— Да-а… Кто писал?
— Как члену редколлегии скажу — Драпков и один из студентов.
— Что ж, придется печатать, — вздохнул Колчанов. — Басня правильная. Только… Э-э, да все равно, экспедиция подходит к концу, на работе Надежды Михайловны теперь не скажется…
На душе у Колчанова еще долго было нехорошо. Он подозревал, что инициатива сочинения басни исходит от Хлудкова. После объяснения Пронина больше ни слова не говорила Колчанову о Хлудкове. Но он сам видел, что отношения их испорчены, об этом можно было судить хотя бы по тому, что по возвращении «Кристалла» на Чогор Пронина попросила разрешения жить в доме биологического пункта. Ей отвели там маленькую комнатку, которую до того занимал Абросимов. Пронина поселила у себя и Верку Лобзякову, пользовалась ее услугами, из чего, собственно, и родилась теперь басня.
Что же касается отношений между самим Колчановым и Прониной, то они по-прежнему оставались невыясненными. У него попросту не хватало времени поговорить с ней по душам. За эти три беспокойных и напряженных летних месяца он смог хорошо ее узнать. Много было всяких наслоений на те первые светлые чувства, которые некогда захватили его всего. И все же ему ясно было, что все сказанное Хлудковым о Прониной за бутылкой коньяку было не чем иным, как наговором ревнивца. Время показало, что Пронина не так уж и домогается его внимания.
Теперь Колчанову было жаль ее — басня очень обнаженно адресовалась ей. Он даже подумал, не поговорить ли с ней, как-то подготовить ее.
Под вечер на стане появился Филимоныч на своей легонькой лодочке. Высокий, благообразный, он прошел к Колчанову в лабораторию, очень чинно поздоровался со всеми, неторопливо присел на предложенный табурет.
— Ну вот, Петрович, — сказал он, — тут, паря, такое дело. Тот городской хорек опять появился. Лодка, по всем видам, его. По ночам с напарником плавает с сеткой вдоль косы. Думаю, осетров и калужат промышляет, холера. А вот где прячется — никак не могу проследить. Вроде бы где-то пониже, должно в Потайной протоке. Ты бы выставил пост да припугнул его. А не то — гукнуть в рыбинспекцию.
— А мы теперь сами рыбинспекторы, Филимоныч, — весело сказал Колчанов. — Спасибо, что сообщил. Это он не иначе как приехал разведать обстановку к осеннему ходу кеты, а попутно и похищничать. Не-ет, упускать его на этот раз нельзя!
Проводив Филимоныча, Колчанов пригласил к себе Владика, Шурку Толпыгу и Гошу Драпкова. Все они имели удостоверения общественных инспекторов рыбоохраны.
— Дело есть, друзья. Кто трусит — сразу заявляй.
И он рассказал о браконьерах на Шаман-косе. Все трое с энтузиазмом изъявили готовность ехать ловить браконьеров.
— Тогда ужинайте, запасайтесь каждый карманным фонариком, потеплее одевайтесь — и двинемся. Ружья возьмем я и Толпыга. Задача понятна?
— Понятна, Алексей Петрович! — в один голос ответили ребята.
22. Встреча в Потайной протоне
Они выехали на закате солнца. Стояла та удивительная пора, когда краски в природе меняются почти на виду. Только что небо и сам воздух светились золотом, а уже по горизонту стал проявляться охристый налет; прошли минуты, и по всему озеру разлился оранжевый поток; над головой, в небе, все ярче стал проступать новый цвет — зеленовато-сапфировый, в нем постепенно растворялись оранжевые тона, рождая все новые, один другого удивительнее, оттенки. Когда моторка пересекла озеро и достигла Верхней протоки, солнце скрылось за волнистой туманной грядой левобережных сопок и небо у горизонта напоминало догорающий гигантский кострище. Амур, успокоившийся, отглянцованный, выглядел особенно могучим и привольным, а маленькая лодочка казалась затерявшейся букашкой.
Колчанов вел моторку под самым берегом. Здесь ее труднее было заметить под навесом тальников, да и звук мотора разносился не так сильно, как на открытом просторе.
Для отвода глаз браконьеров, которые могли следить за моторкой, решено было сделать вид, что ребята держат путь вверх по Амуру в одно из ближайших сел. А когда лодку уже не будет видно и слышно, они пристанут к Заячьему острову. Моторка достигла цели, когда почти стемнело. Отсветы вечернего неба лишь слегка озаряли Амур, а звезды, особенно на востоке, высыпали совсем по-ночному. Заячий был невелик, с полкилометра в длину и с полсотни метров в ширину. Прежде чем пристать, Колчанов обогнул его, чтобы убедиться, не прячутся ли у его берегов браконьеры. Лишь после этого моторка остановилась у косы в нижней части острова.
— Подождем здесь, — объявил Колчанов, — а потом пойдем на веслах к Шаман-косе. Костра не разводить, карманные фонарики не включать.
— Алексей Петрович, что мы будем делать с браконьерами, когда поймаем их? — спросил Гоша Драпков, запахивая плотнее полы ватника, — становилось прохладно.
— Свяжем, Гошенька, посадим в мешок и повезем в милицию, — с серьезным видом ответил Толпыга. Он любил подтрунивать над этим от природы робким, но добрейшим пареньком, которого все в бригаде любили за искренность, прямоту и именно за эту непосредственность, граничащую с наивностью.
— А если их будет много? — озабоченно спросил Гоша.
— Тогда половину перестреляем, а половину посадим в мешки, — тем же тоном отвечал Толпыга.
— Балабол ты, Шурка, — без обиды сказал Гоша. — Я ведь серьезно спрашиваю. В самом деле, вот нагоним их и скажем: «Мы представители рыбоохраны, давайте сюда ваши сети и улов». А они в ответ: «Пошли вы к чертям, мы вас знать не знаем!» Да еще если их окажется человек пять и с ружьями… Что тогда? Надо же знать?
— Гоша правильно говорит, — поддержал его Колчанов. — План таков, ребята. Во-первых, осветим их фонариками, чтобы они не видели, сколько нас в лодке. Во-вторых, потребуем, чтобы они ехали к Шаман-косе, к домику Филимоныча. Там легче будет с ними разговаривать — Филимоныча пригласим в свидетели. Уже на берегу потребуем сдать сети и улов и составим акт о нарушении правил рыболовства.
— А если они откажутся ехать к Шаман-косе? — допытывался Гоша. — И сети с уловом не отдадут? Тогда как?
— Тогда взять на абордаж и никаких гвоздей, — уже серьезно подсказал Шурка Толпыга. — А чтобы не ерепенились — дать в воздух выстрел из ружья.
— Возможно, что и на такую меру придется пойти, — согласился Колчанов. — Мы имеем дело с ворами, с расхитителями государственной собственности, и при задержании имеем право прибегнуть к насилию.
Гоша больше не задавал вопросов, но по всему видно было, что он переживает предстоящую встречу с браконьерами, встречу, как он убедился теперь, небезопасную. Ребята лежали на песке, еще хранившем дневное тепло. Темнота сгущалась, звездная россыпь на иссиня-черном небе стала густой, и в ней проглядывал мутноватый Млечный Путь. Чуткую тишину то и дело нарушали всплески рыб на песчаной отмели, да с лугов долетал одинокий, сиротливый вопль цапли, похожий на стон. Когда ребята уже начали дремать, Колчанов объявил «подъем». Лодку дружно столкнули на воду.
Греб Шурка Толпыга, почти беззвучно работая веслами. Разговаривали шепотом, то и дело настороженно вслушиваясь в чуткую тишину, разлитую над ночным Амуром.
Было начало первого часа ночи. Лодка уже поравнялась с Верхней протокой, за которой начиналась Шаман-коса, когда до слуха ребят долетело ровное жужжание руль-мотора. Звук доносился с низовий, со стороны домика бакенщика, но моторка, по-видимому, находилась где-то дальше.
— Будем приставать к берегу? — спросил Владик.
— Да, вот здесь, у костров, — ответил Колчанов. — Лодку вытащим подальше на берег, а сами спрячемся под кустами.
Так и сделали. Жужжание руль-мотора нарастало, становилось яснее, — кто-то шел против течения под самым берегом. Потом послышался лай. Это был знакомый Колчанову голос Верного — пес всегда облаивал лодки и катера, проходящие недалеко от берега мимо домика бакенщика. Когда, судя по звуку, лодка находилась от ребят метрах в восьмистах, Колчанов сказал:
— А звук мотора знакомый — японский «томоно»…
— В Средне-Амурском такого мотора ни у кого нет, — заметил Шурка Толпыга.
— Да, это не средне-амурская лодка, — подтвердил Владик.
— Я знаю, что нет, — Колчанов вглядывался в темноту. — Не иначе, это мой знакомый по Бурукану…
— Это тот, что поклевал вашу лодку, Алексей Петрович? — понимающе спросил Шурка.
— Похоже, что тот самый.
Судя по тому, как нарастал шум мотора, лодка шла на большой скорости. Наконец она показалась — темный ее силуэт стремительно скользил по воде недалеко от берега. Она так быстро пронеслась мимо засады, что с берега едва успели различить две человеческие фигуры на ней.
— Он! — решительно сказал Колчанов, когда моторка промчалась. — Его лодка…
— Может, устроим погоню? — храбро предложил Гоша Драпков.
— Скачи по берегу, Гоша! — под общий смех заторопил его Владик.
— Во-первых, нам не угнаться за ней, — ответил Колчанов, — во-вторых, у нас нет никакого повода преследовать ее: мало ли кто и по какой причине раскатывает ночью по Амуру.
Шум мотора вдруг заглох. Четверо в засаде затаили дыхание в надежде услышать голоса. Но голосов не было.
— Пристали к берегу, — прошептал Шурка.
— А может, сетку начали выметывать, — высказал предположение Гоша.
— Слышите, уключины гремят! — шепнул Владик. — Так и есть. Где будем перехватывать их, Алексей Петрович?
— Пусть немного сплывут. Перехватим против нашей засады.
Тоня у Шаман-косы издавна славилась у рыбаков как одна из самых богатых рыбой. Летом здесь хорошо ловились не только верхогляд, толстолоб и краснопер, но и осетры, а иной раз попадались и калужата весом в центнер — полтора. Осенью здесь пролегала главная дорога кеты. В иной год за одно притонение двухсотметровой сеткой рыбаки брали до сотни лососей. Но в связи с десятилетним запретом на лов осетровых тоня была закрыта, и лов сплавными сетями разрешался колхозным рыбакам лишь в кетовую путину.
…Уключины гремели долго: видимо, сетка была очень длинной. Судя по звукам, течение снесло браконьеров, и их говор доносился с Амура почти против места засады. Подождав еще минуту, Колчанов встал.
— Пора, — глухо проговорил он. Вчетвером они бесшумно, почти на руках, снесли лодку на воду. — Приготовить фонарики и зарядить ружья, — приказал Колчанов. — Владик сядет на нос, Шура — на среднее сиденье. Гоша — на заднее. Включать фонарики только по моей команде, когда подойдем метров на двадцать; светить прямо в тех, кто сидит в лодке. В случае необходимости будем брать лодку на абордаж. Как только подгоню моторку, первым хватается за их борт Владик, потом возьмусь я с кормы. Тем временем Шура и Гоша прыгают к ним в лодку. Но это на крайний случай. Предварительно попытаемся уладить все мирным путем.
Не успел Колчанов взяться за руль-мотор, как ребята были уже на своих местах. Мотор завелся с первого же оборота, и лодка стремительно понеслась по черной глади Амура. Колчанов взял курс наискось от берега, вниз по течению, чтобы отрезать браконьерам путь снизу. Моторка была уже где-нибудь в полукилометре от берега, когда Шурка Толпыга закричал:
— Уходят!
Колчанов тотчас же сбавил обороты мотора до самых малых, чтобы послушать. Да, браконьеры, по-видимому, уходили: знакомый шум восемнадцатисильного «томоно» заметно удалялся.
— Выходит, сеть-то бросили? — прокричал Владик.
— Самосплавом пустили, — пояснил Шурка.
— Она, наверное, замаскирована на плаву, — сказал Колчанов и добавил: — Будем преследовать!
Мотор взвыл с новой силой, и лодка помчалась в том направлении, куда удалялась браконьерская моторка. Время от времени Колчанов сбавлял обороты винта, чтобы прислушаться, куда уходят браконьеры, и снова лодка летела по черному Амуру, оставляя позади хорошо заметный белый шлейф. Но браконьеры находились в более выгодном положении: им не нужно было притормаживать бег своей лодки, их скрывала темнота, они располагали более сильным мотором, наконец, они могли незамеченными завернуть в любую протоку, которыми изобилует правобережная пойма Амура ниже Шаман-косы.
Минут десять продолжалась эта слепая погоня. Как и следовало ожидать, лодка браконьеров свернула с Амура в какую-то протоку. Об этом Колчанов догадался во время одной из остановок, услышав шум их мотора где-то справа в лугах. Все стали выслушивать направление звука. В это время они находились уже за Шаман-косой, примерно против Нижней протоки. Ребята великолепно ориентировались в этих местах, и теперь каждый напрягал слух, прослеживая путь браконьерской лодки. Можно было лишь примерно угадать район, где находятся беглецы. Потом шум сразу затих. Видимо, браконьеры пристали к берегу и заглушили мотор.
— Сбежали все-таки, дьяволы, — первым нарушил молчание Гоша Драпков.
— Рано еще говорить, — заметил Колчанов, продолжая напряженно вслушиваться в тишину ночи. Лодку несло течением и слегка покачивало.
— Алексей Петрович, а давайте пока найдем и выберем сеть, — предложил Шурка Толпыга. — Чего ей пропадать?!
— Конечно, надо ее найти, — согласился Колчанов. — Но раньше нужно кому-то двоим высадиться на берег, забраться в тальники и прослушивать все звуки, которые будут доноситься с лугов.
— Мы с Гошей высадимся, — предложил Владик.
— Добро, — Колчанов снова завел мотор.
Скоро лодка ткнулась носом в прибрежный песок. Владик с Гошей выпрыгнули на берег и тотчас столкнули лодку на воду.
— А как вы потом нас найдете? — озабоченно спросил Гоша.
— Когда услышите, что мы идем вдоль берега, просигнальте в нашу сторону фонариками.
На поиски плавной сети не ушло и четверти часа. Зная примерное положение тони, а стало быть, расстояние от так называемого «бегового» конца сети до берега, Колчанов вел моторку по этому месту крутыми зигзагами, Шурка Толпыга лежал в носу лодки и светил впереди карманным фонариком. Моторка шла против течения, навстречу сети, на самой малой скорости. Примерно против домика бакенщика Шурка увидел под лучом фонарика плывущее весло.
— Стоп, Алексей Петрович! — закричал он. — Кажется, поплавок.
В самом деле: весло посередине было перевязано веревкой. Это был конец сети. Шурка поднял весло и обнаружил, что веревка от него уходит в воду. Расторопно работая руками, он начал выбирать сеть в лодку. Колчанов светил фонариком; сверкнула серебром довольно крупная рыбина.
— Улов заберем? — спросил Шурка.
— Смотря что. Верхогляда бери.
Не прошло и минуты, как в лодке трепыхалась другая огромная рыбина — длинноносая, с темной зубчатой спиной.
— Осетр, Алексей Петрович! — в изумлении выдохнул Шурка. — И промысловых размеров…
— За борт, Шура, за борт, — усмехаясь, приказал Колчанов.
Видимо, нарочно Шурка так долго выпутывал из сети осетра — он любовался этой редкостной рыбиной, больше метра в длину. Освободив осетра, Шурка осторожно опустил его в воду и не пускал до тех пор, пока тот не рванулся из рук.
А потом снова верхогляды, два крупных сазана, калуга килограммов на сорок; ее с трудом затащили в лодку, чтобы выпутать из сети.
— Добрый был бы улов, — не без сожаления говорил Шурка, закончив выборку сети. — Да и сетка! Метров четыреста будет… Видать, дело у них поставлено на широкую ногу.
Было уже около двух часов ночи, когда моторка подошла к месту, где на берегу вели наблюдение Владик и Гоша.
— Ну, как у вас тут? — спрашивал вполголоса Колчанов, когда Владик и Гоша появились из темноты.
— По-моему, в направлении Потайной протоки что-то загремело, — шепотом отвечал Владик.
— А ведь и в самом деле они могут там прятаться, — вмешался Шурка. — Место глухое, заброшенное, никто туда никогда не заглядывает.
Колчанов долго не отвечал, вслушиваясь в тишину ночи.
— Да-а, — раздумчиво сказал он наконец, — но у нас нет никаких улик, если мы и найдем их там…
— А если у них окажется выловленная рыба? — спросил Владик. — Например, осетры?
— Если и есть рыба, они ее так запрячут при нашем появлении, что никакие ищейки не найдут, — возразил Колчанов. — Допустим, возьмут и утопят садок где-нибудь на самом глубоком месте.