— Когда-то магия считалась даром свыше, но относительно недавно, около века назад, было установлено, что это наследуемая психическая способность, такое же свойство организма, как цвет глаз или музыкальный слух.
— Разве музыкальный слух наследуется? — засомневалась я.
Шарх пожал плечами:
— Магия точно передаётся от поколения к поколению. Я не зря вспоминал про цвет глаз. Если оба родителя голубоглазые, то и дети рождаются такими же. Если у одно из родителей глаза крае, но у кого-то из его не слишком далёких предков по прямой линии были голубыми, то возможны варианты. И даже у кареглазых родителей может родиться голубоглазый малыш. С магией примерна та же ситуация. Маг гарантированно рождается, если одарённые и отец, и мать. Аля, вам действительно интересны принципы наследования? Я спрашиваю, потому что дальше начинаются настоящие дебри. Способности ведь разные. Кто-то менталист, кто-то видит ауру, кто-то исцеляет.
Невольно вспомнился школьный урок биологии, на котором мы вычисляли последствия скрещивания гладкого жёлтого и морщинистого зелёного горошка. Не хочу. Мне пока детей не заводить. Знания, безусловно, полезные, но не актуальные.
— Шарх, лучше, пожалуйста, расскажите о магии в целом. Вы сказали, что это психическая способность.
— Да, психическая. Обычно маг концентрируется на желаемом, затрачивает некое усилие и получает результат. Вспомните себя. Вы думали обо мне перед сном и, погрузившись в видение, собственной волей создали боковую тропинку, уводящую от смерти. Кстати, в следующий раз попробуйте увидеть прошлое. Если у вас получится, то сразу станет понятно, что «муть» в ночном видении возникла из-за серьёзных изменений поля вероятностей.
— Может быть мне не нужно ждать или засыпать? Попробую прямо сейчас?
Шарх пожал плечами:
— Не уверен, что у вас получится, но, если хотите, пробуйте, — о своих способностях он так и не рассказал.
Я закрыла глаза и представила, что погружаюсь в информационное поле своего нового мира. Излишняя концентрация только навредит. Я расслабилась, позволила мыслям свободно течь. Перед закрытыми глазами начали формироваться образы. Я увидела бескрайний океан. Возможно ли, что океан символизирует инфополе? Да. Не важно. Я смотрела наводную гладь с высоты птичьего и, странное дело, различала, что в толще скрывается целый целый мир. Не то миражи, не то отражения реальности.
Небо и океан внезапно поменялись местами, океан обрушился на меня всей своей мощью, но не убил, а поглотил. Я оказалась в безжизненной толще воды, не понять ни где верх, ни где низ. Плыть можно в любую сторону и наверняка никуда не приплывёшь. Я выдохнула. Изо рта должны были вырваться пузырьки воздуха, но их не было. Я рыба? Снова не важно. Если я понимаю происходящее правильно, настало время задать вопрос. Я хочу увидеть прошлое Шарха, какое-нибудь значимое событие.
Вода отхлынула от меня, и я обнаружила, что стою у стены дощатого некрашеного здания, похожего на ангар. Под ногами расстилается ярко-зелёная трава. Я не сильна в ботанике, но вроде бы растение зовут гусиной лапкой. Чуть дальше большой дом, хотя, если судить по богатому лепному декору, скорее особняк. Из окна выпрыгнула чёрная кошка и с царственной грацией скрылась за углом. А мне куда? Я точно вижу прошлое, а не случайно перенеслась порталом в неизвестность? Уж больно реально всё. Где обещанный символизм?
Из ангара донеслась возня, и я поспешила на звук. Оперлась рукой о стену, и ладонь провалилась в дерево. Несколько секунд я потратила на изучение нового фокуса: рука легко проходила сквозь стену. Сразу вспомнилось, как Женька, захлёбываясь, вещала о вне телесных путешествиях, даже книжку купила, в которой приводилась пошаговая инструкция выхода в астрал. Наверное, если бы последовать тем советам решила я, а не Женя, у меня бы получилось. Я шагнула сквозь стену.
Ох, ё.
Двое плечистых парней лениво пинали ногами скрючившегося на полу черноволосого мальчишку.
— Я велел тебе не попадаться мне на глаза, урод черномазый
— Подкидыш позорный, — поддержал второй.
— Что ты у нас забыл? Тебе здесь не рады. Вали в свою обезьяногутию.
Каждая реплика сопровождалась тычком. Даже не знаю, что страшнее, когда бьют на эмоциях или вот так, расчётливо-издевательски. Мальчишка прикрывал голову, крутился, стараясь избежать самых опасных ударов, упрямо молчал, но стало заметно, что сопротивляется из последних сил. Старший ткнул мальчишку мыском по голени последний раз:
— Фу, обезьяныш, я об тебя запачкался. Надеюсь, урок усвоен?
Не дождавшись ответа, парень самодовольно усмехнулся, развернулся и неторопливо направился к выходу. Второй последовал за ним, но у порога притормозил, оглянулся:
— Рожа, нигутская, папочке пожалуйся! — с улицы донёсся хохот, каким гогочут люди, не обременённые интеллектом.
Мальчишка со свистом выдохнул, резко поднял голову. Лицо разбито, с губ течёт смешанная с кровью слюна, под глазом наливается фингал. Полным звериной ярости взглядом сквозь меня смотрел Шарх лет шестнадцати. Картинка растаяла, как сосулька, попавшая из морозилки на сорокаградусную жару. Я очнулась в номере отеля и невольно вздрогнула. Прямо на меня внимательно смотрел Шарх взрослый. Той ярости, что досталась избивавшим его парням, не было, а вот готовность вцепиться в добычу и рвать зубами была.
— Вы что-то видели, Аля?
Неудобно о подобном напоминать, наверняка воспоминания болезненные. Я прикусила губу, подбирая слова. Начала с описания особняка и дощатого строения, вспомнила чёрную кошку, упомянула двух лбов.
— Кажется, я понял, что именно вы видели. Аля, не стоит щадить мои чувства. Сейчас важнее научить вас эффективно использовать дар.
— Я видела, как они вас избили.
— Их любимое развлечение, — у Шарха заиграли желваки, однако он моментально взял себя в руки и кивком показал, что готов продолжать.
— Сочувствую, — вырвалось у меня.
— Не стоит. На долю сотен тысяч подростков выпадают гораздо большие ужасы. Мне не на что жаловаться на судьбу.
— Простите, что лезу, но… Почему ваш отец позволял подобное? — если бы кто-то только замахнулся на меня, братья бы ему все рёбра пересчитали, а папа бы ещё от себя добавил. Не заступиться за своего ребёнка — дикость какая-то. Уму не постижимо.
Меньше всего я ожидала, что Шарх улыбнётся, причём искренне. На несколько секунд его лицо стало открытым, а взгляд по-доброму ироничным.
— Полагаю, если я не отвечу, вы и сами посмотрите, — он хмыкнул и вновь посерьёзнел. — Вы правы, мне пора рассказать о себе чуть больше, особенно о семье, потому что завтра мы едем в гости к моей прабабушке.
Час от часу не легче.
— Шарх, я не ослышалась? Вы сказали «прабабушка»?
— Именно. Ей сто с лишнем лет, поговаривают, что скоро исполнится двести, но это, конечно, враки. Точный возраст не знает никто, возможно, даже она сама. Бабуля пережила четырёх мужей, многих своих детей и даже внуков. Её ум также остёр, как и прежде, а дар ещё сильнее. Я хочу, чтобы она на вас посмотрела. Уверен, вам будет, о чём с ней поговорить.
Я оторопело кивнула.
— Что касается меня… Чтобы было понятней, начну издалека. Аля, представляете, чем отличается медик, получивший полноценное образование, и травник, лечащий народными методами?
— Вполне.
— Наука объяснила природу магии, и через три года в Лафандии было создано первое учебное заведение, выпускающее дипломированных магов. В Нигутии по-прежнему науку считают чем-то пустым, и обучение идёт по-старинке, от учителя к ученику. Лафандский подход, конечно, эффективней, он комплексный, но это не значит, что у нигутских магов нет секретов, неизвестных лафандцам. Мой отец приехал в Нигутию учиться. Подробностей, как он познакомился с матерью, не знаю. Она согласилась его обучать при условии, что он будет с ней жить. Зачем ей это понадобилось? Теряюсь в догадках. Возможно, он ей просто понравился. Я родился, секреты кончились, отец вернулся на родину. Ранние годы в памяти не отложились. Первое осознанное воспоминание — мы с матерью в дирижабле. Она решила, что мне нужно учиться, отвезла к отцу, отдала с рук на руки и сразу же уехала. А у отца законная жена. Я помню разразившийся скандал, помню, как мачеха швырнула в меня тяжёлой вазой. Отец заслонил. Он ведь, когда я родился, из-за матери был вынужден признать меня и дать свою фамилию. Я жил в кошмаре почти год, учился. И учился не столько счёту и письму, сколько поведению за столом, умению взяться за ложку с правильного конца, умению дать сдачи, — Шарх говорил ровно, без эмоций, словно рассказывал не о себе, а о ком-то чужом.
— Но ваш отец, он же не мог не видеть, что происходит.
— При нём меня не трогали, без него — шпыняли, а он предпочитал не замечать. Несмотря на признание я был нежеланным ребёнком. Через год меня отослали в лицей-интернат, и наступило затишье. Не сразу. Первый месяц меня пытались задирать. Несколько сломанных носов, и сокурсники решили, что я для них больше не существую. Я оказался в изоляции, но меня устроило. Кошмар возвращался на летних каникулах. Мой внешний вид расстраивал мачеху, поэтому надва месяца я отправлялся не домой к отцу, а в загородное имение к дяде. Два крепыша, которых вы видели, мои двоюродные братья. После лицея я учился в Первом институте магии, снимал квартиру, благо деньгами отец снабжал, будто откупался. Я отметил своё совершеннолетие, доучился оставшиеся курсы и рванул, как мне казалось, домой — к маме.
По прозвучавшей в словах горечи, я догадалась, что по приезду Шарха ждало крушение надежд и очередное разочарование.
ГЛАВА 18
Пауза затягивалась. Шарх скривился. От переносицы вверх лоб пересекла глубокая морщина.
— Я приехал домой и узнал, что мамы нет уже несколько лет, подхватила лихорадку и сгорела в два дня. Встреча на состоялась.
— Мне очень жаль. Простите, Шарх, этот разговор был плохой идеей.
— Рано или поздно этот разговор должен был состояться. Почему бы и не сейчас? И, Аля, прекратите меня жалеть. Это… бесит!
Прекратить так прекратить. Шарху виднее. Следующий вопрос я постаралась задать как можно небрежнее:
— Новые родственники вас не приняли?
Шарх словно очнулся от тяжёлых воспоминаний, посмотрел на меня с недоумением:
— Нет, что вы. У нигутов родня — это святое. Меня приняли с распростёртыми объятиями, в честь приезда устроили грандиозный праздник. Не поверите, ради меня со всей страны съехались около тысячи человек. Племянник второй жены двоюродного брата тёти моей матери — как вам такой выверт? На празднике я познакомился с прабабушкой, и она пригласила меня стать её учеником. Несмотря на то, что у нигутов ученик — это, фактически, слуга, которого держат в чёрном теле, я согласился, и тот год стал самым счастливым в моей жизни. К сожалению, учёба закончилась быстро, и бабушка отослала меня обратно в дом матери.
Шарх вновь нахмурился.
— Она объяснила, почему?
— Да. Она сказала, что я должен жить полноценной жизнью, а не притворяться старушечьей тенью. Это было тяжёлое для меня, но мудрое решение, — Шарх немного помолчал. — Дом матери принадлежал братьям, и, когда я приехал второй раз, я уже был не гостем, а полноценным членом семьи, который должен подчиняться заведённому порядку. Вот тут-то я и осознал, насколько я чужой этим людям. У бабушки быт был организован ближе к лафандским традициям, а братья ели из общего блюда руками, не утруждая себя элементарной гигиеной. Только представьте, около десяти человек, включая женщин и детей, усаживаются вокруг блюда, облизывают грязные пальцы и запускают руки в еду.
— Ужас, — передёрнулась я абсолютно искренне.
— Тогда я впервые подумал, что дикарями нугутов называют не без причин, — Шарх снова помолчал и, словно извиняясь, пожал плечами. — Лафандское воспитание, нигутская внешность. Я чужак и тут, и там.
— Что было дальше?
— Моя несостоявшаяся свадьба, — хмыкнул Шарх. — Старший брат позвал к себе и сообщил, что весьма богатый маг хочет видеть меня мужем своей обожаемой дочери и готов весьма щедро одарить будущих родственников. Брат хотел денег, а мне доставалась роль товара и пожизненного мальчика на побегушках. Я должен был работать под началом мага, а в свободное от работы время ублажать жену и исполнять её прихоти. Я отказался. И, опережая ваши подозрения, скажу, что нет, от меня не отказались, просто из категории «член семьи» я перешёл обратно в категорию «родственник» и должен был покинуть дом.
— Звучит не так уж и плохо.
— Да, но я снова остался один. И, когда пришло очередное письмо отца, я принял его предложение, тем самым совершив ошибку, которая, возможно, будет стоить мне жизни.
— Отец продолжал вам писать?! — не поверила я. После того, как откровенно пренебрегал сыном, не дал счастливого детства?
— Аля, без ложной скромности, я один из лучших магов современности, а у отца артефакторские фабрики, зельеварни, конторы, оказывающие разного рода магические услуги. Я интересовал отца не как сын, а как ценный работник. Меня устраивало… Я вернулся в Лафандию, сразу же получил должность, зарплату, интересные задачи. Правда, довеском шло источаемое окружающими презрение. Несмотря ни на какие таланты, я не перестал быть нигутской обезьяной. Ко мне не лезли, просто игнорировали и общались неохотно, исключительно по делу. Чужое мнение меня мало трогало, я получал удовольствие от работы, погрузился в неё с головой, всё шло свои чередом.
— Тогда почему вы сказали, что возвращение стало ошибкой?
— Торговля артефактами предполагает не только их производство, но и жёсткую конкуренцию с другими дельцами. На отца навели весьма мощное проклятие, защита не смогла развеять его в полном объёме. Отец серьёзно заболел, и мачеха очень быстро вспомнила, что я хоть и бастард, имею с её детьми равные права на наследство.
— Разве подобные вещи не решаются завещанием?
— Завещать можно личное имущество. Родовое имущество династии магов получает самый сильный из прямых наследников, и определяет наследника артефакт, так называемое «сердце рода». Отец может написать хоть десять завещаний. Никаких сомнений, что после его смерти главой рода стану я. Мачеха и братики засуетились, двух дней не прошло, как ко мне пожаловал убийца.
— Тогда в чём ошибка? — не поняла я. — Оставайтесь вы в Нигутии, про вас бы всё равно вспомнили.
— Разве можно всерьёз считать черномазого обезьяныша угрозой? Первый месяц братики откровенно не верили моим успехам. Оставайся я в Нигутии, им бы в голову не пришло, что позабытый второсортный дикарь в разы превосходит их.
Я не знала, что на это ответить. Принимать сочувствие и искреннее сопереживание Шарх отказывался. А мне теперь стал понятней его характер: с такой роднёй, как его лафандские родичи, озвереть можно.
— Ладно, — прервал мои размышления Шарх. — Время обеда. Рискнём сходить в отельный ресторан? Я бы поехал в «Чайку», но сегодня мне не стоит отдаляться от сада. Мало ли…
— Рискнём, — улыбнулась я. — Мне даже любопытно сравнить, чем кормят сотрудников и гостей.
— Вряд ли вы найдёте хоть одно отличие, кроме разнообразия, разве что.
Мы спустились в холл, где стали свидетелями весьма занятной и, на мой взгляд, необычной картины. Я даже притормозила, чтобы досмотреть. От отеля отъезжал автомобиль, изрыгавший сизые клубы дыма, а в холл зашли две молодые нигутки в платьях, пошитых по лафандской моде. На головах замысловатые чалмы. Любопытное сочетание традиционного и колониального стилей… У каждой в руках по крошечному клатчу. Девушки огляделись и, не удостоив вниманием ресепшен, устремились к креслам.
За ними в холл вошли двое мужчин, вероятно, мужей. Первая ассоциация — вьючные ослы. На спинах гигантские заплечные мешки, в руках сумки, ещё и детей умудряются держать. Мужчины дошли до кресел вслед за девушками, поставили багаж, почти синхронно вытерли лбы рукавами и пошли на ресепшен.
— Аля?
— Извините, просто очень удивлена. До сих пор у нигутов я видела ровно противоположное: мужчина не напрягается, а женщина хлопочет.
— У нигутов встречаются самые разные уклады, зависит от богатства семьи, от того, есть ли в родне одарённые.
Между тем мужчины оплатили комнаты, получили на кожу печати и поторопились к бару. После таких нагрузок я бы тоже пить хотела. Не угадала. Мужчины получили напитки и принесли жёнам, которые сидели и беззаботно болтали. Стаканы девушки взяли как само собой разумеющееся и поблагодарить не удосужились. К ресепшену они тоже не пошли, Махель сам вышел из-за стойки, поставил печати и девушкам, и детям.