женщины, — вкрадчиво ответил он Корнелии, глядя на нее смеющимися глазами, — постарели и увяли, и их красота уже не так изысканна и идеальна, как раньше. А эта девочка просто невероятно юна и свежа, — в голосе Аргента послышался смех, потому что Корнелия едва не зарычала от злости при его бестактном намеке на ее возраст, — и никогда не прибегала к услугам некромагов, не пудрила носик чужим мертвым даром. Поэтому у нее нет шансов сморщиться, как заскорузлый старый башмак, и превратиться в подобие трехсотлетней кожистой черепахи с Лазурных островов.
От ярости Корнелия даже зарычала, топнув ногой.
— Твоего жалкого дара, — прошипела она, — хватило ровно настолько, чтоб разгладить пару морщин на подбородке!
— Так вот почему твой подбородок — самое гладкое место на твоем лице, — едко заметил Аргент, посмеиваясь, и Корнелия, гордо вздернув голову, с треском закрыла веер, открыв свое лицо.
В первый момент Уне показалось, что она умерла и попала в рай, а рядом с ней стоит гневный ангел — так хороша, так чудесна была Корнелия сейчас. Она была необыкновенно прекрасно, поразительно, небывало. Ее гладкая кожа была нежнейшего светлого цвета, словно окраска самой глубоководной морской раковины — белоснежная, чуть отливающая розовым теплым отсветом. Изумрудные, невероятной красоты глаза сверкали под черными длинными ресницами, брови были словно выписаны на фарфоре искусным художником черными аккуратными шнурочками, нос — точеный, ровный, прямой, словно творение резчика по мрамору, — и яркий, как спелая сладкая вишенка, ротик. С минуту Корнелия молчала, с удовольствием наблюдая за тем, как на лице Уны выписывается благоговейное изумление, и ее яркие полные губки складывались в неприятную высокомерную ухмылку.
— О, да придворный лекарь просто кудесник, — меж тем беспечно проговорил Аргент, рассматривая бывшую возлюбленную. — Я вижу, он сумел вернуть тебе часть твоей былой красоты. Наверное, это стоило дорого?
Часть! Уна едва не задохнулась, чувствуя, как подступающие слезы щекочут ее нос. Если это всего лишь часть, то как же, наверное, Корнелия была прекрасна раньше?! Даже сейчас в сравнении с ней Уна чувствовала себя никчемной деревенщиной. И понимала, что Аргент наверняка помнит ту, давнюю Корнелию. Наверняка сравнивает — и раз за разом убеждается в превосходстве своей бывшей любовницы. На миг Уне показалось, что в его взгляде, обращенном к Корнелии, проскользнуло чувство, очень схожее с восхищением, и сердечко Уны словно сжала мягкая, но когтистая лапа. Если Корнелия может возвращать свою молодость хоть ненадолго, хотя б на день, то где гарантии, что она не может вернуть Аргента, не может приманить его на свои чудесные зеленые глаза, на золотые пышные волосы, словно нечаянно выбившиеся из-под богатого покрывала?
— Не дороже жизни, — высокомерно произнесла Корнелия. — Твоей брони хватило бы, чтобы оплатить его услуги… очень долго. Как думаешь, Аргент? Я не так юна, как твоя маленькая любовница, но моя красота могла бы компенсировать этот недостаток… ммм?
Голос Корнелии зазвучал вкрадчиво и игриво, и Уна с ужасом поняла, что та заигрывает с Аргентом. Корнелия действительно пытается соблазнить магистра, и он, кажется, ведется на ее попытки! Иначе чем объяснить то, что он всматривается в ее глаза все пристальнее, склоняется над ней все ниже, словно желая разглядеть в прекрасных чертах этой женщины свою давно утраченную любовь?..
— Моя броня, — веско произнес Аргент наконец, разрывая тягучее тяжелое молчание, — нужна мне для более важных вещей. Неужто вы думаете, — он расхохотался ей в лицо, — что я потрачу свою силу и мощь на то, чтобы добывать вам склянки с кремами и пудру?! Вы правда хоть на миг могли поверить, что достойны этого?!
От его едких слов Корнелия просто взвыла, прекрасное лицо ее исказилось почти до безобразия, она яростно терзала веер, топая ногами. Казалось, она была полностью уверена в том, что ей удастся соблазнить Аргента, и его слова, полные издевки, вернувшие ее с небес на землю и развеявшие всякие ее надежды, были для нее больнее и унизительнее пощечины.
— Негодяй! — рычала она яростно. Слезы градом катились из ее прекрасных глаз. — Подлец! Почему вы, мужчины, думаете, глядя на женскую красоту, что она должна вам принадлежать? Что стоит протянуть руку — и она покорно ляжет в вашу ладонь, как яблоко? И почему нет даже мысли, что, возможно, за нее придется заплатить дорого, очень дорого?! И стоить она может намного больше, чем глупые стишки под луной и пылкие признания?!
— Корнелия, Корнелия, — произнес Аргент, посмеиваясь. — Ты уже много пожила, но так и остаешься глупой… Ты была чудом. Прекрасным, нежным, невероятным чудом — и потому мужчины тянулись к тебе, ожидая, что ты окажешься чем-то большим, чем просто красивым личиком. От тебя ждали волшебства, такого же ослепительного, как твоя красота. Но ты была такой же, как и многие другие расчетливые барышни… Жадность и алчность в красивой обертке. Ты никогда не была и не будешь лучше и драгоценнее этой простой юной девочки, Корнелия. Ты — дешевая фальшивая драгоценность. Блеску много, но цена тебе — медный грош.
Корнелия, истерично взвизгнув, замахнулась на магистра, тот перехватил ее руку, крепко стиснул тонкое запястье, яростно глядя в ее зеленые глаза.
— Не смей, — прорычал он злобно, — никогда не смей поднимать на меня руки, Корнелия Златовласка!
— Я глаза тебе выцарапаю, — шипела, словно разъяренная кошка, женщина, извиваясь от боли. Все ее чувства — ревность, кокетство, игривость, — враз сползли с нее и, перемешавшись, трансформировались в уродливую ненависть, до дрожи, до скрежета зубовного, до пены изо рта. Корнелия скулила от невозможности уязвить Аргента, сучила ногами, изгибалась пополам, словно в животе ее дикие спазмы рождали чудовищную боль, и Аргент, удерживая женщину за руку, с неприятной усмешкой наблюдал, как ее корежит и ломает от скопившегося в ней яда.
Недрогнувшей рукой он сорвал со своего плаща ограненную пластинку черного роскошного алмаза и уверенно провел на гладком лбу Корнелии черту — от линии волос до переносицы. Послышался скрежет, словно камень чертил крошащуюся линию на стекле, и Уна ахнула, увидев, как эта черта превращается в уродливую трещину, наливающуюся чернотой. По персиково-нежной коже, как тонкие нити, протянулись тотчас новые трещины, и Корнелия вскрикнула, ухватившись за щеку, которая с тонким, еле уловимым звуком покрывалась сетью трещинок, словно скорлупа яйца. Дрожащими руками она нащупала в складках платья зеркальце, поднесла его к лицу — и завопила во всю глотку, глядя, как ее лицо, крошась как разбитая фарфоровая маска, спадает, рассыпается, и из-под него — прекрасного и молодого, — проступают прежние, уродливые и старые черты.
— Что, не удастся блеснуть на сегодняшнем празднике? — едко поинтересовался Аргент, и Корнелия, с воплем запустив в него зеркальцем, которое теперь отражало только ее уродство, бросилась вон, воя и рыдая.
Совершенно автоматически Уна подняла оброненное зеркальце, которое каким-то чудом не разбилось. Эта сцена между бывшими возлюбленными — горячая, полная ярости и взаимной ненависти, — произвела на девушку тяжкое впечатление, она чувствовала себя неловко, так, словно в чем-то была виновата перед убежавшей в слезах Корнелией. Поэтому хотелось как-то исправить сложившуюся ситуацию, заглушить гложущее ее чувство вины. Наверное, стоило догнать Корнелию и вернуть ей ее вещь?
— Даже не думай об этом, — строго велел Аргент, глядя, как девушка нерешительно вертит в руках зеркальце с изящной рукой, в серебряной оправе, с выложенной меленькими рубинами розой на тыльной стороне. — Это старая ведьма наговорит тебе еще не таких гадостей, а ты поверишь — она умеет быть убедительна, — и натворишь дел. Эта старая змея живет лишь затем, чтобы отравлять своим присутствием мир. Не жалей ее, и беда минует тебя стороной. Ну, идем? Самое время тебе получить свою Золотую Кочергу.
* * *
Вручение Ордена Золотой Кочерги прошло в очень торжественной обстановке и Уна, краснея от смущения, в сотый раз оглядывала зал, заполненный придворными, чтобы убедиться, что никто не смеется над ней. Но придворные были серьезны; на многих лицах даже выписалась неподдельная зависть, когда Демьен с бархатной подушечки взял орденскую звезду, усыпанную капельками ярко вспыхивающих прозрачных камней, — и приколол ее к платью Уны.
— За верную службу Алому Принцу, — торжественно проговорил он. — Эта звезда будет оберегать тебя так, как ты оберегала меня.
И он хитро подмигнул, разрушая всю торжественность момента.
Корнелии видно не было; в этом Уна убедилась, в который раз осматривая лица собравшихся придворных. А вот Аргент стоял в первых рядах; рассматривая его, Уна вдруг с замиранием сердца поняла, что он невероятно, необычно красив. Это открылось девушке лишь сейчас, когда она привыкла к блестящему великолепию его брони и больше не обращала на нее внимание. У Уны дух захватило, когда она глянула на ректора словно другим глазами. Такого благородного и тонкого лица еще поискать, синие яркие глаза словно проникали своим взглядом в ее душу, а сам Аргент был статнее и выше многих присутствующих.
«И он мой! — в восторге подумала Уна, наспех убирая со лба волосы. — Темный и прекрасный маг, самый красивый, самый могущественный, самый таинственный!»
Тайком она глянула в зеркальце Корнелии, чтобы убедиться, что с ее прической все в порядке, и едва не вскрикнула от неожиданности. Зеркальце показывало вовсе не то, на что рассчитывала Уна. С изумлением она увидела, как в зеркале отражается ее рука с зажатым в ней черным камнем, стащенным у Аргента, и орденская звезда, причудливо превращающаяся в тонкий меч с золотой рукоятью и светлым, остро отточенным лезвием.
«Ах, так вот что за орден подарил нам Демьен! — ликуя, подумала Уна. — Надо сказать ему, что его маленькая тайна разгадана. То-то он будет ломать голову, как я умудрилась раскусит его так быстро!»
Зеркало — бессовестная ябеда, — показывало не отражение человека, а то, что скрыто от посторонних взглядов. Тайком направив зеркало на Дерека, она увидела его карман, оттопырившийся под тяжестью обсидиановых пластинок с техноброни Аргента… и еще кое-что, отчего у Уны даже уши запылали от стыда.
Аргент в зеркале отразился как совсем молодой человек с застенчивой прекрасной улыбкой. С сожалением Уна рассматривала мягкие черты его красивого лица, еще не огрубевшие, без печати страданий, разочарований и боли. Таким она его не знала никогда, и никогда уж не увидит.
«Как жаль, что ему пришлось пройти через все это и перестать смотреть на мир так доверчиво, такими ясными и чистыми глазами, — подумала Уна. — Но раз зеркало это показывает… наверное… где-то в глубине души он таким остался? Какая интересная вещица… Пожалуй, Корнелии я ее возвращать не стану!»
Меж тем распорядитель объявил о начале бала, и Аргент неспешно прошел к Уна, смущенно оправляющей на груди звезду, врученную Демьеном.
— Позволите вас пригласить? — церемонно произнес он, чуть поклонившись. От изящества, грации, с которыми магистр Аргент двигался, у Уны даже сердце замерло, ее тонкие пальчики скользнули в его ладонь, и Уна, гордо задрав нос, прошла с Аргентом на середину зала.
Все взгляды были устремлены на нее! Все смотрели, и Уна чувствовала, как причудливо перемешивается зависть и восхищение в сердцах людей. Наверное, каждая дама желала бы сейчас оказаться на ее месте — тем более, что Аргент, оказывается, превосходно танцевал, двигаясь мягко и плавно. В его глазах, обращенных к ней, Уна читала лишь нежность и восхищение, и когда он привлекал ее к себе, прижимая к своей груди, она даже дышать переставала, млея от счастья.
Бальный шум внезапно сплелся с каким-то иным, грубым и яростным. У входа в зал, где толпились те придворные, кому пары не нашлось, возникла какая-то возня, и Уна, вынырнув из своих радужных грез, услышала визгливый знакомый голос.
— Пусть вернет! — кричала Корнелия. — Она украла мою вещь!
Руки Аргента, обнимающие девушку в танце, соскользнули с плеч Уны, плащ с шелестом распахнулся, когда мужчина обернулся на шум, и Уна с сильно бьющимся сердцем отступила от него, пытаясь затеряться в толпе зевак.
— Что ты сперла у нее, — шепнул над ее ухом тихий голос Демьена, который оказался рядом как по волшебству. — Она рвет и мечет, как будто ты утащила у нее любовника прямо из постели.
— Зеркало, — ответила Уна тревожно. — Только я его не крала. Она сама запустила его в меня. Я только подобрала.
— Ну и отдай, делов-то.
— Нет, — горячо зашептала Уна. — Нет! С ним что-то не так, оно волшебное, это зеркало. Я раньше такого волшебства не встречала! Оно странное какое-то… Поэтому она хочет его вернуть — пока никто не понял, что на самом деле оно из себя представляет!
Алый Принц тотчас оценил сложившуюся ситуацию и кивнул, приняв какое-то решение.
— Дай сюда, — велел Демьен, незаметно протягивая руку. — Меня обыскать она не посмеет.
Уна, морщась, вложила в его ладонь зеркальце на длинном бисерном шнурке, туда же отправился и камень с брони Аргента, и Демьен поспешно отошел от девушки, направляясь навстречу Корнелии и устроенному ею скандалу.
Корнелия, насилу пробившись сквозь толпу, вывалилась на свободное место, тяжко дыша. Ее изуродованное нечистой магией лицо было ужасно, глаза под набрякшими морщинистыми веками яростно сверкали, и она, увидев Уну, ткнула в нее трясущимся пальцем: