— Чуток? — алхимик аж подпрыгнул от возмущения. — Это ракообразное издохло, не выдержав тяжести собственного панциря, а оно, между прочим, было в единственном экземпляре! Аmоrfо hrеnus trilоbitus! Возможно, последний экземпляр во вселенной!
— Ну уж… не нагнетай.
— Безответственность — зло! — припечатал Дориан и с возросшим усердием заработал половником. Тот застучал о стенки котла. Зелье вспенилось и поперло наружу.
— Излишняя впечатлительность тоже, — Нанну пожала плечами.
— Уйди. Вернись к работе. Не мешай мне сосредоточиться.
— Как скажешь, солнце.
— И не называй меня солнцем! — алхимик с досадой всплеснул руками. Половник выскользнул из ладони и угодил в шкаф с пробирками. По лаборатории разлетелся веер брызг. — Тысячу раз просил.
— Ладно, ладно, только не раздражайся. Спасибо, сол… Дориан. По гроб жизни буду обязана.
С этими словами она затерялась между столами и алхимическими агрегатами. Хлопнула дверь. Дориан полез за половником. Целую минуту из-за шкафа торчал его тощий, острый зад, обтянутый черными брюками.
Гвендолин развернула одежду: безразмерная хламида с широким вырезом и нечто, вроде бриджей, в поясе размера на три больше, чем нужно. Забившись в уголок, она принялась стягивать с себя сырую куртку.
Когда Гвендолин, полностью облаченная в сухое, придерживая штаны, чтобы не спадали, и хламиду, чтобы не съезжала с плеч, вернулась к Дориану, тот выглядел подозрительно. Один взгляд на его вытянутую от ужаса физиономию убедил ее в том, что за время ее отсутствия случился катаклизм. Ну, или окочурился еще один трилобит.
— Плохо, очень плохо, — бормотал Дориан. — Это катастрофа, конец всего сущего…
— Что-то стряслось? — поскольку зримого светопреставления не наблюдалось, Гвендолин задала вопрос просто из вежливости. Не годится молчать, когда человеку дурно.
— О-о-о, эта женщина! Эта женщина свела меня — всех нас! — в могилу!
— Кто? — уточнила Гвендолин, живо исключив себя из списка подозреваемых и испытывая по данному поводу облегчение.
Дориан не среагировал. Был слишком занят горестными стенаниями.
— Отвлекла меня своими глупостями, и я от рассеянности уронил в котел волос! Ничтожный обрывок человеческой сущности вклинился в полотно бытия — и миру конец. Я нарушу вселенское равновесие, если до утра не сварю новое зелье и не вылью его в Сосуд! Но ведь это невозможно. Требуются недели, чтобы зелье настоялось! Плохо, все очень плохо! — и, вцепившись себе в рыжие патлы, безжалостно выдирая целые клочья в порыве раскаяния, бедняга забегал по лаборатории.
— А так добавить нельзя? — осторожно осведомилась Гвендолин. — Подумаешь, волос…
— Подумаешь? Нет, ты сказала подумаешь?! О, невежда! Каждый волос, каждая пылинка имеют особое строение, не говоря уже об истории, которая заключена в их информационном поле! Инородное тело в котле — это целая какофония посторонних химических элементов, это нарушение тончайшего баланса, это грубейшее вмешательство в изящную структуру зелья…
Дориан все распалялся, его голос гудел, дребезжал и звенел, перескакивая через октавы. От бурной жестикуляции у него так наэлектризовались волосы, что голова теперь напоминала косматый огненный шар. Ясно, почему Нанну назвала его солнцем.
Гвендолин огляделась. Пока алхимик метался по лаборатории, брызжа отчаянием и переходя от вселенского бреда к конкретным формулам с логарифмами и дифференциалами, она позаимствовала из ближайшего стаканчика тонкую стеклянную палочку для размешивания растворов. Сунула ее в оранжевое зелье и ловко подцепила волосок, плавающий на поверхности. Тот повис на самом кончике, крошечная капля жидкости полетела обратно в котел.
Дориан заткнул хлещущий из него фонтан белиберды и вытаращился на девочку в священном ужасе. Глаза у него выкатились из орбит, рот беззвучно разевался и закрывался, как у выловленной рыбы.
— И всего делов-то, — смущенно пробормотала Гвендолин, испугавшись, как бы его не разорвало.
— Как?! Как?! Как?! — закаркал Дориан. Стрельбу формулами сменило ужасающее косноязычие. Он тужился, багровел и надувался, из ушей вот-вот грозил повалить пар, а бледные руки тряслись, словно у нервного паралитика.
— Кто же так обращается с великим зельем прозрения?! — наконец в муках родил алхимик, сжимая в кулаках пучки рыжей пакли. И разрыдался.
Сбитая с толку Гвендолин аккуратно вернула стеклянную палочку в стаканчик.
Дориан рыдал.
Ну и что криминального, скажите на милость, она натворила? Если волосок падает в кастрюлю с бульоном, его следует выловить, чтобы не угодил кому-нибудь в тарелку. Вряд ли он тут же распадется на атомы и нарушит «тончайший баланс и изящную структуру» супа. Испорченный суп — тухлый суп, но волосы тут ни при чем.
Дориан рыдал.
Тем более, рассудила Гвендолин, что новую порцию готовить долго и утомительно.
— Ну… будет вам… — смотреть на страдания алхимика было неловко. Закрыв пылающее лицо руками, истерик громко подвывал, выжимая из себя все новые и новые колебания звука, и даже не думал закругляться.
— Надоело, — тихо разозлилась Гвендолин, — ужас, как надоело.
И тут сзади раздался холодный голос:
— Что за шум? — и в поле зрения появилась Кагайя собственной персоной, с изрядно подпорченной прической. Из черных волос торчали сучки и листья, осьминожьи щупальца грустно обвисли.
Завидев ее, Дориан мигом оборвал свой трагический спектакль и воззрился на ведьму красными, как у кролика, глазами. На его щеках блестели дорожки от слез.
— Добрый день, госпожа, — учтивый поклон. — Я еще не закончил со списком, — смиренно пробормотал Дориан. — Дня через два-три все будет готово.
— Дня через два-три? И куда делась твоя педантичность? — устало проворчала Кагайя. — А если я так начну: мол, скормите дракону человека два-три?
Дориан насупился и уткнулся негабаритным носом в котел. Гвендолин хихикнула.
— Кого я вижу, — удивилась Кагайя. Правда, совсем без энтузиазма.
У Гвендолен екнуло в груди: она уже позабыла о смертном приговоре, а ведь лишь чудом до сих пор была жива. Однако Кагайя не стала размениваться на мелочи, вроде девчонки из человеческого мира, и вновь обратилась к алхимику:
— Вообще-то я не за списком пришла. Мне нужно мое зелье.
— Ах, это, — не отрываясь от котла, пробормотал Дориан, украдкой вытерев щеки и двигая носом, чтобы из того не потекло. — Второй шкаф слева от двери, вторая полка сверху, пятая бутылочка слева во втором ряду.
— Как ты их все запоминаешь, — сдержанно восхитилась Кагайя.
Пока она ходила на поиски зелья, Дориан провел рукой над котлом.
— Я не чувствую изменений в структуре. Может ли быть, что баланс не нарушен?
Гвендолин расценила вопрос как риторический. Во всяком случае, на ее ответ алхимик явно не рассчитывал. У Гвендолин нашлись дела поважнее: например, не вывалиться из хламиды и не потерять штаны.
— Дориан? — Кагайя вернулась. — Там ничего нет.
— Как нет?
— А вот так. Ты указал неверное месторасположение, или у тебя закончилось мое зелье?
— Этого не может быть! Я сварил его ровно сто семьдесят дней назад…
— Почти полгода, — подытожила ведьма, изменившись в лице. — Хочешь сказать, нового запаса нет?
— О… — Алхимика словно ударили пыльным мешком по голове.
— И мне предстоит встречать гостей в облике… в моем истинном… — Кагайя начала заикаться.
— Вероятно, закончились компоненты, — пробормотал Дориан сконфуженно. — Сожалею, я… я виноват, госпожа.
Гвендолин переводила взгляд с одного на другую и, внутренне обмирая, ждала, когда рванет колдовская бомба. Так и представлялась картина маслом: разъяренная Кагайя откручивает алхимику голову. Однако ведьма не торопилась никого пускать в расход, и Гвендолин вдруг перестала что-либо понимать. Происходило невероятное: это не алхимик трясся от ужаса, это ведьма застыла перед ним с протянутой рукой и ранеными глазами.
— Дориан, пожалуйста.
Гвендолин и представить не могла, что в ее лексиконе есть это слово.
— Я все исправлю, — твердо сказал Дориан. — Если вы отправите Айхе за ингредиентами прямо сейчас… Впрочем, — перебил он сам себя, — мальчик сильно болен, ему не управиться меньше, чем за неделю.
— Да. И Айхе… м-м-м, не в состоянии превращаться.
— Наказав его, вы сами себя перехитрили, — менторским тоном сказал Дориан. — А ведь он всего лишь помог девочке сохранить человеческий облик.
— Давай, ты не будешь вмешиваться в мои дела, — сухо изрекла Кагайя. — Воспитание Айхе — моя забота.
— Но справляетесь вы с ней…
— У нас взаимовыгодное сотрудничество. Мальчишка должен оставить пустые сантименты, если надеется и дальше обучаться колдовству.
— Боюсь, на сантиментах вы не остановитесь.
Колдунья сощурилась.
— Ковырялся бы ты лучше в высших материях.
— Я ковыряюсь в том, что способно нарушить ровное течение жизни.
— Хорошая трепка для нахального юнца никак не навредит вселенной. Мальчишка заслужил. А мир, — Кагайя обвела руками лабораторию, — не рухнул.
— Только некого отправить за ингредиентами.
— Какая разница! У нас нет недели. Гости уже прибывают, подготовка к состязаниям уже в полном разгаре. Здоровый или нет, Айхе не успеет управиться за сутки, максимум — двое.
— Помогите вернуть ему силы, — предложил Дориан. — Ведь вы сделаете это быстрее, чем все мои целебные снадобья.
Ведьма поджала губы. Предложение пришлось ей не по вкусу.
— Возможно, вас убедит то, что можно отыскать альтернативу зелью, — задумчиво произнес Дориан. — Однако я должен удостовериться. Сейчас подберу подходящую линзу и смажу ее зельем прозрения. Вам повезло, что я не успел вылить его в Сосуд, ведь оно уже почти готово.
С этими словами он зачерпнул изящным стеклянным половником несколько капель драгоценного сверкающего варева и удалился, неся его перед собой с великой осторожностью. Его не было минут пять. Все это время Кагайя не двигалась с места, и Гвендолин старалась не шевелиться: ни к чему ей лишнее внимание. На алхимике ведьма отыгрываться не собиралась, он бесценен, это очевидно. А на пришелицу из другого — ненавистного — мира не грех спустить цепных псов.
— Планеты говорят, у вашей сестры есть амулет, который может заменить зелье, — поведал Дориан, вернувшись и приглаживая рукой растрепанные ветром волосы.
— У Ципреи? — изумилась Кагайя. — Ах она, мерзавка, ничего мне не сказала!
— Позвольте напомнить: в последний раз вы встречались триста восемнадцать лет назад. Для подписания договора о невмешательстве. А до тех пор делили мир на сферы влияния.
— И почему в твоих устах это звучит как осуждение.
— Тогда обсуждать чужие артефакты не было причины, тем более что у вас тоже найдется десяток-другой ценных вещиц.
Кагайя зарделась.
Стоп.
Кагайя? Зарделась?!
— Правда, у нужного амулета существуют некие скрытые свойства, — оговорился Дориан, — но я пока не сумел вызнать о них ничего определенного.
— Значит, если Айхе поторопится, то уже через два дня амулет будет у меня, — ведьма воспрянула духом.
— Надеюсь, он сумеет договориться с госпожой Ципреей.
— Договориться?.. Ну да, конечно. А как иначе.
— Только вам придется принести ему извинения.
— Извинения? — ахнула колдунья. — Мне извиняться перед этим сопливым щенком?
— От него зависит… — деликатное покашливание, — многое.
— Ты рвешь мне душу, Дориан! Айхе — мой ученик, он будет выполнять мои повеления, иначе вылетит из замка! Это прописано в его договоре.
Дориан не стал возражать, только посмотрел на колдунью с глубоким осуждением. Та тяжело вздохнула.
— Ладно. Если это ускорит процесс, могу извиниться.
Гвендолин прониклась к алхимику уважением. И этот человек вызывал в ней неприязнь? Этого человека она мысленно обзывала помешанным?
— Всегда вьешь из меня веревки, — буркнула Кагайя, отворачиваясь.
— И пусть мальчик обязательно поподробнее расспросит о скрытых свойствах! — крикнул алхимик вслед стремительно уходящей колдунье и добавил уже тише, словно разговаривая сам с собой: — А то с этими амулетами одни беды да несчастья.
— А какое зелье вы забыли сварить? — спросила Гвендолин из любопытства.
— Не имею право сообщать об этом, — отозвался Дориан. — Раз уж ты здесь, лучше помоги с луковицами. Совсем забыл о зелье беспамятства!
* * *
Гвендолин не покидала лабораторию до вечера. Да и куда идти? В деревню шша на поиски Дэнни? Или в парк, где Кагайя встречала гостей? А может, разыскать Айхе — и получить заслуженную порцию презрения?
От мысли об Айхе всякий раз становилось неловко. От воспоминаний о брате — тоскливо. А ещё где-то далеко наверняка умирала от горя и неизвестности мама. Непролитые слезы кололи глаза, и Гвендолин сердито терла лицо руками. Не хватало еще раскиснуть! Она прочитала достаточно волшебных сказок, чтобы хорошенько уяснить: ни слезами, ни жалобами несчастью не поможешь. Надо скрепить сердце. Надо выдумать план, как выбраться из проклятого мира. Кагайя сохранила ей жизнь, а значит, ещё оставался шанс вернуться домой.
К вечеру Гвендолин совершенно выдохлась. Дориан мыслями пребывал иных сферах, беспрестанно бормоча себе под нос всякую чепуху и передвигаясь от котла к котлу, от агрегата к агрегату, от полки к полке мелкими, суетливыми перебежками. Тут подует, там помешает, здесь чего-нибудь сыпанет. Он заставил Гвендолин погрузиться в атмосферу, где десяток дел совершался одновременно, и секундное промедление перечеркивало долгие часы и даже целые дни потраченного времени и труда. Гвендолин металась по лаборатории, выполняя указания, которые сыпались на нее как из пулемета, и ощущение собственной полезности притупляло обессиливающую тоску.
Суета вокруг котлов прекратилась, только когда небо за окнами глубоко почернело. Выстроив на освобожденном столе батарею флаконов, Дориан разлил в них свежесваренные зелья одно за другим. Он словно ни чуточки не устал. Разве что рыжая паутина волос прилипла к вспотевшему лбу, а искусанные от усердия губы покраснели.
Изнуренная беготней Гвендолин привалилась плечом к оконной раме и стояла, всматриваясь в сероватую дымку на горизонте. Ноги гудели, кости ныли. Пожалуй, стоило еще разок воспользоваться зловонным эликсиром против простуды. Ну, и выспаться не мешало.
Далеко внизу, у подножия башни астрономии, раскинулись кленовые рощи и водные каналы. Сновали туда-сюда огоньки, кружились в воздухе невесть откуда взявшиеся лепестки, похожие отсюда, с высоты, на белых мух. Прохладный вечерний ветер пах морем. Прятались во мраке недостижимые холмы, на один из которых взбиралась запущенная тропинка — дорога в человеческий мир. А если перегнуться через подоконник, можно было разглядеть слева нагромождение развалин.
— Раньше замок насчитывал несколько дворцов и башен, — сообщила Нанну, вставая рядом с Гвендолин. Она недавно вернулась из парка — прием гостей и предпраздничные хлопоты были отложены до утра. — Но две сестры-ведьмы не поделили его между собой, и вот результат.
— Я думала, это последствия землетрясения или урагана.
— Так и есть. Только ураган был магический. Это случилось триста с чем-то лет назад.
— Триста восемнадцать, — уточнил педантичный Дориан, не отрываясь от своего занятия.
— А вон из того окна хорошо видно арену, — Нанну запнулась, словно испугалась, что сболтнула лишнего.
— Ту самую? Для сражений с драконами? — да, да, Гвендолин уже наслышана о здешних обычаях и развлекательных мероприятиях. Нет нужды конфузиться и замалчивать правду.
— Значит, ты в курсе?..
— …единственного способа покинуть этот мир? Конечно, — призналась Гвендолин и добавила с твердой решимостью: — Только я не считаю его единственным. Я знаю, где находится портал.
Нанну с Дорианом переглянулись.
— Разве Айхе не рассказал? Без колдовства через портал не проникнуть. Его даже не найти.
Потребовалось несколько минут, чтобы Гвендолин переварила услышанное. Новость в корне меняла… да все меняла! Начиная с того, что улизнуть под шумок, разыскав Дэнни, не выйдет: потребуется помощь Айхе (Кагайю из помощников вычеркивалась автоматически). Но, хлебнув ведьминого гнева, сполна расплатившись за минутную слабость, захочет ли мальчишка якшаться с ней? Встреча на лестнице повергла Гвендолин в смятение: Айхе выглядел злым и колючим.