Хорт – сын викинга - Гладкий Виталий Дмитриевич 14 стр.


То, что они вскоре доберутся до храма Велеса, путникам подсказало воронье. Вороньи гнезда начали встречаться им едва не на каждом шагу. А кто ж не знает, что ворон и мудрый филин – это птицы Черного бога. Когда впереди показался храм Велеса, Морав совсем умаялся, потому как они шли без отдыха. Несмотря на весьма преклонные годы, Рогволд был неутомим в ходьбе. И Морав знал почему. Каждое утро старик выпивал натощак ковшик настоя на разных травах, который не только бодрил, но и добавлял сил, а также продлевал жизнь. Состав этого напитка был известен и Мораву, но пока он был ему без надобности.

Капище Велеса не поражало своим великолепием, как храм Святовита. Оно имело форму креста, было сложено из темного мореного дуба, который считался священным, а на стенах висели черепа разных животных, большей частью турьи, бычьи, лосиные и оленьи. Рогволд рассказал Мораву, что каждое дерево перед строительством капища Черному богу тщательно отбирается из топляков, которые годы пролежали в глине на дне рек, просушивается, выдерживается на солнце длительное время, а после окуривается благовонными травами, которые предохраняют его от гниения. Эта предосторожность была не лишней – капище Велеса располагалось в сырой ложбинке, возле озерка, окруженного замшелыми камнями. Из камней был сложен и невысокий фундамент капища.

Цвета мореного дуба, который пошел на стены капища, были необычайными. Невероятное количество оттенков, от темно-синего до коричневого, фиолетового, а местами даже зеленоватого, завораживали. Если долго всматриваться в тщательно остроганные и отполированные доски, обрамлявшие входы, то кажется, будто рассматриваешь ночное небо перед рассветом.

Каждая стена капища была сориентирована по сторонам света. Венчал его большой восьмигранный купольный шатер. Капище имело три священных входа: западный – Вход Предков; южный – Требный Вход; восточный – Вход Ярилы (Солнца). Рогволда встретили молчаливые жрецы невысокого ранга. Их одеяние очень напоминало то, в которое были облачены волхвы и Морав – длинные, подпоясанные обычной веревкой рубахи домотканого полотна, окрашенные в темно-коричневый цвет с помощью отвара березовой коры. Ее собирали с молодых деревьев весной, размачивали в воде, затем укладывали в казан пряжу, предварительно протравленную зелеными хрупкими кристаллами, растворенными в воде (название этих камушков и где их добывают, знали только красильщики и держали в тайне), и долго кипятили.

Видимо, Рогволда и здесь знали, потому что жрецы Черного бога отнеслись к нему с большим почтением. Мораву это стало понятно, когда для приношения требы служители вызвали главного жреца, седобородого старца примерно одних лет с Рогволдом. Он поприветствовал волхва низким поклоном, провел русов в срединное святилище через Требный Вход, напоминающий сени, куда вели дубовые ступеньки, и с благодарностью принял дары. Затем они вошли в Асгард [44], просторное помещение, где находился алтарный стол с небольшим кумиром и неугасимый жертвенный огонь. Рогволд и Морав бросили в жертвенник по горсти зерна, несколько орехов лещины и два кусочка пчелиных сот, а пиво и квас вылили уже в срединном святилище на основание самого идола, который мрачно высился посреди храма.

Вид Велеса вызвал у Морава дрожь. Но не от восхищения или благоговения, а от невольного страха. Капище русов, построенное в честь Черного бога, было гораздо меньших размеров и куда проще, нежели то, в котором они сейчас находились, да и сам идол Велеса казался добродушным старичком, полностью оправдывая одно из своих наименований – Скотий бог. Но в этом храме облик Черного бога был ужасен.

Поначалу Мораву показалось, что огромный кумир Велеса был рогат. Но, присмотревшись (освещение в срединном святилище было слабым, всего шесть крохотных оконец вверху, забранных вычиненными бычьими пузырями), он понял, что на идола накинута шкура огромного тура, а его морда с кривыми рогами, каждый длиной не менее двух локтей, покоилась на голове Черного бога в виде шлема. Одной рукой он опирался на посох, а в другой Велес держал обычную пастушью свирель, которой Скотий бог созывал подвластных ему зверей. Взгляд деревянного идола был грозен, лик свиреп, искусно вырезанная густая бородища была заплетена в косицы, а на груди висел большой, начищенный до ясного блеска, медный кружок с чеканным изображением оскаленной волчьей морды – оберег волкодлака.

– Нам нужно попытать судьбу, – обратился Рогволд к главному жрецу.

– Не тебе ли, брат? – с добродушной улыбкой спросил жрец, но в его голосе прозвучала ирония.

– Моя судьба – это дым погребального костра, которого ждать уже недолго, – строго ответил волхв. – Но этот юноша стоит в начале пути, и божественное провидение подало знак, что путь этот должен начаться именно отсюда, от святилища Велеса.

Главный жрец Черного бога бросил быстрый взгляд на голову юноши, рассмотрел науз, помрачнел и наконец с пониманием кивнул.

– Воля богов непререкаема, – сказал он в ответ и критически осмотрел жертвователей, стоявших перед ним с пустыми руками. – Но гадание на судьбу требует богатого дара властителю Непознанного…

Рогволд слегка улыбнулся в ответ – уж ему-то были хорошо известны нравы и обычаи жрецов Черного бога, – запустил руку в кошель у пояса и достал оттуда великолепный алатырь-камень. Даже Морав восхитился столь ценным даром. Откуда он у Рогволда? Старый волхв никогда не показывал его своему ученику. Тот «солнечный камень», который пошел в оплату Яр-Туру за обучение Морава, не шел ни в какое сравнение с чудесным алатырь-камнем величиною с добрый кулак. Внутри его, как живой, распластал кожистые крылья детеныш летучей мыши!

Главный жрец храма невольно опешил, а затем цепко схватил камень, словно коршун добычу. Его изрядно поблекшие старческие глаза на миг загорелись медово-желтым светом, словно у лесного кота в ночное время. Полюбовавшись столь ценным даром – платой за гадание, жрец молвил коротко:

– Ждите… – И вышел из храма через Вход Ярилы.

Спустя некоторое время раздалось старческое кряхтение, и в срединном святилище появился совсем уж старый жрец-ведун. Он еле передвигался на слабых ногах. Казалось, еще немного, и дряхлый старец рассыплется на части, потому что его кости трещали в такт шаркающих шагов. Ведун поднял голову и сразу же вцепился взглядом в Морава.

– Ты! – ткнул он заскорузлым пальцем в грудь юноши. – Иди за мной. А ты, – обратился он к Рогволду, – остаешься здесь. И молись – истово молись! – властителю Непознанного, чтобы с твоим подопечным во время гадания не случилось никакой беды.

Вслед за дряхлым ведуном Морав вышел через Вход Предков и оказался на крохотной полянке, окруженной камнями, на которых были высечены незнакомые юноше руны. Собственно говоря, знаки на камнях были мало похожи на руны; они больше напоминали древние черты и резы. Понимали их очень немногие волхвы, в основном кобники и ведуны, которые использовали эти письмена в гаданиях.

– Сними свою обувку и садись сюда! – приказал жрец, указывая на середину полянки.

Морав молча повиновался. Кряхтя и поскрипывая костями, ведун очертил круг, в центре которого оказался юноша, а затем молвил:

– Распусти науз!

Когда юноша исполнил его наказ, жрец подал ему чашу с каким-то напитком и властно потребовал:

– Испей до дна! Чтобы не осталось ни капли!

Отвратительный на вкус и запах напиток явно был настоян на полыни. Но ощущались в нем и некие странные привкусы. На каких травах, кроме полыни, настаивали напиток, Морав мог только догадываться, но то, что в нем присутствовали конопля и мухоморы, в этом он был совершенно уверен. Касательно поляны, окруженной камнями, как зубами дракона, Морав и вовсе не имел сомнений: она была переходом между миром живых и мертвых. В этом он убедился, когда жрец строго-настрого наказал:

– Когда я скажу закрыть глаза, зажмурься и не вздумай открыть их без моего разрешения, а тем более – оборачиваться!

Морав молча кивнул – понял. Ведун был из тех гадальщиков, кто мог вызывать духи предков. Поэтому ослушаться его советов, и прежде времени стать на порог Нави, за которым начинались ее владения, было равносильно быстрой смерти.

– Руку! Дай мне правую руку! – властно приказал жрец.

Он преобразился на глазах; его движения стали уверенными, глаза ясными, и даже скрип в костях прекратился. Похоже, перед гаданием, решил Морав, он испил чашу бодрящего напитка, похожего по составу на тот, что употреблял Рогволд, и теперь зелье начало действовать.

Острым костяным ножом жрец сделал надрез на руке Морава, и алая кровь потекла в подставленную чашу, где уже плескалось густое темное пиво. Затем он разжег один из жертвенников (их насчитывалось четыре, по частям света; они были небольшими, сложенными из дикого камня) с таким расчетом, чтобы дым шел в сторону юноши, плеснул туда пива, смешанного с кровью, и стал подбрасывать в огонь разные пахучие травы. Вскоре начал действовать колдовской напиток и вкупе с дымом жертвенника он ввел Морава в состояние полной отрешенности от всего земного.

Он смотрел – и ничего не видел. Окружавший поляну лес исчез, а храм начал колебаться и делиться на части, словно отражение в воде. Затем спустя какое-то время и вовсе растаял в сизой дымке. Вокруг была пустота, постепенно заполняющаяся непонятными шумами и гулом, переходящим в грохот. Морав уже начал различать человеческие крики в этом гаме, когда расслышал, будто издалека, слова жреца:

– Глаза! Закрой глаза!

Морав не без некоторого внутреннего сопротивления опустил веки, и грохот просочился к нему в голову. Светящиеся призрачные образы замелькали во мраке перед его внутренним взором – разные уродцы, карлы, странные, никогда не виданные животные, израненные воины в боевом облачении, чаще всего с отсеченными руками и ногами, а некоторые даже без голов. Мораву показалось, что призраки что-то или кого-то бестолково ищут, сталкиваясь друг с другом.

Гул усиливался, а затем его перекрыл голос ведуна. Жрец Черного бога пел какую-то древнюю песнь на незнакомом Мораву языке. Ее слова даже без понимания их смысла были темны, страшны и временами напоминали змеиное шипение, отчего ужас постепенно заполнил все естество юноши. Ему хотелось поднять веки и бежать куда глаза глядят, но веки стали совершенно неподъемными, будто налились расплавленным железом.

Неожиданно Морав услышал знакомый голос. Он прорвался сквозь какофонию звуков и зазвучал в голове юноши, словно голос сигнального била. Отец! Это отец!

Едва Морав так подумал, как призрак отца закрыл собой остальные бестелесные существа. Сигурд (нет, Сигурд Оборотень! Это прозвище словно кто-то нашептал Мораву, хотя прежде он его не знал) смотрел на сына с любовью и жалостью. Он начал говорить, но шум в голове юноши настолько усилился, что он с трудом различал слова отца:

– Долг! Ты должен вернуть долг! Ищи за морем… Только тогда… ты будешь свободен. Свободен, свободен…

Призрак отца начал таять, и последние его слова уже были эхом. Морав рванул к нему, словно намеревался схватить Сигурда за рукав, чтобы тот объяснил более вразумительно, какой долг он имеет в виду, кому его нужно вернуть и почему Морав должен искать свою свободу за морем. Но тут раздался громкий звон, мрак рассыпался, разбился на мелкие кусочки, как глиняный кувшин, и свет хлынул в глаза юноши, словно речная вода в половодье. Он моргнул несколько раз, прогоняя наваждение, и только тогда понял, что жрец заставляет его отхлебнуть несколько глотков из уже знакомой чаши. Видимо, старик сам поднял веки Мораву, чтобы вырвать его из мира Нави.

Напиток был прохладный, настоянный на меду и приятный на вкус. Он быстро привел Морава в нормальное состояние, и юноша поднялся. Жрец уже стер начертанный им круг и смотрел на него испытующе и остро.

– Расскажи мне – только слово в слово! – что ты услышал, – сказал он требовательно.

В голове все еще немного шумело, да и колдовской напиток вместе с дымом жертвенника давали о себе знать, но Морав сосредоточился (с некоторым трудом) и постарался передать жрецу точь-в-точь все то, что услышал от призрака отца.

– Отец явился, говоришь? Это добрый знак. Я опасался, что тебя привидится некто иной… Впрочем, не будем об этом.

– Но как понимать то, что я услышал?

– Чего проще. За исключением некоторых подробностей. Тебе предстоят дальняя дорога и много странствий. Хочешь ты или не хочешь, но так будет. Что касается какого-то долга, то здесь все неясно и остается только гадать. Не буду что-то выдумывать и толковать по своему уразумению. Волкодлаки служат Велесу, а значит, нет у меня права даже на малейший, пусть и невольный, обман. По всему выходит, что если ты вернешь некий долг, то станешь свободным не только от обязательств (скорее всего, не твоих, а твоей семьи; ты еще слишком юн и не успел слишком много нагрешить), но и от неизбежного блуждания по свету, притом нежеланного, что противно почти каждому свободному человеку. Мир человека – это его дом, семья, служение роду-племени, а не поиски невесть чего и невесть где…

«Долг, долг… – бубнил кто-то невидимый в голове Морава всю обратную дорогу до Руяна. – Верни долг… Верни долг!»

Что все это значит? Неужели призрак отца, возникший на пороге Нави, подразумевал нападение на капище чуди, когда Морав вместе с «волчьей дружиной» умыкнул Юмаллу? И теперь он обязан вернуть серебряного бога на место. Нет, это вряд ли! «Волки» по законам предкам, освященным богами, обязаны были пойти в поход, и любая добыча, даже омытая чужой кровью, считалась подвигом, благодаря которому юношей обязаны принять в младшие дружинники…

Погода путешественникам благоприятствовала, лишь однажды им попался встречный кнорр – купеческое судно викингов, которые тут же вознамерились проверить, что и кто находится в скедии, тем более что купец не поскупился и нанял внушительный отряд варягов. Но ветер был попутным, а скедия – быстроходной, к тому же неповоротливый вместительный кнорр не обладал достаточной скоростью, чтобы догнать предполагаемую добычу. А когда на мачте скедии викинги рассмотрели небольшой червленый [45] стяг русов с нарисованным на нем золотым коловратом, боевой пыл викингов мигом остыл, и после недолгих раздумий и колебаний они прекратили преследовать «волчью дружину», которая уже приготовилась к бою, надев защитное снаряжение и демонстративно выставив над бортами копья и щиты.

В городище за их отсутствие не случилось никаких особых перемен. Только купцы возвратились из торжища данов, и бо́льшая часть мужчин ушла в лес на охоту. За лето олени и лоси нагуляли жирок, да и мех к осени входил в силу, приобретал густой подшерсток и хотя был несколько хуже, чем зимний, но в ясные осенние дни охотиться за пушными зверьками было гораздо легче и приятнее. Попробуй в зимнее ненастье побродить по лесным зарослям, утопая в сугробах.

И снова потянулись скучные дни. Рогволд опять почему-то не обращал на Морава никакого внимания и ничему не учил, хотя сам же говорил, что человек, тем более волхв, должен стремиться к знаниям всю жизнь. Лишь друзья скрашивали тоскливое существование Морава, устраивая веселые потасовки и учебные бои. После поездки в Аркону друзей-товарищей у него значительно прибавилось. Почти все «волки» вдруг потянулись к своему форингу, хотя он уже и утратил это почетное звание. Но «волчья дружина» признала его авторитет и готова была пойти за ним в огонь и воду.

Морав уже начал подумывать: а не отправиться ли всем им в новый поход за славой и воинской добычей? Хотя бы потому, что никто и не заикался о посвящении «волков» в младшие дружинники. Это вызывало в душах юношей тревогу, а особенно терзался Морав. Получается, что из-за его плана похитить Юмаллу членам «волчьей дружины», хоть они и получили свою долю от ограбления святилища главного божества чуди (а она была немалой), приобщение к почетному отряду мужей, защитников тверди и всех русов, проживавших на выселках, им не светит из-за святотатства (как считал Рогволд и некоторые волхвы; правда, не все).

Назад Дальше