Несколько мгновений – и поляна опустела. Даже волчица благоразумно посчитала, что связаться с вооруженным человеком, притом в ее состоянии, себе дороже. Она поковыляла в заросли, где ее ждал волчонок – прибылой, – родившийся весной; он не принимал участия в опасной охоте. Там она и затаилась в ожидании развязки.
Морав промахнулся. Он целил точно в сердце, но незамеченная им древесная веточка слегка изменила траекторию полета стрелы, и широкое каленое лезвие наконечника вонзилось рядом с ним.
Волк даже не зарычал – взревел, как медведь. Он бросился на Морава с намерением растерзать юношу, тем более что ужалившая его стрела добавила ему ярости и совершенно лишила чувства самосохранения. Морав лишь мельком успел пожалеть, что оставил копье в зарослях. В полной уверенности, что волк смертельно ранен, он не успел наложить на тетиву вторую стрелу, и свирепый хищник одним потрясающим прыжком опрокинул его навзничь. Все, что юный охотник успел сделать, так это выхватить нож и, когда волк придавил Морава своим немалым весом к земле, всадить его в брюхо зверя.
И все равно волк пытался загрызть юношу. Одной рукой Морав продолжал взрезать брюхо хищника, а второй вцепился ему в нижнюю челюсть и не давал широко разверстой зубастой пасти вцепиться в свое горло. Эта борьба, как показалось юному охотнику, длилась вечность. Он напрягал последние силы, пытаясь сдержать натиск мускулистой громады. Но вот мышцы волка обмякли, из горла пошла кровь, и Морав наконец стряхнул с себя издыхающего хищника.
Тяжело дыша, юноша встал и немедленно схватил брошенный лук; он опасался нападения волчицы. Но она, похоже, решила удалиться, поняв, что ее защитник больше не сможет ей помочь. Волчица спасала детеныша.
Морав перевел взгляд на волка. Он добыл то, чего так страстно желал, но почему-то не испытывал большой радости. Всего лишь удовлетворение – не более того. Видимо, потому, что сильно устал.
Поверженный зверь смотрел на него каким-то странным взглядом. У него был удивительный, необычный для волка цвет глаз – серо-голубой. Волк уже не выглядел свирепым; он казался спокойным, хотя, наверное, и понимал, что доживает последние мгновения. Он смотрел на Морава, и его взгляд проникал в самые отдаленные закоулки души охотника.
Юноша, повинуясь какому-то безотчетному чувству, опустился на колени и, глядя прямо в глаза волка, начал творить древнюю молитву охотников. Ее почти никто знал, разве что старики, но Рогволд словно предчувствовал, что молитва может понадобиться юноше, и заставил ее выучить наизусть. А в конце молитвы Морав обратился к Велесу, своему покровителю:
– …Ты венец делу всему и жизням земным, Велесе! Пусть наполнится сердце мое радостью от сотворенного, ибо деяние мое с сердцем чистым и помыслами светлыми. Пусть проявятся дела мои плодами благостными и славой Роду моему! Благослови, Велесе, пусть будет так!
При последних словах искорка, тлеющая в глубине волчьих глаз, потухла, и они превратились в две голубоватые льдинки. Дух покинул тело зверя и отправился, как почему-то подумал Морав, к Одину…
– Добыл-таки… – проскрипела ведунья, потрогав волчью шкуру своей иссохшей заскорузлой рукой, похожей на лапу большой птицы; непонятно было, она довольна или сердится.
Огромная шкура была потрясающе красива. Волк только начал матереть и вошел в силу, к тому же у него уже закончилась линька, поэтому мех был высоким, густым и шелковистым на ощупь.
На этот раз Морава не стали вводить в храм Мокоши. Его отвели в длинный шалаш, вход в который изображал разверстую пасть Большого Змея. Это рукотворное «чудище» должно было его проглотить и через некоторое время извергнуть из своего желудка. Как объяснял Рогволд, этот обряд подразумевал смерть Морава, а затем его воскрешение уже новым человеком.
Продуктов юноше не дали, лишь оставили большой кувшин с водой. Морав должен был голодать три дня и три ночи, и только после этого обряд наречения новым именем мог быть завершен. Шалаш был весьма искусно сплетен и укрыт свежими еловыми ветками. В него не только капли дождя не проникали, но даже свет. «Пасть» Змея плотно закрыли, и потянулось томительно ожидание в полной темноте.
Голодать Мораву было не в диковинку; он мог прожить без еды месяц. Волхв учил его, как переносить длительное голодание, как выжить в зимнем лесу в одном рубище и без оружия, как обмануть врага, затаившись на дне реки с камышовой трубкой для дыхания, и как терпеть боль, даже самую невыносимую. Так что каких-то три дня для юноши были всего лишь отдыхом после многодневных блужданий по лесу. Едва в «чреве» Змея воцарилась темень, он упал на охапку сена, которая должна была служить ему постелью, и крепко уснул. И проспал почти трое суток, просыпаясь на короткое время только для того, чтобы попить воды и справить нужду в дальнем конце шалаша.
Свет, который хлынул в шалаш, разбудил юношу, и он сел, с недоумением протирая глаза. Ему казалось, что прошло всего два дня. Но за ним пришли, значит, приспел час, когда он должен покинуть «чрево» Великого Змея. Щурясь от лучей заходящего солнца, которые били ему прямо в глаза, Морав вышел наружу и очутился в окружении волхвов городища.
Он мало их знал, так как больше общался с Рогволдом. Волхвов в поселениях русов было много, притом разных по статусу: облакогонители, чаровники, кобники, ведуны, потворники, кощунники, баяны, жрецы, наузники, целители. Волхвы-облакогонители могли превращаться в волков, забираться на небо и гнать облака, которые приносили дожди, – как волк гонит овец; кобники прорицали судьбы человеческие, потворники помогали жрецам во время обрядов, кощунники были сказителями древних легенд – «кощун», баяны творили заклинания с помощью песен…
Помимо мужчин волхвованием занимались и женщины: ведьмы-ведуньи, чаровницы, обавницы, потворницы, наузницы, знахарки. Но главным и самым мудрым волхвом был Рогволд, который совмещал в себе множество колдовских способностей.
– Приветствуем тебя, заново рожденный! – строгим голосом сказал Рогволд.
Морав низко поклонился и застыл в некотором смущении. Волхвы, одетые в нарядные одежды, смотрели на него чересчур строго и, как ему показалось, почему-то с осуждением. Неужели он что-то сделал не так, как должно?
Но обряд продолжился. На плечи Морава накинули волчью шкуру (она уже была обработана и стала гораздо легче – жрицы очистили ее от мездры), и волхв-наузник опоясал юношу поясам, на котором были навязаны магические наузы – узлы. Пояс был оберегом и символом мужской силы и власти Хорта. Однако стричь Морава «под горшок», как это обычно делали со всеми юношами, получившими новое имя, не стали. Вместо этого наузник собрал длинные волосы юноши в пучок и связал их на макушке наузом – кожаной лентой с вытисненными на ней волшебными рунами. Теперь благодаря этому узлу все будут знать, что перед ними волкодлак.
Затем вперед выступил волхв-потворник, прислужник Велеса, и начал читать молитву богу – заступнику юноши:
– …Призываю в свидетели духов Огня, Воды, Воздуха и Земли, что отныне этот юный, возрожденный заново муж имеет право носить меч, присутствовать на собраниях воинов, ходить в походы и построить себе дом. Слава тебе, Велес!
– Слава тебе, Велес! – трижды повторили волхвы.
– Отныне и до века! – продолжил наузник.
– Отныне и до века! – торжественно провозгласили волхвы.
Волхв-наузник передал свой посох потворнику, забрал из рук старого волхва-ведуна, который был одного возраста с Рогволдом, братину с медом, и сказал:
– Приобщимся же и мы даров Велесовых! Примите от него мед и хлеб.
Сначала мед испил Рогволд, а затем и остальные волхвы. Последним приложился к братине Морав. Мед явно был многолетний выдержки – густой и крепкий. Затем наузник взял жертвенный хлеб, разломил его на кусочки и оделил всех присутствующих.
Морав облегченно вздохнул – церемония близится к завершению. Его нервы были напряжены до предела; от недолгой процедуры он устал больше, чем от многодневного блуждания по лесу.
Оставалось общение с духами предков. Рогволд, склонившись к уху Морава, нашептал ему, какие слова он должен будет при этом произносить. Память у юноши была отменной, и он запомнил все быстро и дословно. Но прежде ему придется пройти испытание на терпение и выдержку. В чем оно заключалось, волхв не рассказал своему ученику – разглашение секретов некоторых ритуалов считалось святотатством.
Помолившись Мокоши, Рогволд хорошенько раздул священный огонь в жертвеннике, который находился в насквозь продуваемом ветрами домике возле ступенек, ведущих к храму, и сунул туда, как показалось Мораву, небольшую железную кочережку. Когда она раскалилась докрасна, ему велели оголиться до пояса, и Рогволд, глядя на юношу взглядом, в котором читалось предостережение и некий намек, понятный Мораву, прижал кочережку к его левому бицепсу. Раздалось шипение, послышался запах горелого мяса, и сильная боль ударила в голову юноше. Но на его лице не дрогнул ни единый мускул, а поза как была расслабленной, так и осталась; он даже не шевельнулся, стоял словно вкопанный.
Среди волхвов тихим ветерком зашелестел шепоток одобрения. Не каждый молодой человек, посвящаемый в Братство Волка, мог столь бесстрастно и бестрепетно выдержать испытание каленым железом.
Оно длилось недолго – столько, сколько нужно, чтобы не нанести вред здоровью и чтобы на руке отпечаталось тавро, которое собравшиеся видели впервые. Что оно собой представляет, Рогволд показал Мораву: на кочережке было тщательно вырезано изображение волчьей головы с широко открытой пастью в обрамлении рун. Юноша быстро истолковал их значение и поразился – волк Фенрир! [24] Враг богов, которым молятся викинги!
Это было совсем непонятно…
Уловив его замешательство, Рогволд истолковал значение клейма, которое теперь будет сопровождать Хорта-волкодлака всю его жизнь.
– Тавро – это милость самого Велеса, – сказал волхв. – Оно подразумевает, что до скончания века ты будешь храбро, не жалея живота своего, сражаться против врагов нашего Рода. Главная ведунья Мокоши пророчествует, что времена нас ждут тяжкие, Род наш небольшой, в отличие от племен данов, норгов и свеев, а значит, всем нашим дружинникам придется сражаться за двоих-троих. Это нам не в диковинку, не привыкать, нередко мы бивали противников, которые значительно сильнее нас. Но в подлунном мире грядут большие перемены, в наши края идет чужая, враждебная нам вера, она разрушит заповедные святыни, если мы дадим слабину и поведемся на сладкие речи. Запомни это крепко-накрепко!
Морав мрачно кивнул. Объяснения Рогволда удовлетворили его любопытство. Но не совсем. Он знал, что старый волхв ничего не делает просто так, а думает о будущем. Его проницательности и предусмотрительности можно было только позавидовать. По мысли юноши, которая вдруг прорезалась, как молния в темной грозовой туче, изображение Фенрира на бицепсе должно было предостеречь его от измены. Уж кто-кто, а Рогволд не забыл, что отцом Морава был варяг Сигурд. Вдруг Хорта потянет на родину предков?
Нет, измена исключена! Он родился среди русов и останется русом. Все народы и племена презирают предателей, а уж о богах и говорить нечего. Изменник для них не просто вероотступник, а самое низкое, грязное существо, место которому в огненном подземелье, что находится во власти темных богов. Они сжигают душу изменника в огненной смоле, после чего она погибает и больше не возрождается.
Рогволда сменил очередной жрец – на этот раз кобник. Он вручил Мораву деревянную чашу, в которой плескался темный напиток и наказал выпить ее до дна. Что юноша и сделал. Напиток был немного горьковатый и сильно пах грибами.
Затем Морава отвели в лесные заросли позади храма, на поляну, посыпанную песком, где уже были приготовлены дрова для костра, над которым стоял небольшой котел, наполненный до половины каким-то колдовским зельем. Поляна оказалась круглой формы, и на ней нельзя было найти ни единой травинки. Волхвы удалились, но это не смутило юношу. Он знал, что нужно делать дальше.
Морав посмотрел на небо и слегка удивился – он и не заметил, что уже приспело ночной время. Темень надвинулась стремительно, будто Мокошь накрыла поляну своей звездной накидкой.
Он не спеша развел огонь и очертил большой круг, в центре которого находился костер. Когда дрова разгорелись, и зелье стало закипать, Морав склонился над котлом и начал вдыхать пар. Он быстро определил, что зелье – это отвар, в котором присутствовали знакомые ему растения: конопля, мак, шалфей, хвойник… Но были и незнакомые запахи, происхождение которых юноша распознать не смог.
– Вызываю тебя, дух Белого Волка! – хриплым от волнения голосом Морав начал говорить ритуальные слова, которым его научил Рогволд. – Прошу тебя, сделай меня волкодлаком-оборотнем, сильным и жестоким. Чтобы я мог бегать как лось, плавать как рыба, имел когти медведя, силу тура, ум лисы, глаза кошки! – Юноша трижды поцеловал землю и снова продолжил свои заклинания.
Морав вдруг почувствовал в себе силу немереную. Ему чудилось, что он начал расти: сначала вровень с соснами, окружавшими поляну, а затем достал головой до вечерней звезды. Его глаза видели весь мир, а дух воспарил в чертоги Велеса. Но самого бога он там не увидел. И тогда Морав, уже совершенно не помня себя, возопил пуще прежнего:
– Великий дух Волка, дай мне человеческой крови! Я твой душой и сердцем! Яви мне эту милость!
Юноша, не чувствуя боли от ожогов, схватил тяжелый котел с кипящим зельем (который показался ему легче перышка), перепрыгнул с ним через костер, а затем начал вертеться как юла, пока не грохнулся на песок в странном оцепенении. Это состояние не походило на сон, но и явью его трудно было назвать. Неожиданно перед Моравом появилось странное существо с большими человеческими конечностями, которые заканчивались волчьими лапами. У него была волчья голова, уши и зубатая пасть, но глаза и нос были человеческими.
«Волкодлак!» – мелькнула мысль в совершенно пустой голове Морава. Когда волк-оборотень приблизился, юноша заметил, что он был не только белый, но еще и полупрозрачный. Казалось, волкодлак соткан с ночного тумана, который упал на землю. Мало того, внутри его довольно отчетливо просматривалась человеческая фигура. Оборотень оскалил клыки, с которых падала кровавая слюна, нагнулся над Моравом, его красные глаза злобно сверкнули, руки-лапы потянулись к юноше… и он потерял от ужаса сознание.
Глава 3
В капище Перуна
Рогволд выделывал шкуру белого волка. Морав устроился несколько поодаль на окоренном бревне, служившим скамьей для вечерних посиделок убеленных сединами старцев, и без особого интереса наблюдал за действиями своего учителя. Ему хорошо был известен процесс обработки шкур, он умел выделывать пушнину не хуже волхва, но больше для практики, ведь в тверди русов были опытные пышнари – кожемяки и мастера-скорняки, которые выдавали поистине «красный» товар, высоко ценимый на торжище в Слисторпе. Поэтому его мысли блуждали далеко от городища, в неведомых высях.
Мездра была счищена жрицами Мокоши, и волхву осталось самое главное – сделать так, чтобы шкура служила Мораву в качестве воинского плаща как можно дольше, была прочной, не подверженной гнили и действию влаги, чтобы мех не выпадал и блистал красотой. Ведь не исключено, что новоиспеченному волкодлаку суждено в будущем стать предводителем войска, и какой будет у него вид, если шкура белого волка прохудится и облезет, роняя клочья свалявшегося меха?
Сначала волхв окурил шкуру дымом костра. Затем продубил, использовав для этого отвар из дубовой коры, веток ивы и разных заговоренных травок, после чего шкура стала очень прочной. По окончании дубления Рогволд проквасил мех, намазав его кислым тестом. В данный момент волхв занимался жированием – промазывал шкуру медвежьим жиром. Обычно для этого процесса применялся жир конский или барсучий, но одеяние волкодлака было не простой шкурой, а колдовской, поэтому и выделка должна быть особой.