Теперь понятно, почему он не может сделать рыбный пирог без рыбы и вино без винограда, но огонь творит из ничего, без всякого топлива. Огонь — это не вещество, это реакция. А вот вода — вещество. Поэтому, когда мы останавливались на ночь, а поблизости не было ни озерца, ни ручейка, спать ложились немытыми.
Королева спала теперь в кровати, которую на каждой стоянке делал Мастер. Одна. Полле было не положено, а я, хотя якобы благородное происхождение позволяло мне лежать с нею на одних простынях, отказалась. Вместо этого каждый вечер получала у Мастера белье, и каждое утро сдавала: как в плацкартном вагоне. Белье он делал из полотнища и того сукна, что мы прихватили из города вместе с бутылками, а потом превращал обратно. Полотно становилось от этого с каждым разом чище. Полезный человек… точнее, не человек, оказался Мастер, жить с ним стало намного приятнее. Я сказала ему это, а он долго молчал. Я думала — рассердился, но потом он что-то пробормотал, сбиваясь, и я поняла: растерялся.
— Вас редко хвалят, Мастер?
Он наклонился над бутылкой из-под эликсира, которую бережно промывал, спрятался за волосами. Буркнул:
— Вы же не хвалите пол, по которому ходите, и тарелку, из которой едите.
— Иногда хвалю, — сказала я, неловко улыбнувшись. К бутылкам он меня не подпускал, потому что не просто мыл, а шептал заклятья, а я могла напортить. Мне было нечего делать, и я сидела рядом. — Когда пол красивый, а тарелка ладная.
Он криво ухмыльнулся, а его отражение в стенке сосуда — еще кривее.
— Да. Примерно в таком разрезе, леди.
Я почувствовала, что сказала что-то не то.
— Я, в общем, ничего не имела в виду…
Он дернул плечом.
— Это неважно, леди. Таков порядок вещей. Комплимент паркету или посуде — комплимент ремесленнику, который над ними корпел. — Он поправил сползший рукав, потер щеку запястьем. Выговорил трудно: — Мастер-распорядитель заслужил… комплимента. Меня подарили королю Готефрету рано, увидели задатки. Но задатки сами по себе ничего не значат, если не приучен пользоваться силой или если пусто в голове. У меня было пусто, не знал как следует ни Весенней речи, ни Осенней, вообще ни одного языка. Мастер-распорядитель долго со мною возился.
Мы долго так сидели. Он набирал в сосуд воду, тряс, выплескивал, набирал снова. Я выжидала, когда прилично будет встать, чтобы убежать от неловкого разговора. Мастер в конце концов подал бутылочку мне, показал на мягкую тряпочку. Я принялась вытирать. Спросила:
— Что такое Весенняя речь?
Мастер тихо фыркнул.
— Я удивлен, как вам удалось провести их, — он мотнул головой в сторону, где упражнялись с мечами королева и сэр Эвин. Я невольно засмотрелась. — Если хотите поддерживать впечатление о себе, не задавайте таких вопросов громко.
— Именно поэтому я задаю их вам, — сказала я. Мастер откупорил полную бутылочку, понюхал, поморщился.
— Думаете, я не выдам? Не расскажу Ее Величеству, что вы обманули ее, воспользовались доверием, и что никакая вы не благородная леди, и никогда не были в столице, да и на этой земле недавно? Полагаете, не открою, что вы, скорее всего, создание тонкого искусства, соглядатай, посланный следить за передвижениями королевы и ее планами и докладывать хозяину, кто бы он ни был? Убить, когда придет время.
Я моргала и не знала, как оправдываться. Мастер потрогал горлышко бутылочки, заткнул пальцем, перевернул, лизнул палец. Плюнул в сторону, вылил состав на траву. Я выдохнула.
— Это вы так обо мне думаете?
— Более или менее, — сказал Мастер спокойно.
— Но я… но это все неправда!
Он пожал плечами и набрал в бутылочку воды, потряс, вылил. По поверхности воды расползлась жирная пленка.
— Как вам будет угодно, леди.
Я с силой зажмурилась, поморгала. Бред какой-то.
— Слушаете, откуда вы все это взяли?
— Я объяснял, — сказал Мастер, сполоснул бутылочку еще раз, отдал мне. — На вас нет печати смерти, но это случается. Не всякий убивал, хотя это и редкость. Но на вас нет и печати жизни, природа вас не знает, не она породила вас. Однако это не самое интересное. А самое интересное — почему на вас нет следов магии. Ни на вас, ни на ваших вещах.
— Там, откуда я родом, не колдуют.
— Так не бывает, — покачал головой Мастер. — Даже если всех колдунов давно перебили. Следы заклятий остаются на вещах, даже когда они разрушены, на камнях и дереве, на людях и самой земле. Люди ходят по земле и касаются друг друга, владеют старыми вещами. К тому же, к вам наверняка ездят купцы, нет таких земель, куда они не пролезут. Приносят на себе и товарах магию. Не бывает так, чтобы совсем ничего не было, чистый лист… вы же как-то лечились, пили воду, которая когда-то была вином в зачарованном кубке, вельможа поглотил его и, простите, исторг из себя естественным путем, оно прошло в землю и стало водой, а вы потом набрали из реки.
— Я очень издалека, — сказала я упрямо.
— Как вам будет угодно, ле-еди, — протянул он издевательски. Я прищурилась. Не к добру. Вздумает шантажировать — и что тогда?
— Если начистоту, то я не знаю, как я сюда попала, но это совсем другой мир, не похожий на мой.
— В других мирах живут боги и духи, — сказал Мастер. — Они порою лепят себе смертные тела, чистые ото всех печатей, вселяются в них и ходят среди живых. Я предположил сначала, что вы — дух, на вас есть свет тонкого мира.
Я вспомнила утопленницу из источника, поежилась. Как она там? Хотя какой же глупый вопрос.
— Но есть одна загвоздка, — продолжил Мастер.
— Какая же?
— Ни богам, ни духам нет дела до того, чтобы напоить жаждущего. Спасти умирающего.
Я слабо улыбнулась. Всегда пожалуйста.
— Я говорю правду, Мастер, я понятия не имею, как сюда попала и… откуда. В смысле, другой это мир, измерение или что.
— Не могу сказать, что я вам верю.
Я встала, отряхнулась. Спросила сердито, потому что сколько можно душу вынимать:
— Если не верите, почему же не рассказали все королеве? Про лазутчика и все прочее, что вы там сочинили.
Мастер поднял голову и глядел на меня снизу вверх, держа мокрые руки ладонями к небу. Сказал весело:
— Потому что не хочу вам препятствовать.
Я подняла ладони: сдаюсь, не могу больше. Ненормальный он какой-то. Это было понятно сразу, но в последние дни я как-то подзабыла. Бадья с горячей водой, постельное белье и мыло подкупили, не иначе.
После этой беседы я стала на всякий случай держаться от Мастера на расстоянии, поглядывала со стороны. Мастер будто и не заметил, все так же выполнял поручения, кивал, терся рядом с сэром Эвином (отчего тот становился от часа к часу злее), гладил его коня по морде. Конь Мастера любил, давал гладить, нюхал шумно, раздувая шелковые ноздри. Мастер давал ему на ладони кусочек вкусного, когда было, что.
С королевой наедине не шептался. За этим я следила особенно. А то сболтнет — и кому Ее Величество поверит, непонятной девице, выскочившей из чащи, или своему верному придворному? А сэр Эвин нынче ходит нервный, меч у него в ножнах не задержится. Да королева сможет и сама, я видела, как она рубила тех тварей. Я старалась вести себя тихо и учтиво со всеми. Уйти бы, но уйти некуда, вокруг леса, а если попадались поселения — то разрушенные, заросшие, людей там не было давно.
Луна здесь тоже была одна, но больше, чем у нас, светила ярко, было видно, куда ступаешь, когда отлучаешься ночью. Еды снова было мало, на ужин каждому досталось по полторы маленькие рыбки и по корешку, который я едва смогла разжевать, и потому мы больше пили, чтобы заглушить голод. С ясными последствиями. Я не удивилась, когда сначала поднялся со своего места Мастер, а потом встал и сэр Эвин, ушел за деревья. Хотела подождать, пока они вернутся, прежде чем идти самой, чтобы не наткнуться случайно и не смутить — но сил терпеть не было, я подхватила простыню, закуталась, сунула ноги в ботинки. Так, мальчики налево, девочки направо. Мальчики пошли во-он туда, к ручью, значит, я в другую сторону.
Я то ли неверно рассчитала, то ли нечаянно сделала в полумраке крюк, но по пути назад к стоянке вышла аккурат на голоса. Выглянула из-за дерева. На небольшой полянке стояли друг напротив друга сэр Эвин и Мастер. Сэр Эвин держал в опущенной руке ножны с мечом. Мастер, в лунном свете — и кальсонах, которые ему выдала из намародерствованного Полла — особенно тощий, торчал перед ним, как перед расстрельной командой. Я спряталась за деревом, замерла.
— Это все, что ты можешь мне предъявить? — спросил Мастер звонко.
— Предъявлять должен тебе не я, а твоя совесть, — ответил сэр Эвин. — Эльфам нельзя доверять, но король тебе доверял. Как и Мастер-распорядитель, и его голова теперь насажена на пику над дворцовой стеной. Если нет верности господину, с чьей руки ты кормился, почему нет уважения к тому, кто тебя выпестовал?
Мастер склонил голову к плечу, и был теперь похож не на синицу, а на филина: глаза огромные. Смотрят словно из глубины.
— Королева мне спустила. А ты, я смотрю, не в пример ей мстителен.
— Королева в отчаянных обстоятельствах. Ее Веливество не могут разбрасываться союзниками, будь то даже безродные шавки.
Мне показалось, что он и меня имеет в виду. Я поежилась.
— А ты, стало быть, от обстоятельств свободен.
— Я связан обетами и кодексом рыцарской чести.
— Честь, мой дорогой, — сказал Мастер насмешливо, — не спасла твоего короля. Его голова на пике точно так же. А еще говорят, что нет в мире справедливости.
Сэр Эвин шагнул вперед и ударил. Буднично и с виду не сильно съездил в подбородок, но Мастер упал на землю, а сэр Эвин перехватил ножны, обнажил меч, шагнул снова, пнул его в бедро. Я хотела было кинуться, но ноги словно превратились в корни, ушли глубоко в землю. Сэр Эвин держал меч в левой руке, а правой замахнулся, наотмашь ударил ножнами. Мастер вздрогнул, закрыл лицо руками. Сэр Эвин ударил еще раз, и еще — по плечам, рукам, по ребрам и ногам. Мастер молчал, слышно было только тяжкое дыхание сэра Эвина и звонкие удары. Вспыхивала в свете луны оковка ножен — как вспышка фотоаппарата. Или как молния. Я вздрагивала на каждый удар.
Сэр Эвин отошел, шатаясь, как пьяный, вдвинул в ножны меч, уронил руку, словно они стали вдруг пудовыми. Утер рот кулаком, развернулся и пошел, путаясь сапогами в траве. Я подождала, пока не станет слышно его хриплого дыхания, выбралась из-за дерева.
Мастер лежал на боку, вздрогнул всем телом, когда я тронула его плечо. Он все держался за лицо, не сразу дал мне отвести руки. По носу, оказывается, тоже досталось.
С одной стороны, отчаянно хотелось спросить: за что? С другой стороны, за что бы ни было, кровь течет и вон на плече кожу сорвало оковкой ножен. Мастер кое-как сел, сплюнул, прижал ладонь под носом.
— Голову не запрокидывайте, — сказала я.
Глаза у него были больные. Я сказала еще раз: сидите тут, никуда не уходите, голову держите прямо, а я сейчас.
— Флакон, — проговорил Мастер из-под ладони невнятно, — с солнцем на пробке.
Я кивнула и поспешила к стоянке. Нарочито зашла с другой стороны, но напрасно старалась: сэра Эвина у кострища не было. Я быстро зарылась в седельную суму, в свете углей попыталась разобрать, что изображено на пробках. А, вот. Я, обойдя кровать королевы и Поллу на земле подле, направилась назад. Тут-то и наткнулась на сэра Эвина. Он был голый по пояс и по пояс же мокрый, с волос капало. Не сказал мне ни слова, только нахмурился. Я нахмурилась тоже. Стояла, пока он не уступил мне дорогу. От него пахло водой. Макнулся, молодец, остудился.
Только остужаться надо до того, как рука потянется избивать безоружных, а не после.
Мастер так и сидел посреди полянки, скрестив ноги и ловя на ладони капли из носа. Я протянула ему тряпку, которой мы перекладывали бутылочки, чтобы не разбились. Мастер коснулся ее пальцам, и она прямо у меня в руке превратилась в белоснежный платок, мягкий, с вышивкой по краю.
— Не можете без красивостей, Мастер? — усмехнулась я. Присела рядом. — Посветите мне.
— Дайте, — сказал он, протянул руку.
— Вот уж нет. Сделайте свет.
Он зажег на пальцах огонек, повесил перед собой. Я присвистнула. Мастер закрыл глаза, уронил руки на колени. Я откупорила пузырек, намочила платок. Едва заметно запахло мятой и чаем.
— Прямо на повреждения или вокруг?
— Прямо так. Можете просто лить. — Мастер сплюнул кровью в сторону. — Выдохся, конечно.
Я осторожно промокнула ссадину ему на щеке. Придержала за подбородок, убрала кровь под носом. Свернула платок, коснулась краем разбитой губы. Мастер не издавал ни звука, только напрягался весь и втягивал воздух сквозь зубы.
Когда я занялась плечом, он сказал вдруг:
— Не могу без красивостей, вы правы. Первое правило магии творения: если делаешь что-то, делай это красиво. Особенно если живешь при дворе и обеспечиваешь быт знатных особ.
"Знатных особ" он выплюнул вместе с кровью, зло.
— Заметьте, я не спрашиваю, почему он вас так, — сказала я, дала ему платок. Он на секунду превратил его обратно в тряпочку, и снова сделал чистым — уже с другой вышивкой.
— А, вы видели, — хмыкнул Мастер, прижал локоть к ребрам. — Не думайте об Эвине дурно. Готефрет подобрал его когда-то, произвел в достоинство. По мне, так король заслужил все, что с ним сталось, и даже больше, но для Эвина… мда. Знаете, кому-то угнетатель, кому-то благодетель.
— Кому-то муж, — сказала я.
Мастер поднял бровь, поморщился, коснулся ссадины на лбу. Согласился:
— Кому-то муж. Знаете, за что его прозвали Добрым? Было восстание баронов. Кто не сдался, с того он снимал кожу, а потом вешал на площадях. Баронов, конечно, и их рыцарей — а наемников и ополчение просто закалывали. Так вот, он пощадил детей, только отобрал земли. Потому и добрый.
Я покачала головой. Какая мерзость.
Мастер вздохнул.
— Рихенза его очень любила, это правда. Ее привезли совсем девчонкой. Все время плакала. А потом как-то прижилась. Как саженец. Стала плодоносить, сразу принесла сыновей.
— Вы знали королеву девочкой… сколько же вам лет?
— Много, — усмехнулся Мастер, облизнул разбитую губу. — Много, леди, по меркам людей.
Я добралась до самой скверной раны, хорошо смочила платок. Нужно продолжать заговаривать зубы, чтоб не дергался.
— Вы не любите знать?
— А за что мне ее любить? — удивился Мастер. — По мне, так гори он огнем — и дворец, и двор, и весь Викерран.
— А как же ваш наставник?
— Вот уж он особенно! Старый осел и деспот, дряхлый никчемный хвастун. Тиран, маразматик…
Он заговорил на незнакомом языке, я понимала через два слова на третье, и каждое третье было ругательным. Пусть ругается, думала я, промакивая рану, так и боли незаметно.
Мастер, наконец, замолчал и весь сник. Утер под носом ребром ладони.
— Вы могли его испепелить парой жестов, — сказала я. — Эвина.
— Мог, — ответил он устало. — Ваша правда. Только никогда бы не стал. У меня к нему слабость. Дружили когда-то.
— Только дружили?
Рот я захлопнула уже после того, как вырвалось, а надо было до. И зачем я это сказала? Мало ли, кто на кого как смотрит, может, мне вообще почудилось. А даже если не почудилось — не мое это дело тридцать три раза.
— Знаете, как говорят, леди, — произнес Мастер, помолчав. — Не проси того, что требует от другого изменения его природы. Особенно если любишь. Я и не просил. Поэтому… да, только дружили.
Я постаралась скрыть смущение, с особой тщательностью протерла кровоподтек у лопатки.
— И все же, почему он так на вас взъярился? Только из-за того, что вы сказали про короля?
— Я покинул город, а не остался до конца. Несвободные не должны уходить прежде свободных. И не должны жить, если погибает господин. — Он усмехнулся. — Похоже, Эвин считает, что я мог спасти короля и столицу, но не сделал этого.
— А могли?
Мастер сорвал пучок травы, стал оттирать ладони. Наклонился вперед, подставляя мне спину.